Введение

Ни одно из направлений в философии, филологии или другой гуманитарной сфере не может возникнуть на пустом месте. Ему обязательно нечто должно предшествовать. Так обстоит дело и с экзистенциализмом или философией существования. Можно указать на нескольких мыслителей девятнадцатого века, в чьей творческой практике уже «проклевываются» зерна будущего экзистенциализма.

В первую очередь стоит указать на наших соотечественников — мыслителей серебряного века Л. Шестова и Н. Бердяева. Высланный из советской России Бердяев довольно быстро стал своим в западной интеллектуальной среде. У него появляются новые друзья среди европейских мыслителей — Г. Марсель, Ж. Маритен. В Бердяеве они увидели человека, который пришел ко многим открытиям до них, гораздо раньше. К тому же Бердяев имел опыт общения с людьми в переломные моменты истории, это давало ему моральное преимущество в спорах с западными коллегами. Так рождаются экзистенциализм и персонализм. Между ними мало принципиальных различий, а роднит главное — боль за отдельного человека, за его частное бытие в огромном мире.

И все–таки экзистенциализм как философия возник уже после окончания Второй мировой войны в Западной Европе. Сначала — преимущественно во Франции, проникнув затем и в другие страны. Категории отчужденности и «заброшенности» типичны для этого направления, которое вполне можно назвать даже не чисто философским, а философско-литературным.

В небольшой статье под названием «Экзистенциализм — это гуманизм» основоположник данного философского течения середины ХХ века французский мыслитель, публицист, драматург и общественный деятель Ж.П. Сартр попытался разъяснить суть нового учения, а также отмести все обвинения в адрес экзистенциалистов — обвинения того рода, что произведения данных авторов слишком мрачны и безнадежны по содержанию.

Первым тезисом экзистенциализма Сартр как раз и провозгласил тезис, согласно которому существование человека предшествует его сущности. На языке философии тезис вполне понятен и в объяснениях не нуждаются. Но это на языке философов-профессионалов, а вот повседневное понимание философии, конечно, отличается от научного понимания. Поэтому приступим к его обстоятельному разъяснению.

Что значит существовать? Одним из вариантов ответа на данный вопрос можно считать следующий вариант: существовать — значит иметь определенность, контуры, очертания. Термин применим как к одушевленному существу, так и к предметам природного мира.

Рождение, как известно, от нас не зависит. Так сошлись звезды, так удалось родителям. Но вот когда стенки матки ритмично сокращаются и выталкивают младенца наружу, когда пуповину перерезают, когда ребенок начинает самостоятельно дышать и издавать звуки — он именно начинает существовать. В этот момент к нему вполне применим термин «индивид», взятый из науки социологии. Под индивидом и может подразумеваться особь биологического рода, у которой пока что только один основной признак — половой. Пока еще нет ничего определенного. Еще трудно, точнее, почти невозможно ничего предугадать — кем станет малыш, что его ждет в перспективе…

А вот всё остальное — почти исключительно в руках самого человека. Дальше предстоит социализация. И путь этот сложен и тернист, потому что поиск своего «я» и своего места в коллективе и не может быть легким. У кого-то на это уходят месяцы и даже годы, а кто-то сравнительно быстро и безболезненно вливается в новый коллектив. Почти всё — только в наших собственных руках. А кивать на судьбу или козни недоброжелателей — глупо, бесперспективно.

Есть такой хитрый вопрос в тестах по социологии или социальной философии: «Как долго продолжается процесс социализации?» Вернее, не столько вопрос хитрый, сколько варианты — с подвохом. И правильный вариант из них — «продолжается всю сознательную жизнь».

Основная часть

Есть несколько категорий философов. К первой категории относятся те из них, что живут долго и именно по этой причине успевают почувствовать вкус прижизненной славы, уходят в мир иной знаменитыми и почитаемыми. Вторая категория — те мыслители, что независимо от продолжительности жизни, никогда не пользовались известностью и популярностью, она приходит к ним только посмертно, согласно сложившейся традиции. Наконец, третья категория — философы, которые никогда не вписывались ни в какие мировоззренческие рамки, их образ жизни был специфичен настолько, что не позволял рассчитывать ни на финансовый, ни на любой другой успех. Датский мыслитель середины девятнадцатого столетия Сёрен Кьеркегор (в другой транскрипции — Киркегор) принадлежит именно к этой, последней категории.

Даже посмертная слава пришла к нему далеко не сразу, потребовались десятилетия, прежде чем его сочинения стали востребованы интеллектуальной частью западной публики. Это сегодня книги и статьи, посвященные Кьеркегору, выходят с завидной регулярностью, а почти полвека царило полное забвение его имени и трудов.

На русской почве — тем более. Многие поколения советских студентов даже имени этого не слышали. Официальная советская философия делала вид, что такого мыслителя просто нет. Его не запрещали никакими декретами или специальными постановлениями, просто о нем умалчивали. По какой причине? Даже трудно сказать определенно. Возможная версия — Кьеркегора невозможно было «пристегнуть» ни к дворянам, ни к разночинцам, ни к пролетариям. Его жизнь не была примером для подражания, он не совершил ничего героического — напротив, история его любви к Регине Ольсен именно его самого представляет в самом неприглядном свете.

Итак, в панораме философии девятнадцатого века позиции Кьеркегора выглядели достаточно скромно. Он заведомо был обречен находиться в тени таких крупных фигур как Кант и Гегель, Ницше и Фрейд, Маркс и Шопенгауэр. К ХХ веку картина меняется. Приходит слава и к Кьеркегору. Ведь именно он сформулировал проблемы, которые не утратили актуальности до настоящего времени — отношение человека к Богу, место церкви в системе социальных связей, соотношение этического и эстетического начал в повседневной жизни, причудливая диалектика человеческих отношений.

Главной темой творчества Кьеркегора являлась, конечно же, тема одиночества, которая тоже осмыслялась им в трех аспектах — религиозном, этическом и эстетическом.

Сама жизнь Кьеркегора может быть прочитана как своеобразный философский (или экзистенциальный) роман. Она была наполнена многим — любовью, выбором, экстравагантными поступками, личным бунтом против лицемерия общества и официальной церкви. Парадоксально то, что сам Кьеркегор значительную часть сознательной жизни провел как затворник. Показателен сам факт того, что из родного Копенгагена он выезжал всего четырежды — ради учебы и посещения театра. Непосредственному общению с живыми людьми Кьеркегор неизменно предпочитал уединение и «беседу» с книгами. Здесь у него имелся богатый выбор — снимай с полки любое издание и погружайся в процесс чтения с головой. Работал Кьеркегор, стоя за пюпитром. Ему никогда не было скучно с самим собой. Он никогда не делал из собственного одиночества ни драму, ни трагедию. Кьеркегор был одним из первых философов, кто на своем примере доказал максиму о том, что одиночество является нормальным состоянием для человека.

Неизгладимый отпечаток на формирование личности будущего философа оказала мрачная семейная история и непростые отношения с отцом. Отец Кьеркегора был женат вторым браком на служанке, которая ухаживала за его первой женой. Он считал эту связь греховной, будучи набожным христианином. И, тем не менее, продолжал грешить, а затем снова каяться, хотя при этом страшно боялся, что его дети не смогут дожить до совершеннолетия. Незадолго до смерти отец признался сыну в еще одном страшном грехе — хуле на Бога, которую он позволил себе в двенадцатилетнем возрасте. Как ни странно, после этого дела Кьеркегора-старшего пошли в гору. Клеймо незаконнорожденного проклятием легло на душу Кьеркегора, воспринималось им как позорное, ничем не смываемое пятно. И все же глубокой верой Кьеркегор обязан именно отцу, при всех вынужденных оговорках и двусмысленности.

История взаимоотношений с Р. Ольсен — другой источник философии Кьеркегора. Еще будучи студентом-теологом Копенгагенского университета, он стал подумывать о женитьбе и присматривать себе пару. И здесь происходит встреча с пятнадцатилетней школьницей, в которую Сёрен влюбляется сразу и бесповоротно. Эта история длится несколько лет. Была страсть, была помолвка, одобрение родственников. И сам же Кьеркегор неожиданно разрывает помолвку. О причинах, подвигнувших его на это, до сих пор спорят исследователи. Кьеркегор признавал, что благодаря женщине многие мужчины стали великими поэтами, художниками, музыкантами, но именно благодаря женщине-любовнице, женщине-музе. С женой картина принципиально меняется — сытая, размеренная жизнь, карьера, дети, дом, серость и заурядность. Он страшился этого, издевался над этим, и сам решительно не желал следовать столь прозаической стезей. Женитьба на Регине, по мнению Кьеркегора, привела бы его к утрате самобытности. Он предпочел вспоминать о своем сильном чувстве, нежели развивать его дальше. Видимо, развивать было некуда. А воспоминаний ему хватило до конца дней. Что делать, именно так, скорей всего, и устроены многие творческие люди…

Себя Кьеркегор образно назвал «коррективом эпохи». Что кроется за этими словами? В первой половине тридцатых годов он еще активно участвует в общественных дискуссиях, его можно увидеть в увеселительных заведениях, вокруг него всегда много знакомых. Он слывет интеллектуалом и чрезвычайно приятным, остроумным собеседником. Так сын пытается оторваться от отцовской опеки и сделать себе имя.

Вот только вся эта светская жизнь — не для Кьеркегора. Двусмысленность своего положения он осознает все острее. Вследствие этого происходит разрыв с теологами. Кьеркегор во многом справедливо считал, что христианская церковь за прошедшие века своего существования, хотя и стала мировой религией, но чрезвычайно далеко ушла от первоначальных заповедей Христа. Церковнослужителей стали справедливо критиковать за их алчность и лживость, корыстолюбие и лицемерие.

Кьеркегор не теряет веры как таковой. На примере судьбы отца он начинает искренне сомневаться лишь в том, что Бог есть любовь, что вера питает и спасает, а не сковывает по рукам и ногам, внушает человеку чувство вины и греховности.

Название одной из центральных работ Кьеркегора — «Или — Или», увидевшая свет в 1843-м году — уже говорит о необходимости для мыслящего человека постоянно делать выбор. Это выбор между этикой и эстетикой. И все же дело не в самих противоположных понятиях, между которыми этот выбор приходится делать, а в самом процессе. Как только та или иная точка будет достигнута, имеется риск прекращения духовной работы, что в корне недопустимо. Нужны новые антиномии духа. Только дух в философии Кьеркегора и является тем незримым стержнем, на который можно и нужно опираться в процессе самопознания. О душе так сказать нельзя. Душа текуча и подвижна, хотя и она — субстанция нематериальная.

Стоит добавить, что первая книга Кьеркегора не только выявила особенности его собственного стиля, но и обусловила одну из особенностей будущего экзистенциализма — теснейшую связь между поэзией, философией и художественной литературой. Кьеркегор принципиально отказывается от категориальности Канта и системности Гегеля. Никакого академизма. Не идет ему и роль строгого моралиста. Эклектика — вот что привносит Кьеркегор в философию. Невозможно отделить одно от другого. Кьеркегор разбирает конкретные ситуации и фонтанирует остроумием.

Эстетика в понимании Кьеркегора равносильна чувственному восприятию жизни, причем ее диапазон головокружителен — от музыки Моцарта до грубой эротики.

История с несостоявшейся женитьбой выявила то обстоятельство, что в философии Кьеркегора одним из центральных понятий является страх. Причем это отнюдь не животный страх за собственную жизнь. Более того, сам источник страха не всегда осознается носителем этого чувства. Страх не всегда имеет конкретного носителя. Страх в философской картине мира Кьеркегора пронизывает все человеческое существование. Страх либо равносилен долгой меланхолии, но он же притягателен, пусть даже таит в себе возможную гибель. Многое зависит от того, к какой сфере жизни устремлен сам человек — к сфере духа или к жизни тела ради самого тела, к бурной сексуальности. Кьеркегор прошел и то, и другое. Он, сбежавший из публичного дома под «звериное хихикание», не смог или не захотел стать человеком с нормальной сексуальной ориентацией. Его выбор был сделан именно в пользу сферы духа. К тому же призрак умершего отца продолжал незримо витать над ним. Отец отчасти оставался для Кьеркегора и источником страха, пусть даже сын и боготворил отца, особенно до шокирующих его открытий.

О глубокой внутренней неуверенности Кьеркегора говорит и то обстоятельство, что свои работы, за немногими исключениями, он неизменно публиковал под различными псевдонимами, либо выступал в качестве их фиктивного редактора и издателя, а о себе писал в третьем лице, пусть даже реалии его жизни слишком явно просвечивали сквозь все словесные ухищрения. Однако кто мог похвастаться, что был близким другом Кьеркегора? Практически никто. Исключение составлял лишь Э. Бёзен. Во второй половине жизни, после смерти отца и разрыва с Региной Кьеркегор все больше уходит в себя. Последней яркой вспышкой стала поездка в Берлин, где Сёрен слушает лекции одного из столпов немецкой классической философии — Ф. Шеллинга. Он не может скрыть разочарования и уезжает в родной Копенгаген. Здесь все знакомо, уютно, привычно. Кьеркегор еще ходит гулять, но дома ему лучше. Он нанимает слугу и секретаря. Общение с другими людьми сводится до минимума. Творчество, пользуясь термином З. Фрейда, стало для Кьеркегора формой сублимации, когда он понял, что вряд ли когда-то обзаведется семьей, и вообще будет иметь сексуальные контакты с противоположным полом. Так сохранялось душевное равновесие и так преодолевалось отчаяние. Творческое горение Кьеркегора становится тем сильнее, чем необходимее автору многочисленных работ заглушить в себе недоброе чувство, связанное с помолвкой Регины. Кьеркегору словно необходимо было подпитываться негативными эмоциями, чтобы развернуться в художественно-философском плане.

Впрочем, использование псевдонимов могло быть продиктовано и еще одним намерением — застраховать себя от огульной критики на случай провала той или иной книги, ведь интуитивно Кьеркегор чувствовал, что опытным путем создает нечто принципиально новое, чего еще не было в философии, как когда-то делал это М. Монтень в «Опытах».

В подзаголовке к книге «Философские крохи» (1846) впервые у Кьеркегора встречается термин «экзистенциальный» — «экзистенциальная реплика». Какой же смысл вкладывается в него? Термин рождается в полемике с системным анализом и диалектикой Гегеля. Кьеркегор камня на камне не оставляет от этой системности, доказывая, что нет никаких систем, есть лишь существование одиночки, отдельного человека, который озабочен целью и смыслом этого самого существования. До судеб мира ему нет никакого дела — с самим собой бы как-то разобраться…

На исходе сороковых годов в творчестве Кьеркегора наступает кризис. Он чувствует, что высказался вполне, что дальше будут только самоповторения. Кроме того, подкрадываются материальные затруднения. Он уже вынужден задумываться о том, как будет зарабатывать на хлеб насущный, а между тем его сочинения не приносили ему никакого заработка. Еще недавно он мог писать, а мог и не писать. Писательство было его глубокой внутренней потребностью, но теперь иссякало и оно. Если раньше Кьеркегор писал и издавал до десятка книг в год, то теперь за два года — ни одной книги. В последний год жизни Кьеркегор взялся издавать журнал, в котором единственным автором был он сам. Он вел ожесточенную полемику с официальной датской церковью в лице самого епископа Мартенсена. Прямо на улице с ним случился инсульт, от последствий которого он скончался в одном из госпиталей Копенгагена. Ему было сорок два года.

Заключение

Сёрен Кьеркегор был одной из самых загадочных личностей в истории философской мысли. Он писал преимущественно о себе, пусть даже пытаясь этот факт всяческим образом завуалировать. Но что именно можно почерпнуть о нем самом из его многочисленных сочинений? Почти ничего. Внешняя канва его жизни была богата событиями. Зато его духовную биографию, равно как и его духовную эволюцию по книгам проследить нетрудно. Тонкая, нервная натура, поэт в душе, эстет и философ — таким встает перед нами Сёрен Кьеркегор. Его путь к читателю оказался тернист и труден, хотя он успел узнать прижизненную славу. Но ведь сложно сказать о современниках, что они всегда вполне и адекватно понимали его страхи и сомнения. Такое время настало лишь впоследствии. Не все труды датского мыслителя еще переведены на русский язык, поэтому нам еще предстоит открывать Кьеркегора для себя.

Список использованной литературы

1. Беллесков Я. Ф. Й. Сёрен Киркегор. Жизнь и творчество. — København, 1994.

2. Быховский Б.Э. Кьеркегор. (1813—1855). — М.: Мысль, 1972. — 240 с.

3. Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. Опыт характеристики миросозерцания Сёрена Киркегора. — М., 1970.

4. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. — М., 1997.

5. Исаев С.А. Теология смерти. Очерки протестантского модернизма. — М., 1991.

6. Кьеркегор и современность. Материалы научной конференции. — Минск, 1996.