Я очень люблю творчество немецкого композитора Рихарда Вагнера. В связи с недавней публикацией, посвященной этике Ницше, я решил коротко осветить историю конфликта, сложившегося между Вагнером и Ницше.

Первая книга Ницше — «Рождение трагедии из духа музыки». Она навеяна его любовью к греческой античности. В этом он не оригинален — данную эпоху до сих пор любят и чтят многие наши современники. При этом, впрочем, отчасти идеализируют. Наверно, и Ницше не был исключением.

Отзвуки эллинской гармонии слышались Ницше в музыке его друга — великого немецкого композитора Рихарда Вагнера. Собственно, и сама книга имеет посвящение, адресованное Вагнеру. К нему же обращено авторское предисловие.

Саму же эллинскую гармонию Ницше склонен был рассматривать как совокупность двух противоположных начал — аполлонического и дионисийского. Кстати, Вагнер тоже очень свободно обращался с мифологическими сюжетами в собственном музыкальном творчестве.

Ницше отступает от традиционной трактовки образа Аполлона в древнегреческой мифологии. Там это солнечный бог, покровитель искусства, сопровождаемый девятью музами. У Ницше художник аполлонического склада сравним с ярким холодным светом, который никого не греет. Это воплощение меры, порядка и гармонии. В творческой практике такой художник всегда последователен и рационалистичен. Для него характерно острое ощущение собственной творческой индивидуальности — важно подчеркнуть, что именно Я это сделал (написал, сочинил, спел, сыграл, снял и др.). Такая творческая личность будет тщательно и продуманно выстраивать собственную карьеру. Яркий пример — поэт русского серебряного века В.Я. Брюсов, однажды даже сказавший, что работает ради того, чтобы о нем осталось несколько строк в энциклопедии. Что ж, он своего добился. Однако если вы хотите насладиться не формой, а содержанием — вам не к Брюсову.

Художник дионисийского склада — личность, разносимая страстями, испытывающая экстаз, торжествующее безумие. Она испытывает полное презрение к дисциплине, мере и порядку. Его питает стихийное вдохновение. Он руководствуется не разумом, а интуицией. Ему знакомо чувство весеннего слияния с природой. Ему неведом ложный стыд, зато присуща повышенная чувственность. В истории древнегреческого искусства по версии Ницше произошло подчинение Диониса Аполлону, когда тиран Писистрат велел узаконить соревнования драматургов вместо традиционных дионисийских празднеств.

От культурологической концепции Ницше культурологи ХХ века камня на камне не оставили, да она и не претендует на научность. И все же творческая практика отдельных художников нового и новейшего времени дает все основания считать, что автор книги «Так говорил Заратустра» не слишком ошибался.

Чтобы понять причину конфликта между Р. Вагнером и Ф. Ницше, необходимо осмыслить предысторию их знакомства и последующих взаимоотношений. Знакомство произошло в городе Базеле. Год — 1868-й. Ницше еще студент, которому всего двадцать четыре года, Вагнер — в пятидесятилетнем возрасте. Это человек, за плечами которого — солидный жизненный и житейский опыт, бунтарь и оппозиционер. Он долго и трудно идет к мировой славе и богатству, и они уже не за горами. Вагнер родился в один год с отцом Ницше. Отец Ницше рано ушел из жизни, поэтому не будет преувеличением сказать, что Вагнер в определенном смысле заменил своему молодому другу отца. Ницце не слишком уютно чувствовал себя в стенах Базельского университета, хотя отчаянно нуждался в такой душевной поддержке. От Вагнера он ее получает. И все же говорить о каком бы то ни было партнерстве или равенстве не приходится — один заботливо опекал другого, а другой позволял себя опекать, ибо в подобном опекунстве еще нуждался. Так, ребенок, который учится ходить, цепляется за мебель. Оба они переживают увлечение иррационалистической философией еще одного соотечественника — Артура Шопенгауэра. Близкими и понятными Ницше становятся идеи Вагнера о необходимости возрождения немецкого искусства и синтеза искусств. Ведь и сам Ницше постоянно как бы балансирует на грани между поэзией и философией. И сегодня трудно отрицать, что поэзия является одним из наиболее оригинальных способов философствования.

В области собственно музыкальной Ницше оставался дилетантом, хотя иногда и садился за фортепьяно и даже пытался сочинять собственную музыку. Некоторые его музыкальные этюды вполне выдержаны в духе его же иррационалистической философии — это своего рода «буря и натиск». Специалисты же весьма критически отнеслись его музицированию, в чем была значительная доля правоты. К тому же, Вагнер был гораздо талантливее своего юного друга, что тот вынужденно признавал. А Ницше хотел именно первенствовать в той или иной избранной области деятельности. Философия для реализации этой цели, по его мнению, подходила как нельзя лучше.

По мнению исследователей творчества Ницше, первый период его творчества продолжается до 1876 года и своеобразным «водоразделом» между первым и вторым периодами является работа «Человеческое, слишком человеческое». В течение восемнадцати лет имя Вагнера все реже будет встречаться в записях Ницше, чтобы потом окончательно исчезнуть. В 1883-м году Вагнера не станет. Еще через пять лет, буквально за несколько месяцев до психического коллапса и прижизненного безумия, Ницше решит окончательно свести счеты с кумиром молодости, а заодно и с Шопенгауэром. И расчет этот будет жестоким и не вполне справедливым. Впрочем, справедливости и адекватности от Ницше и не приходилось ждать в его тогдашнем состоянии. В отрицании прошлого Ницше доходит до крайностей — отрицает за Вагнером право называться композитором, а над собой решает провести своеобразный сеанс экзорцизма, чтобы «спастись от спасителя». Он вдоволь издевается над собой, молодым, когда подпал под влияние чар Вагнера, которые основательно его испортили. В психологическом и мировоззренческом плане такая эволюция вполне объяснима — расчет с собственными юношескими идеалами и мечтами часто бывает чрезвычайно жестоким. Здесь и былым кумирам достается, и себе самому, тогдашнему…

Еще «на заре туманной юности» Ницше втайне завидовал своему кумиру, его шумному успеху, наступившему материальному благополучию и достатку. А в «Деле Вагнера» эта зависть прорвалась открытым текстом. Ницше с горечью и сарказмом пишет о том, что именно он дал немцам глубочайшие философские книги, из которых те не поняли ни единого слова… Комментировать тут нечего.

С годами Ницше полюбил музыку веселую, а все тяжеловесные мелодии Вагнера, его медные трубы, северные валькирии ничего, кроме презрения уже не вызывали. Различия во взглядах Вагнера и Ницше коренились не только в области этики и эстетики. Вагнер уповал на народ в качестве движущей революционной силы, Ницше, в контексте своей теории о «сверхчеловеке» — на одиноких творцов и великих людей, способных подняться над своим временем.

Толкование образов Аполлона и Диониса у обоих художников принципиально различное. Аполлон у Вагнера служит символом всего греческого народа, а Дионис олицетворяет природу. Ницше же, как отмечалось выше, аполлоновское начало в культуре склонен рассматривать как способ самоограничения и подавления естественного начала. Ницще — философ элиты, Вагнер — демократ и революционер в искусстве. Расхождения, следовательно, носят принципиальный характер.

Стоит оговориться и относительно зоологического антисемитизма Вагнера, который Ницше на дух не принимал. Он не выделял искусственно ни одну нацию, не отдавал ей приоритета. Среди его знакомых были как немцы, так и евреи. Внимателен он был и к опыту русских классиков.

И еще более принципиальный характер расхождения (уже заочные) между Ницше и Вагнером принимают по мере творческой эволюции того и другого деятеля. Известно, что в последние годы жизни Вагнер перестал быть революционером и бунтарем в искусстве, обратившись к «этике спасения души». Он уже не отрицал значимость сострадания для людей.

С Ницше же ситуация складывалась прямо противоположным образом. В 1888-м году он успел поставить точку в последней прижизненной книге — «Антихрист». Работа увидела свет только семь лет спустя. Хотя и при жизни автора, но после его духовной смерти, связанной с сумасшествием на почве прогрессирующего сифилиса.

Последняя работа Ницше, хотел он того или нет, стала своеобразной квинтэссенцией его предыдущих высказываний. Уже с первых страниц здесь мы находим и «волю к власти» и уничижительные высказывания в адрес всего человечества, — всё то, на чем Ницше сделал себе имя.

Что именно подвигло Ницше обрушить шквал проклятий (и каких!) в адрес одной из признанных мировых религий — христианства? Биографы философа не дают внятного ответа. И само его духовное созревание происходило крайне парадоксально, так что здесь мы вступаем в область догадок и домыслов — область весьма неблагодарную. Но разве сам Ницше не грешил тем же самым? Разве не позволял он себе шокировать почтенную публику броскими афоризмами?

Словом, последняя книга Ницше уже самим названием направлена против христианства. За что же? Чем так оно «провинилось» в глазах одного из самых неоднозначных и скандальных мыслителей второй половины XIX века? Нам неизвестны те раздражители, которые влияли на автора «Антихриста» в данный конкретный момент. Может быть, и к лучшему. Впрочем, идеология покойного Вагнера, пожалуй, являлась именно одним из таких раздражителей. Ведь тот как раз пришел к примирению с христианством, признал свои заблуждения, покаялся в ошибках молодости. Ницше делать этого категорически не хочет. Страдающий от жутких головных болей, полуживой, он не желает «капитулировать», рвется на «амбразуру».

В интерпретации Ницше христианство изначально возникло в качестве религии рабов. Она есть не что иное, как религия сострадания. Его же позиция являлась диаметрально противоположной по отношению к «униженным и оскорбленным». «Сверхчеловек», появившийся на страницах его работ, нуждается в высоком страдании, но не в жалости. Будущее «сверхчеловечество» отринет слабых людей за ненадобностью, их толкнут, чтобы они упади на самое социальное дно и там погибли. Если человек решил стать христианином — с ним что-то не так, он серьезно болен.

Сам моральный счет, предъявляемый Ницше христианству как религии, настолько тяжел, что тянет к земле, — здесь и культивирование низких инстинктов, и доминирование души над телом, и преследование свободной мысли. В подобном контексте рассуждений финальная реплика книги, где звучит требование о необходимости «переоценки ценностей» чем-то шокирующим не кажется. Ницше рассчитался с христианством окончательно и бесповоротно. Дальше дороги не было. Дальше было накрывшее его с головой безумие. Как знать, может быть, в качестве расплаты за это воинствующее безбожие…