Распад СССР запустил процесс поиска новых идей, способных объединить людей. Одиссею Данилы Багрова в эпохальных фильмах Балабанова «Брат» и «Брат-2 можно рассматривать» как часть этих поисков. Советская империя, говоря словами Розанова, «слиняла в три дня», оставив после и вместо себя естественное состояние войны всех против всех. В ситуации, где каждый имеет право на все и отвечает только перед Богом («Бог тебе судья», говорит Гофман Багрову, принесшему ему четыре трупа) реальным действующей лицом является воин, отсюда проясняется и обосновывается фигура главного героя. Самые простые объединения, которые могут возникнуть в естественном состоянии, это с одной стороны, союз воинов, боевое братство в той или иной форме, с другой — родственные союзы, или их сочетания. Концепция мужского союза, основанного на кровном родстве, переходящем в родство духовное, была сформулирована арабским ученым Ибн Хальдуном с помощью термина «асабия». (В отечественной культуре ближайшим аналогичным концептом, вероятно, является братство у Федорова, основа которого — любовь к отцам). Именно такие конкурирующие «асабии» можно увидеть в соперничающих группировках «братков». Однако идея объединения по признаку родства терпит крах: брат, выдающий себя за борца за идею, оказывается не только лжецом, но и предателем (причем и в первой и во второй частях). Помимо этого, сама идея братства оказывается дискредитирована тем, что обращение «брат» используют «отрицательные» персонажи Балабанова.

В условиях нигилизма важным оказывается сохранение неких базовых общечеловеческих ценностей, носителем которых и выступает нерефлектирующий молчаливый Багров. Он явно не поддается внешнему влиянию: в начале фильма его «непроницаемость» подается через молчаливую наивность/провинциальность, в конце — с позиции осознавшей себя силы. Вокруг этой силы собираются слабые, которых она защищает, таким образом формулируется идея объединения, основанного на справедливости и взаимопомощи. Идея, впрочем, довольно смутная: предавший брат оказывается все–таки ближе, чем спаситель-Гофман. Одновременно возникает тема ослабления героя «злой силой» города: пребывание в городе (который в некоторых традициях считается анти-мужским образованием, тот же Федоров называет его местом «культа женщины»), и, вообще, остановка ослабляет воина, сущность которого в скорости; «Вот и ты слабым стал», говорит Гофман. Но самое главное, что общая идея и источник силы так и не найдены: «В Москве вся сила, брат!», именно туда и отправляется Данила, оказываясь в итоге своих поисков на вершине американского небоскреба.

Решение, которое находит Данила (Балабанов), заключается в формуле: сила в правде. Сама по себе оно не вызывает вопросов, однако только в виде формулы: дело в том, что содержание переменной «правда» не раскрывается, о нем можно лишь догадываться, производя отрицание содержание встречной (не)правды «сила в деньгах» (которое причем формулирует за главного злодея сам Багров), из чего мы узнаем немного- что правда не связана с деньгами. Т.о. единственным верифицируемым элементом этого уравнения оказывается сила, и мы приходим к варианту средневекового «судебного поединка», где победа являлась доказательством правоты в нерешаемом в обычном порядке споре. К этой версии приходит и сам Данила: «У кого правда — тот и сильней», откуда неизбежно следует летовское «Кто сильнее — тот и прав». Соответственно, победа Данилы в финале является доказательством того, что сила — а значит и правда — на нашей стороне.

В итоге общую идею, как нечто рациональное, Балабанову найти не удается. В качестве таковой мы получаем расширенный вариант асабии — братство, связанное общим духом, разрастается до «огромной семьи», объединенной верой в неотличимую от силы правду. Опора на всеобщую необсуждаемую правду и противостояние другим «семьям» на международном уровне придает этому варианту имперские черты. Итак, по какой-то странной иронии поиски того общего, что могло бы объединить всех после краха империи, приводят Балабанова к исходной точке поисков, идее империи.