Вопрос «истории» Ccru (Cybernetic culture research unit, оно же ГИКК, т. е. Группа Исследования Кибернетической Культуры прим.) проблематичен не в последнюю очередь потому, что деятельность Ccru характеризуется его антагонизмом по отношению к устоявшейся темпоральности. Устанавливать устойчивые линии и хорошо упорядоченные последовательности — это дело великих оседлых сообществ, тогда как Ccru-процесс цепляется к совпадениям, ошибкам и непредвиденным последствиям — разрывам, поворотам и изгибам во времени.

История настаивает на линейной каузальной прогрессии — аккуратном переходе из прошлого (которое уже предрешено) в будущее (которое является всего лишь воспроизведением заложенного в прошлом). Расскажи мне о своей матери, и тогда я всё пойму о тебе самом. За этой казуальностью скрывается иная темпоральность, открытая в точке, где шизоанализ пересекается с мякотным хоррором (pulp horror). Здесь причина не следует за эффектом: есть процесс ретроконтоминации (retrocontamination), в котором глубокое прошлое оказывается уже инфицированным далёким будущим. Решающим является вопрос о становлении: во что вы превращаетесь, что произрастает из вас? Лавкрафт, который специализировался на нарративах, зацикливающих древнее палео-прошлое в далёком будущем, не знал, что уже был заражен Ccru-вирусом так же, как и Ccru не может знать, какие странные сущности используют его тело для инкубации яиц, из которых они вылупятся.

Давайте же начнём с конца, с «последней» публикации Ccru — «Цифровое гиперверие». Сейчас именно она является лучшим местом для поиска ключа к тому, чем становится Ccru. Именно потому, что статья состоит из массы обрывающихся концов, неразрешённых вопросов, незашифрованного сигнала. Том «Цифрового Гиперверия» — это неразорвавшаяся бомба: текст, который, декодируя эзотерические традиции прошлого, ожидает своего развёртывания в ближайшем будущем популяциями, которые он сам подвергнет машинной обработке.

Ccru радо сообщить о сделке, в рамках которой ключевые концепты «Цифрового гиперверия» были проданы компании по разработке игр, — Abstract Machines, — которая будет внедрять их в архитектуру цифровой игры. С точки зрения игры и её потребителей, Ccru важно лишь в качестве производителя цифрового гиперверия, а само цифровое гиперверие значимо в качестве руководства к игре.

В таком случае история Ccru стала бы предысторией игры…

В Хроносе, или в привычном линейном времени, Ccru берёт своё начало в качестве Группы Исследования Кибернетической Культуры (Cybernetic Culture Research Unit) в Уорикском университете в K0 +95. Однако в Хроносе Ccru никогда не существовало. В официальном заявлении бывшей институциональной базы Ccru говорилось: «Ccru не существует, не существовало и никогда не будет существовать». Можно сказать, что университетская фаза деятельности Ccru была посвящена его побегу от статуса институциональной не-сущности. Цепочка событий, включая «Виртуальные Фьючерсы»: «Datableed and Afro-Futures» в K0 +96, и «Virotechnics» в K0 +97, а также появление журнала-роя «Абстрактная культура», функционировали как временные спасательные люки, порталы, соединяющие Ccru с внешним миром университета, где лежало его собственное будущее. Ко времени сигизии этого года, события, для которых «Цифровое гиперверие» было сопутствующей публикацией, и институциональная история Ccru закончились, не успев начаться, и Ccru было на пути трансформации себя в мельницу слухов, в агентство кибер-шумихи.

В настоящее время большая часть деятельности Ccru, по-видимому, посвящена распространению шумихи вокруг Y2K. И вы поймёте гораздо больше о Ccru, — и о «Цифровом гиперверии», — как только поймёте, почему оно так одержимо Y2K. Итак, допустим, что история Ccru берёт своё начало здесь, в — очень — близком будущем с Y2K.

К настоящему времени, конечно, каждый знаком с феноменом Y2K — или же Багом Тысячелетия. Общее восприятие Y2K заключается в том, что это — просто — чистая случайность. Техническая оплошность. Не представляя себе, что их программами всё ещё будут пользоваться в 2000 году, программисты использовали двухзначный протокол кодирования дат, в результате чего с 1 января компьютеры, всё ещё зависящие от таких программ, будут окончательно запутаны, не в состоянии отличить 1900 год от 2000-го.

Ccru извлекло из кибернетики урок, что нет ничего «просто» технического, и рассматривает Y2K как событие, иллюстрирующее целый комплекс взаимосвязанных тем, включая: крах Научной Фантастики (и появление киберпанка), смерть постмодерна и возобновление хронополитического конфликта.

Y2K — это событие, которое, в конечном счёте, может быть полностью собрано из шумихи. Но это лишь докибернетическая ностальгия, которая может думать о шумихе как о чем-то просто иллюзорном; подобно панике, которой она параллельна и в которую она кровоточит, шумиха — это мгновенно эффективный кибернетический процесс, работающий по интенсивным спиралям обратной связи. Шумиха и паника не могут просто рассматриваться как предвестники событий — они являются уже происходящими событиями. Так что дело не в том, чтобы ждать Y2K. Как потенциальное [событие], оно уже происходит. Даже если ни один компьютер не выйдет из строя в новогоднюю ночь, M-баг уже стал для капитализма крупной катастрофой беспрецедентного масштаба. (Оценки стоимости Y2K на сегодняшний день вышли за пределы стратосферы.)

Что касается Ccru, то это означает крах научной фантастики. Y2K подключается к страхам, которые преследовали научную фантастику с момента ее появления: к идее о том, что человеческая популяция становится зависимой от машин, над которыми она не имеет эффективного контроля. По мере того, как технологическая интеграция увеличивается, человеческий контроль уменьшается, а вероятность разрушения чем-то всей системы растёт. Научная фантастика дезинтегрируется в киберпанк.

Там, где научную фантастику можно определить в качестве реализации проекта прогрессивной технологии — видения беспрепятственного технологического роста, распространяющегося в далекое будущее, которое было спекулятивно запланировано, –киберпанк скрывается в ближайшем будущем, собирая себя из непредвиденных последствий технического развития.

НФ осмысляет машины в терминах людской потребительской стоимости, думая о них как о (временно вызывающих беспокойство) инструментах, с которыми человечеству в конечном счете суждено смириться. Знаменитая нарезка из «2001» Кубрика, — от примитивного оружия пещерного человека до сверкающего космического корабля, — даёт вам доступный обзор версии истории от [мира] научной фантастики.

>С точки зрения Y2K, конечно же, 2001 года никогда не случался. И это почти так же, как если бы популярное бессознательное и Y2K вступили в сговор в целях устранения любой даты после 1999 года. В начале-середине 90-х годов, когда Y2K начал всплывать как проблема, 2000 год все еще казался таким же далеким, как и в 1950-х годах, когда программисты приняли протокол двухзначной даты. В популярном бессознательном 2000 год и последующие относятся к далеким временам научной фантастики — с ироничным эффектом, что долгосрочная перспектива НФ внезапно рухнула в ближайшее будущее киберпанка.

Y2K существует не только там, где есть компьютеры, но и там, где есть кремниевые чипы: это молекулярный баг, заражающий даже самые крошечные поры технической среды, невидимый захватчик технических систем, которые сами по себе имеют тенденцию исчезать из поля зрения человека. Это глобальная проблема, которую можно решить лишь на локальном уровне. Скажем, даже если авиакомпаниям удастся искоренить все свои [очаги] инфекции M-бага, то компании всё ещё останутся зависимыми от агентств, которые могут быть не так успешны в отладке своих систем.

Так что Y2K — это не столько катастрофа, сколько гиперкатастрофа. Y2K-OS можно экстраполировать из любого числа непредвиденных обстоятельств и их потенциальных взаимодействий: сбои в работе транспорта, нехватка продовольствия, неисправности банкоматов, крах фондового рынка, обмен ядерным оружием. Всё, что зависит от компьютеров, потенциально заражено M-багом. Что является плохой новостью для нас [людей], переплетённых ‎в симбиотической связи с ними.

Y2K является ещё одним примером отсутствия отличия между капиталистической реальностью и вымыслом: в мире симуляции и кибернетического ожидания капитала все твердое расплавилось в абстрактное и виртуальное. Это значит не столько подписку на некую меланхоличную постмодернистскую историю о дереализации, сколько указание на то, каким образом виртуальные агенты — такие как потенциалы — оказывают самый материальный эффект, какой только можно себе представить.

Киберпанк начался вместе с Y2K, но когда же само Y2K началось? Y2K превращает динамику теории хаоса в логику фатальности. С одной стороны, вы не можете быть точными относительно того, когда произойдет Y2K; с другой стороны, это массово распределенное событие, охватывающее целое столетие. Вы можете датировать Y2K тем моментом в 1950-х годах, когда был введён двоичный протокол, или же любым моментом с тех пор, когда не было принято решение об его изменении. Как и в любой фатальной петле, иронии предостаточно. Именно военный предшественник интернета, ARPANET, создал двухзначную систему дат. Сейчас же, с окончанием Холодной войны, самой большой угрозой для безопасности Запада может быть — в буквальном смысле — временная бомба (time-bomb), заложенная самими американскими военными около сорока лет назад.

Когда в прошлом году издание «The Economist» задалось вопросом, а могут/действительно ли две цифры обозначают конец света, это выразило широко распространенную неспособность примириться с реальной и эффективной (а не просто означающей или репрезентативной) силой знаков в кибернетической культуре. Y2K — это семиотическое событие, не принадлежащее знаковому режиму постмодерна. Скорее, Y2K указывает на виртуальное завершение ПоМо. Широко распространенная неспособность академии предложить какой-либо эффективный ответ на Y2K (или вообще какой-либо ответ) свидетельствует о банкротстве ее теоретических обязательств. Одно дело, когда сторонние теоретики не смогли предвидеть события 1968 года; но неспособность отреагировать на Y2K — событие — это упущение совершенно другого масштаба.

Проблема заключается в том, что Y2K продирается на радар ПоМо, приводя в замешательство уже уютный набор предположений, на которых покоится постмодернистская мысль. Y2K был сгенерирован культурой, но он не принадлежит «дискурсу»; это катастрофа, но совершенно «неестественная». Понятие культурного конструирования, к которому так привязан ПоМо, всегда несло в себе имплицитную идею о том, что сконструированное может быть снова разобрано. Это предположение относится к докибернетической оппозиции между Природой (как царством данного) и Культурой (как областью изменчивого), которую Y2K — подобно кибернетическому капитализму, который его выносил, — эффективно демонтирует. Y2K по причине своей полной искусственности не является ни меньшей ни менее искоренимой катастрофой.

Вопреки утверждению ПоМо, что знаки произвольны (и поэтому эффективно взаимозаменяемы), Y2K обещает, что глобальная катастрофа может быть вызвана конкретным семиотическим триггером. Когда в следующий раз какой-нибудь медийный эксперт зевнет о том, что 2000 год — это произвольная дата, подумайте о том, что Y2K происходит не в дату, а из–за даты. Если говорить более радикально, то событие — это дата. Ни в какой иной точке истории семиотические методы датирования сами по себе не приводили к катастрофе: когда люди с трепетом смотрели на небо в 999 году, они не предполагали, что сама дата принесет несчастье.

Y2K — это одновременно и трение (между людьми и компьютерами) и конвергенция (временных систем). Вещи сливаются в машинном бессознательном точно так же, как они распадаются в социальном мире. В момент Y2K двузначное соглашение сближает дату со временем: 99 становится 00 точно в 00:00 часов. Эта цепочка нолей должна дать паузу релятивистам ПоМо, которые настаивают на том, что сгодится любой знак; именно предельно точная функция нуля позволяет Y2K происходить так, как (и когда) это происходит, что приводит к столкновению индо-арабской системы счисления с римскими цифрами. Хотя григорианский календарь и переведён на индо-арабские цифры, он по-прежнему эффективно работает на римской системе счисления, не знающей ноля. Y2K шифрует то, что не произойдет в незатронутом киберпространстве: григорианский 2000-й год. Пропуская 2000 год нашей эры НФ, компьютеры будут киберпанковать дату, подсчитывая то, чего никогда не было в григорианском календаре: ноль. Анти-ПоМо и анти-григорианское оружие, Y2K, буквально ничего не означает. В результате получается календарная революция, совершаемая исключительно машинным бессознательным. Разгадать виртуальный компьютерный календарь очень сложно. Когда же нулевой год Y2K: в григорианском 2000-м году или в греческом 1900-м году? Они оба являются кандидатами, поскольку в дополнение к трактовке 1 января «2000» как нулевого года, имплицитный компьютерный календарь ретроспективно закодировал 1 января «1900» в качестве даты своего начала. А на уровне подсознания любой, кто логгинится за компьютером, оказывается в сговоре с компьютерным календарем. С темной стороны Сети приходят новости о 00-культах, посвященных компьютерной календарной системе…

Эти обитатели темной стороны киберпространства практикуют то, что Ccru называет цифровым гиперверием. Пришло время более пристально взглянуть на то, что связано с этим термином, и лучше всего начать с одного из авторов, которая наиболее подробно описала эту тему, — Айрис Карвер.

С оригиналом можно ознакомиться по ссылке.
Перевод Дмитрия Моторова.
Автор перевода сердечно благодарит Арину Греблову за помощь в подготовке текста.