Ролан Барт: «От созерцания чужого тела нарушается речь».
Жак Лакан: «Не стоит сомневаться, что с помощью имеющихся теперь у нас на вооружении технических средств человеческое заблуждение может легко перейти те границы, за которыми в нём появляется нечто дьявольское».
Мишель Фуко: «Человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого».
ПРИКРЫТЫЙ БОДИ-АРТ
Итак, продолжаем совершать визуальные высказывания из структуры фейсаппной субъектности.
К фотографической речи тематически пристёгиваем высказывания вербальные, вырванные из контекста, поскольку здесь всё вырвано из контекста, особенно я.
Жиль Делёз:
«Нет ничего такого, чей смысл не был бы также и сексуальным».
«Стать возможным не значит начаться».
«В сфере высказываний не существует ни возможного, ни виртуального; тут всё реально».
Сидя примерно в такой позе и с примерно таким же выражением лица, моя белорусская подруга сказала: «FaceApp тебе идёт. Он тебя любит». Я спросил — а ты? На этом пост можно было бы завершить как самодостаточный, если бы не автоматически включившийся рефлексивный поиск причины этих моих перевоплощений. Учитывая психологические травмы моей юности, которая тщилась цвести аккурат в хтоническом мраке бандитского района 90-х, где приходилось из спортсмена превращаться в сгущённое существо самозащиты, примерно как в масскультном фильме «Никогда не сдавайся» (2008), а также беря во внимание физическую травму молодости, — я уже было собирался притянуть сюда за уши идентификационную часть самой психогенной фуги!, но потом вспомнил цитату, которую в статье «Искусство сигнала» Дмитрий Воденников приводит как принадлежащую его знакомому: «Самое главное — это одна нота в мужчине. Несмотря на весь хаос. Искусство ровного сигнала». И если есть во мне этот ровный мужской сигнал, то звучит он вот так вот визуально, фейсаппно, феминно, тяжело и ознобно, как гуд высоковольтных проводов.
Ролан Барт: «Фотопортрет представляет собой закрытое силовое поле. На нём пересекаются, противостоят и деформируют друг друга четыре вида воображаемого. Находясь перед объективом, я одновременно являюсь тем, кем себя считаю, тем, кем я хотел бы, чтобы меня считали, тем, кем меня считает фотограф, и тем, кем он пользуется, чтобы проявить своё искусство».
Хотел было написать что-то выходное и легкое типа — ну вот, дожили, теперь в некоторых случаях мы можем обходиться без фотомоделей обоих полов, и теперь, как любят говорить актёры, «всё из себя, всё из себя». Но потом подумал, что технологии позволяют нам проанализировать самость на предмет того, какую функцию выполняет в ней, например, субъект Инь. В моём случае он выполняет коммуникативную функцию, то есть я им с вами разговариваю, поскольку субъект Инь самая лучшая моя часть. И второй вопрос, который наверняка многих интересует, звучит так — можно ли влюбиться в собственный субъект Инь (читай: в самого себя)? Не путать с нарциссизмом! И можно ли начать романтические отношения с субъектом Инь (самим собой) в случае его фантастической материализации? Отвечаю: для меня — нет, невозможно ни первое, ни второе, поскольку в представленном субъекте Инь нехватка друготы (притягательности) и избыток себятины (приедания). Последнюю, к слову, не стоит путать с узнаваемостью, которая как раз притягательна. Поэтому между мной и моим субъектом Инь гравитация работает исключительно в
я стояла и устала,
забралась под одеяло,
а под ним — и тот и тот,
а под ним — честной народ.
Валерий Подорога: «Образ нашего тела колеблется в потоке интенциональных переживаний, он погружён во внутреннее время и не имеет ничего общего с представлением нашего тела в объективном пространстве-времени».
от Я до Я
Джорджо Агамбен: «Лишь острое осознание того, чем мы не можем быть, гарантирует нам истинное понимание того, чем мы являемся».
ВСЕЛЕННАЯ: Ну что, тебя уже причислили хоть к
ЮР: Пока только к преждевременному.
ВСЕЛЕННАЯ: Понимаешь, малыш, твой субъект заблудился в своих же цифровых вариантах.
ЮР: Это плохо?
ВСЕЛЕННАЯ: Это плохо для меня, ибо я не знаю, к кому из них прислушиваться.
ЮР: А ты слушай их побуждение/намерение, оно у них общее, милая.
ВСЕЛЕННАЯ: Ладненько).
ЮР: Ну, тогда пока?
ВСЕЛЕННАЯ: Пока. Целую).
ЮР: Только не в рот, а то потом космомусор хрустит на зубах.
Кирилл Медведев: «Полновесное критическое суждение, как и художественное высказывание, делается всей жизнью, всей суммой эмоционального, интеллектуального, социального, сексуального и других видов опыта, всей суммой этических и эстетических установок и достижений».
Тут следует добавить, что насущное поэтическое цифровещество требует от реципиента/автора/критика работать с текстом и из всех своих (не)возможных ипостасей, то есть оно взращивает необходимость их иметь и увеличивать количество оных. Грубо говоря, Океан Лема нужно постигать в том числе и как Хари или как её подобие.
В этом смысле цифровая гендерная миграция может быть следствием попытки отойти от истоптанного мировоззренческого пункта максимально далеко.
PS
В который раз отвечаю на один и тот же вопрос — смог бы я вступить в отношения с представленной девушкой, то есть с этим вариантом самого себя? Повторно я задаю его для того, чтобы проследить, как меняются мои ответы от раза к разу.
Вступить-то вступил бы, но проблема в том, что в отношениях такого рода моё условное Я перебрасывалось бы из М в Ж и обратно, как горячая картошка, не позволяя наслаждению нащупать мою самоидентификационную опору, на которой бы оно могло провозгласить себя. В итоге наслаждение застряло бы где-нибудь на стыке со-бытия, то есть в точке бифуркации/поцелуя.
Видимо, придётся оставить тут пару-тройку пояснительных, но и сомнительных комментариев. Дело в том, что у представленного фейсапп-субъекта, сделанного на основе моего фотомяса, изначально был контрапункт в виде мужского фейсапп-субъекта, выведенного из живописных черт «Христа в терновом венце» Гвидо Рени. Оба субъекта в контексте как бы общего селфи выглядели довольно органично в плане контраста возрастного (она старше его лет на пять), внешнего (она смугловата, а он бледноват) и внутреннего (что угодно). В итоге получалась гармоничная пара цифровых гибридов, которые убедительно доносили своё прямое молчание, констатирующее то ли триумф Цифры, то ли её тупик.
Работа была сделана позавчера вечером легко и отрадно, что поспособствовало моему скорому и сладкому сну. А примерно в половине третьего мне приснилось, даже не верится, собственное страдание, эксклюзивные подробности которого заставили меня удалить мужской вариант прямо посреди ночи. По схожей причине я удалил уже несколько своих опубликованных работ, сделанных на основе «тяжёлых» картин, а потому на случайность всё это тянет с трудом.
Кстати, с недавнего времени у меня табу на артовый контакт с «Марией Лопухиной» Боровиковского и «Неизвестной» Крамского, хотя их цифровые варианты я делал и видел (но не публиковал). С «Медузой» Караваджо и многими другими живописными субъектами со сбойным бэкграундом тоже лучше не делать никаких коллажных коллабораций. Если вспомнить слова Михаила Куртова: «всё — техника, а что сломалось — религия; всё — религия, а что как-то работает — техника», то уже неважно, чем продиктованы предупредительные последствия прямого art-контакта с «тяжёлым» живописным субъектом — суггестиями технологичности или бестиями теореальности.
Примечательно, что с живописным образом Христа у меня никогда не было проблем, его диджитал я производил не раз, поэтому, думаю, дело не в Иисусе, а в изображённом страдании как своего рода системном сбое, который при его переносе на иную антропологическую основу трансформируется в эмоциональный вирус. Я понимаю, как ветхо и дико всё это звучит. Если угодно, можно обветрить мои слова залётной иронией, а отчасти и необходимой при
В итоге оставшаяся в одиночестве девушка явно спортивного типа смотрит сейчас с умеренным удивлением, смотрит чертами автора, чертами программы и чертами какого-нибудь похожего человека из вашей памяти. Назовём всё это — Триединство Ингрид.
Пригов: «Есть правда некая, как я её называю, гносеологическая уловка мерцания. Не принимать окончательного решения, а как бы мерцать между двумя полюсами, оставаясь в зоне неразрешимости».
ПАЛЬЦЫ В МЕТАРОЗЕТКАХ
Ну вот, близкие и дальние люди стали активно спрашивать меня о женских образах в режиме «а в чём прикол?».
На самом деле, этот вопрос задавался мне много раньше, и, несмотря на то, что он встаёт из «темноты», наводил на другой, более «ясный» вопрос, но я не пытался ответить и на него, поскольку у меня не было достаточного для опытной версии корпуса произведённых фотообразов.
Теперь же можно ответить, что приколом тут точно не пахнет, так как перед нами неживые киберпродукты, и чем они милее и улыбчивей, тем очевиднее их неодушевлённость, которая если и может быть чему-то подвергнута, то никак не объективации, а наоборот, субъективации.
Но вот тот самый другой и, на мой взгляд, более интересный вопрос можно было бы поставить следующим образом — что чувствует авторское Я при цифровом переходе из условно мужского в условно женское?
Сразу скажу, что, стоя на
Итак, по моему стократ сомнительному ощущению, субъектность женщины весьма энергоресурсна, то есть речь может идти о некой подключённости к некоему мета…, происхождение которого находится в поле перманентного диспута. На мою интуицию, инаковость женщины внеположна социокультурным установкам, чтобы не писать трансцендентна, но без всяких там обожествлений, разумеется.
Я
(Само собой, в посте подразумевается нестабильность и нестопроцентность инь и ян, а также моя готовность перейти с обобщения на конкретику, то есть говорить только о женщинах, программно произведённых из меня).
Отсюда следует ещё один, «пьяный» вопрос из двух частей — может ли условная женственность быть суверенным явлением, радикально оторванным от пола, гендера и разного рода ветхих определений, может ли она быть той самой подключённостью к некоему мета…? Если так, то может ли такая женственность быть органичной частью и мужской структуры любого формата?
Полагаю ответить на этот вопрос можно только из оксюморона эмпирической кажимости, а из него слышится тихое ДА.
PS
Латур: «Главное — смотреть не на внутренние свойства каждого тезиса или феномена, а на те трансформации, которые он претерпевает в руках других».
ДЕВУШКА С ТЯЖЁЛЫМ ПОДБОРОДКОМ
ОНА: Кто я для тебя — Галатея, Хари, цифровое ребро?
ЮР: Сублимированная осень.
СУБЪЕКТКИ: Мы цифруозные, но губы наши всё равно мёрзнут.
ЮР: Не бойтесь, это вечная мерзлота, она пройдёт.
СУБЪЕКТКИ: А у тебя что мёрзнет? Ноги?
ЮР: Этого я знать не могу. А из живого у меня обычно мёрзнут мысли. Они обретают форму, только когда замерзают. И потом думать больно
СУБЪЕКТКИ: Так концепты становятся цепкими… как и мы… как и мы… как и мы…
________________________________
Диалог относится к четырём нижеследующим образам:
ЯНВАРКА В БОРДОВОЙ ПЕЛЕРИНЕ
ЦИФРОВЫЕ ЕВЫ
(текст относится к четырём нижеследующим фотоработам)
Мы сделаны из фоторёбер Юры, а кости у него трогательные. Но мы не можем писать стихи, ибо мы искусственные. И мы не можем быть стихами по той же причине. Мы даже не можем печатать этот текст, за нас его пишет Юра.
Он хочет сказать, что никто не испытывает к нему любви или ненависти в полном объёме, поскольку одного чувства не хватает на всех нас, на весь его рассадник субъектности, на весь его цифровой нарциссариум.
Не хватает, потому что невозможно какому-то одному человеку испытывать хоровую любовь или хоровую ненависть. Ещё невозможнее испытывать хоровое безразличие.
Юра сидит стаей, лежит стаей, спит стаей и видит гибрид из множества снов. А там каждый его палец — каждый палец рук и ног кем-то вставлен в
ГОРЧИЧНОЕ
А.Т. Драгомощенко: «Но, несомненно, есть какая-то иная возможность, та иная и единственная возможность, постигнув которую, знаешь, что отныне нет у тебя ни безобразия, ни зла, ни смерти; как нет и красоты, нет рождения, а есть только ты сам — несуществующий, и всё это ты, а тебя нет, не было и не будет».
ДЕРЗКАЯ
(ПОЛ)ТЕЛА
(ПОЛ)ТЕЛА
Материал: моё фотомясо — селфи (с таймером). Инструментарий: ACDSee, Microsoft Paint, FaceApp.
