по фарфоровым рёбрышкам пробежавшее

жук и ножки его лист и почка его

погружаешься в детство как в таинство

как выходишь в январскую ночь

больно памяти как подавишься

как подол зажать между спиц

механичное и пересказанное

проплывает в тени и вниз

на серьёзный вопрос «ну, кто ж тебя?…»

отвечает сквозная в речи

твои руки холодные, девочка,

как по стёклам изломанный свежий

гулко-глиняное подобие

ты предчувствие ты созвучие

разделяющее на «до меня»

и «да не было б меня лучше»

_____

Бьётся.

И это родится,

начнется, на солнце

магнитного ветра

рассветными кольцами.

Ты бы хотел так?

Я знаю, мир гнется,

когда ты идешь

по весеннему парку,

когда отлетают, как ногти

от пальцев,

все мысли,

бессмертные бабочки

Лао-цзы.

И ты не хотел так.

Как только вернётся

в глотающем ветре,

поющем в колодце,

ты снова поймаешь лакуны и тени,

растущие между,

лежащие между мгновений.

_____

У нас в домах от духов злых

Темно.

Смотри, летит, а говорили -

Мертвый.

Мы занавесили окно,

Мы спрятали вино.

Но он проходит в дверь,

Минуя окна.

И так четвертый год:

Растет, метёт,

Расплескивает по домам

тревожный сумрак.

Похоронили, только и всего.

А речь ведь той весной пошла о рунах,

о шрамах и рисунках на руке,

о дальнем фьорде, где помимо ветра, сушилен рыбных, пепельных от света,

нет ничего: как жил он там и с кем?

Пошла, прошла, похоронили, знали, что он не усидит в земле и встанет,

что он вернётся. Рыбий — как — хребет,

как переломанные ветки, как глазницы замёрзшего в горах,

на коже, на его руках.

— Ты дверь закрыла? Ты закрыла?

— Нет.

______

Посмотри, Господи, я ничего не могу:

умею играть на арфе, и то колючим,

едва ли приятным звуком,

а сёстры мои рассеяны по земле,

а братья мои посеяны в землю были,

а утром хрустящие небеса

над Андалузией тихо меня зовут,

этими звуками скован, по горло в пыли

я то ли бреду, то ли танцую, то ли

играю на арфе, и не могу свернуть.

Ты так высоко, что Тебя, наверное, нет,

и это люблю я в Тебе сильнее всего,

так холодно в храме, но в сердце Твоём сквозном

ещё холоднее,

и это меня сражает.

Посмотри же, я ничего не могу,

ни прясть, ни скотину держать, ни петь,

но зато выношу иссушающий взгляд пустоты,

посмотри, я не мёртв ещё,

посмотри, я уже не жив.

_______

Блуждающий в лабиринте,

вооружённый нитью,

он ищет тебя и выйдет

когда-нибудь на твой след.

Он знает, что ты древнее

и райского древа, и Змея,

он ищет и холодеет

в собственной чистоте.

Он прибыл сюда по морю,

и кровью твоей умоет

свой парус, белый от соли,

и Ариадны лицо.

И жилы твои, как нити,

развесит в пещерах критских,

пока Ариадне снится

Наксоса злой песок.