Центральный и решающий образ в работах Максима — сложная героиня, рожденная в результате слияния аниме и японского поп-арта. Она — богиня современности с претензией на будущее. Инфантильная, смелая, хаотичная — словом, все те качества, вызывающие недоверие и, порой, презрительное фырканье у людей старшего поколения, концепция «прогресса» для которых ассоциативно связывается с четкостью линейной структуры и чрезмерной серьезностью.

Бросая вызов патриархальным устоям общества, Фролов выбирает женский образ как олицетворение и легитимацию своих собственных художественных мыслей и намерений. Однако, художник все еще обладает привилегией давать «голос» гендерным меньшинствам, следовательно, говорить об эмансипации и будущей победе женского над доминирующим мужским довольно рано, но добровольный отказ от всемогущего, устрашающего маскулинного Ego в пользу женского инакового Alter — шаг, уже трансформирующий привычную сексистскую призму, через которую мир бессознательно многими воспринимается до сих пор.

Техника, в которой сделаны объекты проекта New Era/ New Tribe, аналогично ключевым художественным образам Максима, вызывает ряд когнитивных противоречий: художник пишет картины акрилом, эстетический код которых привычнее потреблять в цифровом виде.

Несмотря на то, что цифровое и медиа искусство активно начало заявлять о себе с конца 90-х годов прошлого века, ссылаясь на Кристиану Пол — авторку антологии «Цифровое искусство», по уровню влияния в мире совриска оно гораздо ниже конвенциональных изображений, что можно беспрепятственно забрать себе домой и повесить на стену. Выходит, что дигитальное искусство является отчасти маргинализированной и «гиковой» историей. Тут Максим совершает похожий трюк, что он искусно провернул с избранием основного визуального лейтмотива — резко сталкивает лбами конвенциональное, до скрежета привычное с радикально новым. Похоже на социологические эксперименты Гарольда Гарфинкеля: отточенный до автоматизма сеттинг нарушает и, в итоге разрушает до атомов внезапный элемент. Таким элементом в живописных работах Максима становится явная отсылка к медиа.

Было бы отчасти неверно утверждать, что работы Максима находятся в символическом диалоге с цифровой эпохой и сопутствующей ей эпохой, критикующей природу конструкций, тщательно взращиваемых западным обществом на протяжении веков. Эти работы скорее являются необходимым мостом между до- и пост-цифровым. Почему-то, находясь в бурном вихре изменений, про Межсезонье по глупости забывают. Картины Максима Фролова в турбулентность и уязвимость этого Межсезонья вписываются как пластырь, который на раны от первых попыток клеят.