Танцевальные диалоги 31-37 гг

ПРОЛОГ

Большая пустая комната. К потолку прикреплена лампа с металлическим абажуром, который направляет свет строго по центру и высвечивает на полу яркий круг. В этом световом круге на табурете сидит юноша. С ним беседует стоящий поодаль и скрытый в черной тени человек.

ЮНОША. Поверьте, я каждое утро просыпаюсь только с этой мыслью. Сегодня я выстрелю в Сталина!… Я поклялся себе — убить предателя идеалов революции.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Сдэлал же Сталин… (после некоторой заминки без акцента) что-то и хорошее.

ЮНОША. Чинимого им зла больше. (В сторону невидимого человека.) Вы сами об этом знаете не хуже меня.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. А если он не мог по-другому?

ЮНОША. Сталин и не пытался по-другому. Вот если бы был жив сейчас Ленин.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Да, эсли би Лэнин сэйчас был би жив… (удивленное лицо юноши убирает грузинский акцент в его голосе) он, наверное, другое сделал бы  куда там нам! Он бы, наверное, что-то придумал то, что мы не можем. Но не научил ли тебя всем этим мыслям кто-то другой, враг?

ЮНОША. Враг думает не так. Я за советскую власть, но справедливую. А Сталина насаждает власть без честности. И порождает у людей лишь страх к ней.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Может, так и надо? Россия еще не успела нахлебаться капитализмом. Поэтому сознание отстает от бытия.

ЮНОША. Выходит, Сталин прав — битие определяет сознание… (Вдруг вскакивает со стула.) Я что-то Вас не пойму? Вы сомневаетесь в необходимости убить Сталина или во мне?

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Ты сядь! И не вставай, пока тебе не разрешат. (Юноша снова садится на табурет.)

ЮНОША. Тогда я обойдусь без вашей помощи. Сам найду оружие и способ встретиться со Сталиным.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Нет-нет! сам ничего не предпринимай. Иначе НКВД тебя арестует еще до того, как ты найдешь оружие… Ладно, мы доверим тебе это опасное дело. Поможем повстречаться со Сталиным. Однако оружие тебе передадут только в день исполнения теракта. И стрелять в Сталина ты будешь только по команде нашего человека. Когда он произнесет фразу — «Ка Генсека». Хорошо запомни эти слова. Итак, никакой самодеятельности. Об остальных деталях тебя расскажут другие. (Заходит человек в форме НКВД. Подходит к юноше, трогает его за плечо.)

В ФОРМЕ НКВД. Вставай. Иди в другую комнату, тебя там ждут. (Юноша поднимается, уходит.)

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Ты слышал? Я так вжился в роль, что несколько раз уже заговорил, как Сталин. (Выходит из тени. Он в закрытом кителе и брюках-галифе, заправленные в сапоги. В руке трубка…)

В ФОРМЕ НКВД. Я видел, как ты напугал своим акцентом нашего танцора. (Садится на освободившийся табурет.) Ну и как тебе этот советский Желябов?

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Смышленый. (Раскуривает трубку.)

В ФОРМЕ НКВД. Считаешь, это плохо?

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕНИ. Какие-то сомнения возникают. Нам нужен слепой фанатик… Но в остальном этот танцор лучший, из тех кандидатов, которых ты мне представлял. Особенно для роли, отведенной ему в нашей танцевальной постановке.

РАССТРЕЛЬНЫЕ ПА

Праздничный вечер. В зале для приемов (его декорации меняются в зависимости от места вечеринки) за столами сидят видные деятели партии и правительства, военачальники. Сталин встает, застегивает верхнюю пуговицу кителя, поднимает бокал с вином. Произносит тост.

СТАЛИН. Русские цари сделали одно харошее дело. Они сколатили огромную империю — до Камчатки. А мы, большевики сделали другое харошее дело. Мы сколатили это государство социалистическим. Теперь каждая оторванная от него часть не сможет существавать самостоятельно. Неизбежно попадет в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто стремится к отделению какой-то части и национальности, он враг. Он заклятый враг гасударства, народав СССР. И ми будем уничтажать каждого такого врага, будь он и старым большевиком. (Поднимает бокал вина.) За уничтажение псэх наших врагов до конца, их самих, их рода!

ВСЕ (встают, поднимают бокалы, подобострастно повторяют). За уничтожение всех наших врагов до конца! (Пьют. К Сталину приближается взволнованный личный секретарь Поскребышев. Просит его отойти с ним в сторону.)

ПОСКРЕБЫШЕВ. Товарищ Сталин, наш информатор передал, что среди вашей обслуги устроился террорист. Однако его имя нам не удалось узнать.

СТАЛИН. Скорее всего террорист среди новеньких. Сколько их пришло за паследнее время?

ПОСКРЕБЫШЕВ. Двое — официантка и музыкальный работник.

СТАЛИН. По чьей рекомендации их направили сюда?

ПОСКРЕБЫШЕВ. По ведомству Ягоды. Хотя наркома, возможно, используют в темную. Больше всего подозрения падают на музработника. Такие, шибко образованные в обслугу просто так не идут.

СТАЛИН…а я думаю, они хотят меня отравить.

ПОСКРЕБЫШЕВ (поспешно). Я прикажу арестовать официантку.

СТАЛИН. Да, и пусть ее арестуют сейчас тут в зале…

Поскребышев подает знак рукой. В зал входят работники НКВД и выводят официантку из зала. Сталин поясняет сидящим за столами товарищам.

СТАЛИН. Поступила информация, что среды моей абслуги устроился террорыст. Меня хотели атравить. (В зале поднимается шум. Успокаивает присутствующих.) Но теперь всё пазади. Террорыстка арестована… А не потанцэвать ли нам, товарищи! (В зале обслуга сдвигает столы, сворачивает ковер. Сталин направляется к тумбе с патефоном, но вспоминает, что теперь этим должен заниматься музработник. Появляется юноша, подходит к тумбе. К нему.) Саша, для начала паставь нам какой-ныбудь вальсок. (К собравшимся.) Но учтите, товарищи, ми сильны в революционных делах, а Саша — в музыкальных. Он танцор.

ЗИНОВЬЕВ. Какой симпатичный патефонный мальчик! Я первым приглашу его на танец.

Саша крутит ручку патефона. Ставит на диск пластинку. Включает патефон. Звучит мелодия вальса. Гости разбиваются на пары, танцуют. Зиновьевым приглашает на вальс Сашу. Вокруг них в левой части зала невольно образовался своеобразный кружок из пар партийцев единомышленников.

ЗИНОВЬЕВ (танцору). Как прекрасно вы танцуете! Настоящий профессионал. (Склоняется к его уху.) Но мы знаем, вы наш человек. Да вы, Саша, смущаетесь… Никогда не были накоротке со знаменитыми революционерами? О, Зиновьев умеет заговаривать зубы не только девкам. Знаете, что писала обо мне одна белогвардейская газета? Что в России у большевиков есть пять человек, которые переговорили всю Россию. И я был польщен, когда среди этих пяти человек нашел свою фамилию. Она стояла рядом с Троцким… (Патетически.) Ах, революция! Интернационал! Это, юноша, действительно великие события! Но я разревусь, если они коснуться Парижа. Конечно, нашему Балабусту этого не понять. Но не вечен же наш Генсек. (Внимательно смотрит на Сашу.) Ведь так?… (Рядом танцуют Мрачковский и Каменев.)

МРАЧКОВСКИЙ. Ох, Саша, остерегайтесь Зиновьева. Как у нас водится, в минуту опасности Сталин обманет, а Зиновьев убежит… (Каменев тяжело вздыхает.)

КАМЕНЕВ…А я хочу, чтоб про меня все забыли и чтоб Сталин не вспомнил даже моего имени.

РАДЕК. Каменев, стыдно так раскисать… Да что вы все Сталин да Сталин! Он умеет только организовать партмальчишники да нумерацию резолюций. (Громко в сторону Сталина, который перебирает пластинки на тумбе с патефоном.) Сталин! когда вы перестанете нумеровать свою глупость? (Своим.) Сталин-вождь — вот это действительно анекдот, ха-ха… (Томский наступает партнеру на ногу.) Томский, ты зачем давишь мне ногу?

ТОМСКИЙ. Радек, не привлекай внимание Балабуста. Ты забыл, что он разбил большевиков на две партии. Одна сидит во власти, другая в тюрьмах и ссылках… (Рядом с Сашей возникает другая пара.)

ЯГОДА (партнеру Рыкову). Алексей Иванович, ты заметил, что я делал, когда направлял троцкистов в ссылку? Я создавал им там такие условия, чтобы они могли продолжать свою борьбу против Сталина. (Склоняется к уху напарника.) Но мне, товарищ Рыков, нужны особо конспиративные формы прикрытия.

РЫКОВ. Я передам твое требование, товарищ Ягода. (Прислушивается к чему-то внутри себя.) Нет, я не п-понимаю, почему водку в народе называют р-рыковкой? По мне она очень хороша. (К левой части зала пританцовывает новая пара Рютин и Бухарин. Слышат последнею фразу Рыкова.)

БУХАРИН. Алексей Иванович, вы забываете, с какого стола вы в отличие от народа пьете водочку. Со сталинского… О, товарищи, анекдот слыхали? Двадцатипятитысячнник принимает колхоз. Колхозники хвалятся ему, какой у них сильный племенной бык. Что даже из соседнего колхоза к ним приводят коров для осеменения. А новый председатель в ответ как заорет. Что за безобразие они развели. Такого разврата он не потерпит! И приказал сдать быка на мясо. Ха-ха-ха…

РЮТИН. Уже не смешно, Бухарин. У Сталина теперь пошли не ошибки, а преступления. (Приглушенно.) Нам надо ликвидировать его… созвать немедленный чрезвычайный съезд партии. (Его слышит Сокольников. Не сдерживается.)

СОКОЛЬНИКОВ. Но ты же, Рютин, сам был когда-то ревностным сталинистом. И частенько с удовольствием разбивали носы оппозиционерам.

РЮТИН. Да, в азарте за этими потасовками я не углядел диктатора. Однако старых вождей мне не жалко. Для борьбы против Сталина надо рассчитывать не на них, а на новые силы. Да и старые оппозиционные разногласия уже потускнели перед сталинским игом. (Бухарин меняется с Мрачковским партнерами, Каменеву.)

БУХАРИН. Каменев, передай своим, что я готов пойти на блок с левыми оппозиционерами. И согласился бы даже с вашей политикой террора против Сталина. Только посылать на такое дело надо не молоденькую официантку…

Еще какое-то время все кружатся молча. Музыка заканчивается. Пары останавливаются. Все ждут продолжение нового танца. Появляются работники НКВД и выводят из зала Рютина. Присутствующие делают вид, что ничего не произошло. Бухарин быстро ретируется в другой конец зала. Следователь НКВД задерживается возле Поскребышева, о чем-то ему говорит. Затем оба подходят к Сталину, раскуривавшему трубку возле открытого окна. Поскребышев докладывает ему о сообщении следователя, кивая головой в сторону Саши. Сталин во время доклада внимательно смотрит на того. Но на предложение Поскребышева делает отрицательный жест рукой. Поскребышев и следователь покидают Сталина. В это время Саша вновь завел патефон и поставил новую пластинку. Звучит фокстрот. Неожиданно следователь НКВД подхватывает Саша и увлекает его к танцующим. Темп танца ускоряется.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я решил пока здесь с тобой потанцевать… (Представляется.) Я следователь НКВД Белов. Дело в том, что на допросе официантка показала на тебя. Террорист — это ты. Правда, кроме деревенского чутья у нее нет никаких доказательств. Я тоже пролетарским нутром чую ее правду. Но и у меня нет фактов. А арестовать тебя мне категорически запрещают. Что будем делать?

САША. А что можно?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Добровольно явиться с повинной в НКВД. Или я продолжу допросы девушки, пока она не оговорит себя. Потом невинную девушку расстреляют.

САША. Других вариантов нет?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Никаких!

САША…мне надо подумать.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Подумай. Спасти девушку можешь только ты. Я жду тебя на Лубянке. Найдешь меня там в любое время дня и ночи. (Покидает зал. Саша отходит в сторону от танцующих.)

САША. Стрелять в Сталина надо сейчас! Убью тирана и сниму с официантки все подозрения. Но у меня нет пистолета. Пойду на кухню возьму нож. (Направляется к выходу, но охрана преграждают ему путь. Возвращается.) Нет, самому пронести сюда оружие мне не дадут. А когда оно у меня будет, официантку уже расстреляют… Значит, я пойду к следователю и признаюсь, что я террорист. Спасу девушке жизнь! (Рядом танцуют Каменев и Зиновьев.)

КАМЕНЕВ (вздыхает). И зачем только мы, большевики взяли власть. Было бы гораздо лучше, если бы в 17-ом мы ограничились парламентской оппозицией. Депутат Каменев произносил бы речь в Думе, а затем отдыхал бы на водах от трудов праведных. Это намного лучше, чем решать нескончаемые дела по управлению страной. Нет ни минуты покоя. Мне даже танцевать не хочется. (К стоящему в зале музработнику.) Саша, вы не можете сказать моей охране, чтобы подали мой Роллс-Ройс? Я хочу уехать отсюда.

САША. Нет, не могу, товарищ Каменев. Пока идут танцы, мне нельзя выходить из зала. (Возвращается к своим мыслям.) Но если я признаюсь следователю, то спасу девушку. Но и Сталину сохраню жизнь… А я поклялся его убить! Это стало делом моей жизни. Нет, прежде чем идти в НКВД, надо все взвесить. Но на каких весах мерить смерть тирана и жизнь девушки?… (Ответить не успевает, Сокольников увлекает его в танец.)

СОКОЛЬНИКОВ. Саша, я не слышал, о чем вы беседовали со следователем. Но если Вас арестуют, то подписывайте любые протоколы следователя. А по ходу сами выдумывайте еще показания на соратников Сталина. Тяните их за собой, тяните как можно больше. Тогда Сталину не с кем будет работать… (Их оттесняют Ягода и Паукер)

ЯГОДА. Паукер, ты читал Дюма «Три мушкетера»?

ПАУКЕР. Генрих Григорьевич, я вообще не прочел ни одной книги.

ЯГОДА. А эту книгу ты должен прочесть. Нам нужны люди, которые как «три мушкетера» стреляли бы без раздумий в кого прикажут. Таких людей ты должен подобрать у себя в охране. Ведь тебе придется арестовать всех членов правительства и Политбюро.

Снова появляются работники НКВД, подходят к танцующим в паре Зиновьеву и Каменеву. Выводят их из зала. Затем уводят и Сокольникова.

РАДЕК (громко). Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро. (В сторону.) Но как угадать, угодить, уцелеть — вот в чем вопрос? (Саша какое-то время стоит один, смотрит в сторону исчезнувшего Сокольникова. Напротив танцуют Пятков и Радек.)

ПЯТАКОВ (Радеку). Ну почему Сталин не назначил меня общественным обвинителем на процессе? Я ведь один из первых требовал для заговорщиков смертного приговора. Я даже просил разрешить мне лично расстрелять всю эту компанию Зиновьев и К.

РАДЕК. Но в этой компании твоя бывшая жена.

ПЯТАКОВ. Я расстрелял бы и ее. (Рядом танцует пара Рыков-Ежов.)

ЕЖОВ (подслушивает). Пятков, не забывай, что подсудимые во время следствия показали и на тебя. Как на соучастника заговора. (Пятаков укалывает булавкой Ежова в ягодицу, тот в ответ дает Пятакову пощечину.)

В зале небольшое замешательство. В ту сторону направляются работники НКВД. Они выводят из зала Радека. Пятаков мечется среди танцующих, но ни в ком не встречает сочувствия. Все от него отворачиваются. Пятаков подхватывает Сашу.

ПЯТАКОВ. Саша, поверьте, назначение общественным обвинителем я рассматривал как огромнейшее доверие ЦК, как искупление вины. И шел на это от души. (Громко.) Товарищ Сталин, когда меня будут расстреливать, не отнимайте у меня только одного. Права на сознание, что в глазах партии я нашел в себе силы порвать со своим преступным прошлым. Хотя бы и слишком поздно…

Работники НКВД возвращаются и выводят Пяткова. Саша снова остается один. Следователь НКВД вновь задерживается и увлекает в танец Сашу.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я смотрю, ты стал здесь заметной фигурой. Однако я хочу сообщить тебе другое. Официантка сейчас сама призналась, что хотела отравить Сталина. А показания на тебя давала якобы для того, чтобы ускользнуть из рук НКВД.

САША. Девушка явно оговорила себя… И что с ней теперь будет?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Такое не прощают.

САША. Что она смогла даже назвать тех, по заданию кого работала?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ежу понятно, что по заданию троцкистско-зиновьевского центра. Кто ж не знает, что это самое гнусное антисоветское гнездо вредительств и терактов. (Пристально смотрит на Сашу.) Ну, так что будем делать?… Ну-ну, думай. Мне некогда прохлаждаться, ждут допросы. (Быстро исчезает, оставляет Сашу одного.)

САША. И кто мне скажет, как мне поступить? Окончательно уничтожить в себе жалость к девушке. Или убить чувство своего предназначения? Как чудовищно все переплелось!…у меня голова раскалывается от такой неясности. У кого спросить совета? (Оглядывает танцующие пары в зале. Невольно громко восклицает.) Ими же всеми кто-то кукловодит!… (Рядом останавливается Сталин.)

СТАЛИН. А кукловоды думают, что Сталин такая посредствэнность, что не панимает этого. Пусть пока так думают… (Музыка заканчивается. Оба подходят к патефону. Сталин замечает беспокойство спутника.) Саша, ти хочешь о чем-то меня спросить?

САША. А если бы официантка не призналась, что она террористка. Как поступил бы тогда НКВД?

СТАЛИН. Если би девушка не призналась, что она хотела меня отравить? Тогда по логике террористом должен быть — ти. Тогда НКВД стал би допрашивать тебя и расстрелял би вместо официантки. (Саша меняется в лице.) Не пюгайся, я пошютил.

САША. Я не боюсь смерти! Я пойду к следователю НКВД. Я скажу ему, что это я террорист.

СТАЛИН. Ти хочешь спасти девушку. (После некоторого раздумья) Эта мужественный поступок. Но сейчас такое рыцарство никому не нужно. Ти хочешь умерэть за другого, за врага. Но ещё сам ничего не совершил. У тебя вэдь, наверно, есть цэль в жизни, важная цэль! Её надо выполнить. А как говорят бальшевики, цэль оправдывает срэдства. К следоватэлю НКВД ти ещё успеешь сходить.

САША. Знали бы вы, на что меня сейчас толкаете…

СТАЛИН. Можэт, я и знаю… (Саша машинально ставит на патефон новую пластинку. Звучит танго.)

Вдали высвечивается человек в пенсне, с взлохмаченными черными с проседью волосами на голове, клинообразной бородкой. Он танцует с дамой.

САША. А кто это там, вдали танцует?

СТАЛИН. Эта красивая ненужность.

САША. А с кем он танцует?

СТАЛИН. Толи с перманентной революцией, толи со своей старой Наталочкой.

После очередного па Троцкий ставит партнершу на ноги. Танец его вдохновил.

ТРОЦКИЙ. О, если буржуазия захочет захватить для себя все место под солнцем — я потушу солнце!

ПАРТНЕРША. Вот вы, какой дерзкий революционер.

ТРОЦКИЙ. Да! И без меня ну еще Ленина в Петербурге Октябрьская революция не победила бы. Однако Сталин ошибается, грубо ошибается. Победа социализма возможна только одновременно в Англии, России и Германии. И после объединения их в Соединенные Социалистические Штаты Европы. Либо победа социализма вовсе невозможна.

ПАРТНЕРША. Тогда почему коммунисты России не соберутся и не снимут Сталина с поста генсека, коль он такая посредственность?

ТРОЦКИЙ. Но это было бы рютинским ребячеством. Надеется, что Сталина можно снять при помощи партийного или советского съезда… Хотя приход к власти фашизма в Германии в корне изменил обстановку. Война в ближайшей перспективе становится неизбежной. И она создаст реальную ситуацию для прихода к власти нашего блока в Советском Союзе. У Сталина не будет сил. Я уверен, Красная Армия пойдет за мной.

Вдали гаснет освещение. Человек в пенсне и дама исчезают.

СТАЛИН. Я думаю, Саша, пора нам поставить военный фокстрот. Что-то наша армия застоялась. (Отходит к Поскребышеву.)

Саша ставит новую пластинку на патефон. Звучит военный фокстрот. Военные разбиваются на пары. Тухачевский выдергивает Сашу в круг танцующих.

ТУХАЧЕВСКИЙ. Ты что пялишься на мою кобуру? Ждешь, когда я нажму на курок? Не притворяйся, вы все только и ждете этого кровавого акта!

САША (испуганно). Все ждем? (Ищет глазами Сталина.) Вы что тоже поклялись выстрелить?!

ТУХАЧЕВСКИЙ. Дал слово офицера.

САША. Но будь я на вашем месте, то стрелял бы немедля.

ТУХАЧЕВСКИЙ. Врешь! юноша, мой срок еще не вышел. Я поклялся, что если я через год… не стану наркомом обороны СССР, то застрелюсь вот из этого нагана. (Касается рукой кобуры.) Я всегда держу свое слово. Когда я окончил Александровское училище, я всем сказал, что или в тридцать лет я буду генералом, или застрелюсь. Я слово сдержал. В двадцать пять я командовал 1-й армией Восточного фронта. В тридцать два я был начальником штаба Красной Армии. А в сорок три я был уже маршалом СССР… (Останавливается.) А к чему это я все говорю? Забыл, а ведь был какой-то помысел. Видать, я много выпил. (Продолжает танец.) От коньяка в голове у меня все смешалось. Не упустить бы главное… А! сейчас во всех своих помыслах мы должны ориентироваться на новую Германию. Она несет нам надежду, а может, и спасение. (Рядом танцует Якир и Гамарник.)

ЯКИР. Ян, тебе не хочется смеяться, когда этот корявый (кивает в сторону Сталина) воображает, что он спец в военном деле. (Громко.) Сталин военный спец, ха-ха…

ГАМАРНИК (испуганно). Тихо, Якир! Сталин не прощает насмешек… (Увлекает Якира в гущу танцующих военных. Выталкивают вперед пару Ягода-Паукер.)

ЯГОДА (Паукеру). Для того, чтобы удержать власть в своих руках, нужно лишь иметь рядом таких людей, как Геббельс, и преданную Чека. Тогда можно спокойно спать и управлять. Поэтому когда я стану председателем Совнаркома, то секретарем ЦК назначу Бухарина. Он будет не хуже Геббельса. Место Сталина займет Рыков. (Вдруг Тухачевский останавливается, как вкопанный. Начинает озираться и кого-то искать.)

ТУХАЧЕВСКИЙ. Христосик, ко мне! Христосик, ты где? (Расталкивает танцующих.) Кто-нибудь видел, где мой пес? Христосик!… Христосик!…

Танец расстраивается. Саша останавливает патефон. Танцующие в недоумении ищут пса у себя под ногами. Появляется Сталин, быстро находит выход из возникшего замешательства.

СТАЛИН. Что за шюм, а драки нэт? Хотя драться ми здесь не позволим. Здэсь не кабак! (В зале воцаряется мертвая тишина.) А вот кюльтюрно побороться нашым военоначальныкам между сабой можно. Выясныть кто из вас самый сыльный можно. (Дает команду обслуге развернуть ковер.) Ну, кто первым рискнет схватиться с нашим (кивает на все еще стоящего в центре Тухачевского) непобэдимым… маршалом. (С усмешкой.) Эсли не считать пощечину ему от шляхтычей… (Со стороны военачальников раздаются выкрики: «Кто ж его поборет?» «Он каждый день качает мышцы гирями». Сталин насмешливо оглядывает военоначальников.) Что, среди вас нет достойного ему соперника? (Поскребышеву.) Тагда вызвать сюда комкора Тимошэнко… А пока (показывает на Паукера), Паукэр, изабрази-ка нам Зиновьева, как этот мужественный большевик гордо встретил свою смерть.

Паукер в пантомиме изображает Зиновьева после приговора. «Зиновьев» умоляет работников НКВД не убивать его, затем падает на колени, обнимает ноги чекистов, ведущих его на расстрел. Все громко аплодируют. Просят повторить представление. Вдохновленный успехом Паукер импровизирует: после мольбы к чекистам, он не сразу падает на колени, а сначала воздевает руки в мольбе к небу и восклицает на древнееврейском: «Шема Исраэль Адонай Элухену Адонай Эхуд.» Затем Паукер падает на колени, умоляюще обнимает ноги чекистов, уводящих из зала уже его самого. Все громко аплодируют.

СТАЛИН (Саше). Ну как тебе наши военоначалныки?

САША. Что ж, габардин гимнастерок этих людей стоит дороже английского сукна.

СТАЛИН. Да, такие маршалы и камандармы хороши для перэворота 18 брюмэра. Но не для командования Красной Армией. Я не могу в прэддверие войны иметь ввоеноначалныков, в которых я не уверэн. А не перэметнуться ли они на сторану врага? Не начнют ли с первым ударам захватчыков уже на граныце сдавать им армии?

САША. Но может, в их помыслах ничего такого нет.

СТАЛИН. Нэ знаю  а вот ти отвэть: полажился б ти на этих командыров?

САША (задумывается). Если честно, то нет. Будь я антикоммунистом, то привел бы в военную верхушку именно эти кадры.

СТАЛИН. Ти уже думаешь, как товарыщ Сталин… Но как мне тагда от ных освободыться?

САША. Может, их просто уволить?

СТАЛИН. А что это даст? Они высока вознэслись — уволишь, обидятся, затаят злобу протыв мэня. И тагда уж точна пэрейдут в оппазицию. Троцкий их павяжет. (Вздыхает.) Прыдется найти кампрамат и посадыть, а, может, и расстрэлять.

САША. Товарищ Сталин, а вы никогда не задумывались, почему в вашем окружении так мало хороших людей?

СТАЛИН. А гдэ тэх взат? Да, пападаются идэальна харошые люды ат природы. Но ых вэд очэн мала. В нашэм правытэлстве и ЦК партыи ых и с дэсятак нэ набэрется, а в странэ — сотны. Такых людэй ыскать, как ыголку в стагу сэна. Скажэш, пишы прапало? Нэт. Я паступаю па-другому. Я ныкогда нэ палагаюсь на то, что люды будут дэлать мнэ, стране харошее. Я дэлаю так, чтобы люды не магли дэлать нам дурное, худое.

САША. Как это можно?

СТАЛИН. К прымеру, в природе нэт идеално прямаго дэрева. Но сдэлат прямую доску пачти из любого дэрева можна. Падвэргнуть эе выпрямлэнию, и гды нада падстругать. Эще прощэ сказал об этам Макыавэлли. Управляй так, чтобы тваи подчиненныэ нэ магли и нэ желали прычинит тэбе врэд. А это дастыгается тагда, кагда ты лишыш ых любой вазможнасти как-ныбуь тэбе наврэдить. Илы осыплэшь ых такыми мылостями, что ым будэт нэразумна жэлать пэремены в сваэй участи. (Появляется Тимошенко, подходит к Сталину.)

ТИМОШЕНКО. Вызывали, товарищ Сталин?

СТАЛИН. Да, Стэпан. Но сначала выпей. (Подает ему полный фужер водки. Комкор под одобрительный гул выпивает ее, словно воду. Закусывает соленым огурцом с вилки, переданной Поскребышевым.) А теперь иди на ковер. Докажи маршалам, что крэстянская кость всегда перэшибет дворянскую.

ТИМОШЕНКО. Я готов.

Все расступаются. В центре зала остаются Тимошенко и Тухачевский. Начинают бороться. Поочередно пытаются сделать захваты и провести прием. Но пока оба ловко увертываются от приемов. Публика разбилась на две группы поддержки. Большая горячо болеет за Тимошенко. Однако комкор, похоже, начинает уставать или только делает вид. В один из моментов он дает противнику легко захватить себя за шею. Но вдруг ловко подныривает под Тухачевского, ловит его на бедро и бросает на ковер на лопатки. При этом маршал, не ожидавший такой хитрости, сильно ударяется головой о пол.

ТИМОШЕНКО. Ой! как шибко ударився галовой товарищ маршал. (Своей огромной массой нависает над поверженным соперником.)

СТАЛИН. Не волнуйся, товарыщ Тимошэнко, голава нашему маршалу больше не панадобится.

Работники НКВД подхватывают с пола Тухачевского и выносят из зала. Следом выводят Якира, и других военных. Ковер снова сворачивается. Саша спешно ставит новую пластинку на патефон. Звучит шансон 37 г. Вдали снова высвечивается человек в пенсне, с взлохмаченными черными с проседью волосами, клинообразной бородкой и дама.

САША…а чем они сейчас занимаются?

СТАЛИН. У французов этот танэц называется минэтом. Этот революцыонер очень любит во всэх областях работать языком. И было би очень хорашо, если би он занимал свой язык только любовными утэхами. А не разжиганиэм миравого пожарыща. Ради этаго многие из наших товарыщей не пожалэли би и заложили би даже своых жен. Как савременные Минины и Пожарские. Но такой жертвы от нашых товарыщей никто не требуэт. Проще убрать самого трубадура миравого пожарыща. Всего лишь будэт одной вдовой больше. (Сталин убирает курительную трубку в карман.) Давай-ка, Саша, ми потанцюем с табой, хотя танцор из мэня плахой. В жызни я рэдка танцавал. Но мне сейчас нужна разрядка. Паставь-ка нам снова вальсок. (Тот ставит пластинку. Танцуют.)

САША. У Вас здорово получается! (Но Сталин быстро прекращает танец.)

СТАЛИН. Что-та у мэня головакружэние от такых танцэвалных успехов… (Расстегивает верхнюю пуговицу защитного цвета френча, выходит из круга танцующих.)

Саша возвращается к тумбе с патефоном. Ягода танцует с Рыковым уже в правой стороне зала.

ЯГОДА (Рыкову). Центр правых уже вовсю готовит переворот, который приурочивается к началу войны. В нем на меня возложена главная роль. А именно арест и физическое уничтожение членов Политбюро. Внешнюю поддержку нам обеспечит Германия. (Переводит дух.) Мы устали от великих сталинских потрясений. Пора нашим высшим руководителям пожить в свое удовольствие. Мы этого заслужили. О, наконец-то, я смогу посмотреть живьем красивых голых женщин. А не только на фото в западных журнальчиках из вещьдоков. Да и то тайком. (Склоняется к уху Рыкова.) У меня, Рыков, сейчас такая сила, что я могу всех тут расстрелять. (К Рыкову после его слов вдруг подкатывается тошнота.)

РЫКОВ. Нет-нет, это не от р-рыковки… а с перепугу. (Сталин замечает крутящегося возле сдвинутых столов Бухарина.)

СТАЛИН. Бухарчик, ти почему ничего не ешь? На кого ти обиделся? Николай, каму ти голодовку объявил, ЦК партии? Лучше ти пойди и патанцуй. Вон прокурор один, скучает. (Бухарин мечется по залу, но прокурор Вышинский настигает его. Сталин к музработнику.) Саша, поставь-ка Бухарину венский вальс. Нам с ним есть что вспомнить в Вене…

ВЫШИНСКИЙ (Бухарину). Сделаем первый прогон нашего танца в темпе и кратко.

БУХАРИН (обиженно). Почему кратко? Почему такое пренебрежение ко мне? Я один из руководителей, а не стрелочник контрреволюционного дела.

ВЫШИНСКИЙ. Давайте, все–таки по главному.

БУХАРИН. Боюсь, без пояснения мое признание шокирует. Пойдут слухи, что я был под гипнозом или напичкан тибетскими порошками.

ВЫШИНСКИЙ. Ну, так поясните.

БУХАРИН. Ох, злую шутку сыграла с нами, членами блока наша установка. Коль мы не у власти, то — быть к ней в оппозиции всегда и во всем!… Теперь представьте, куда привела нас такая голая логика. К примеру, все госорганы, все лучшие силы страны были брошены на индустриализацию, на коллективизацию. Где мы оказались со своей установкой быть против всегда и во всем? Да, мы, буквально в 24 часа, очутились на одной стороне с кулаками, контрреволюционерами и капиталистическими остатками. В такой компании даже Троцкий вынужден был сбросить свой левацкий мундир. И чтобы бороться за власть, нам ничего не оставалось, как хвататься — за кулацкие восстания… за реставрацию капитализма… за военный заговор… за дворцовый и государственный переворот. Даже за войну с Германией. Хотя мы не ставили всех точек над «и». Как видим, наша установка (быть к советской власти в оппозиции всегда и во всем) — таила в себе перерождение идей, психологии и нас самих. В истории факты таких перерождений известны. Стоит назвать Бриана, Муссолини и других. (Выпадает из ритма танца.) Но иногда я и сам увлекался тем, что я писал во славу социалистической стройки. Хотя назавтра это увлечение отрицал своими практическими преступными деяниями. Здесь образовалось то, что в философии Гегеля называлось несчастнейшим сознанием…

ВЫШИНСКИЙ. Бухарин, не трогайте старика Гегеля.

БУХАРИН. Тогда интересный вопросик. Я стал давать против себя показания — почему?

ВЫШИНСКИЙ. Здесь вы ответчик.

БУХАРИН. Просто я спросил себя. Есть ли в идеях нашего блока то, во имя чего нужно было бы умирать? Если бы захотел умереть, не раскаявшись. И я ответил себе — во имя ничего! Но и когда я спросил себя: ну, хорошо, ты не умрешь. Если каким-нибудь чудом останешься жить, то опять-таки во имя чего? И снова тот же ответ — во имя ничего! Враг народа, в полной изоляции ото всех и от всего, что составляет суть жизни… (Вышинский останавливается, переваривает услышанное.)

ВЫШИНСКИЙ. Наконец-то, до несчастнейшего сознания Бухарина дошла бессмысленность оппозиции. Товарищ Сталин, вы слышали? (Бухарин оставляет Вышинского и вовлекает в танец Сталина.)

БУХАРИН. Дорогой, Коба. Разреши мне так тебя называть, во имя нашей старой дружбы. Так вот, дорогой Коба, я даю тебе предсмертное слово, я невиновен в тех преступлениях, которые я сейчас подтвердил прокурору. Их или не было или, если были, то я о них не имел никакого представления… Моя внутренняя совесть чиста перед тобой, Коба. …хотя не совсем. Я не христианин, но у меня есть свои странности. Я считаю, что несу расплату за те годы, когда я действительно вёл борьбу… И больше всего меня угнетает такой факт. Ты помнишь, летом в 28 году, когда я был у тебя? Что ты мне говорил?

СТАЛИН. Знаешь, Бухарин, почему я с тобой дружю? Ти ведь не способен на интригу?

БУХАРИН. Я отвечаю — да. А сам в это время бегал к Каменеву сговариваться. Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея. Прошу у тебя последнего прощения (духовного, а не другого).

СТАЛИН (оставляет его). Не могу я с тобой танцэвать. Ти, Бухарин, какой-та бесхребэтный, липкий, как баба. (Спихивает Бухарина Молотову.)

БУХАРИН. Вячеслав, пойми, теперь я внутренне разоружился и перевооружился на новый социалистический лад. Молотов, дайте возможность расти новому, второму Бухарину. Пусть будет он хоть Петровым. Это новый человек будет полной противоположностью умершему. Да, он уже родился, дайте ему возможность хоть какой-нибудь работы! Или вышлите меня в Америку. Я бы вел там смертельную борьбу против Обер-бандита Троцкого. Ох, я доказал бы как я могу здорово бить ему морду!…

Останавливается, закрывает лицо руками, рыдает. Работники НКВД подходят к Бухарину и выводят из зала. Затем они выводят из зала Рыкова и Ягоду. К Саше подходит Сталин.

СТАЛИН. Ти что так на меня смотришь? У тебя опять есть ко мне вапрос?

САША. Почему Сталин все время, как пантера, выжидает? (Невольно хватает с тумбы пластинку.) Не кончает с оппозиционерами разом?

СТАЛИН. Тогда они точна сговорились бы и паслали бы ко мне не самоучку-террориста. А профессионального убийцу. (Из рук Саши выскальзывает пластинка. Сталин продолжает без внимания на разбитую пластинку.) Поэтому Сталин ловит оппазиционэров на явных их праколах… (Саша быстро возвращает иглу патефона на старую пластинку. Сталин, оглядывая танцующих.) Да они и сами под шумок нагавором убирают друг друга. Соперников по карьэре, и тех кому завидуют. (Мимо проплывает пара — Маленков и в расшитой украинской рубахе Хрущев.)

СТАЛИН. Эй, Микита, ти в украинской рубахе, а что танцуешь? А ну, спляши нам гопак. Саша, пастав-ка нам гапак! (Саша меняет пластинку. Хрущев отплясывает гопак.) О, Хрущев псэх нас перетанцует! (Громко.) Микита, ты тут принес мнэ спысок врагов народа на Украине. Неужели у вас их так многа?

ХРУЩЕВ (на ходу). Их гораздо больше, товарищ Сталин. Вы не представляете, сколько их. Батько Сталин! мы готовы жизнь отдать за тебя, всех уничтожим.

САША (Сталину). Они же подставляют Вас… Ужель вы не чувствуете, что когда-нибудь они сговорятся и убьют Вас?

СТАЛИН. От судьбы не уйдешь. Ти видел коридоры Кремля? Там на псэх переходах, на каждом повароте стоят дежурные офицэры НКВД. Я иду каждый раз по коридору и думаю: кто из них? Если вот этот, то будет стрэлят в спыну, а если заверну за угол, то следующий будет стрэлят в лицо. Вот так иду мимо них по коридору и постоянно думаю — кто? когда?…

САША (про себя). А выстрелю в него я… (Хрущев в изнеможении после танца валится на пол.)

Снова высвечивается человек в пенсне, с взлохмаченными черными с проседью волосами на голове, клинообразной бородкой.

САША. Он что-то там пишет?

СТАЛИН. Завещание.

САША. Наверное, революционное?

СТАЛИН. Очень. Просит, чтобы похоранили его в двух грабах. В одном тело, а в другом — мужское достоинство.

САША. Но зачем???

СТАЛИН. Чтобы даже после смерти доказать, что Сталин всю жызнь ошибался. А он бил прав. Ведь когда я узнаю о смерти Троцкого, то скажу: «Ну и х… с ним».

КОДА

Пустой зал. Саша один, стоит возле тумбы с патефоном. Отбирает пластинки по списку к очередному вечеру. В зал входит старший из дежурных охранников. Цепким взглядом осматривает помещение.

ОХРАННИК (Саше). Ты ничего подозрительного здесь не заметил?

САША. Нет, ничего такого я не заметил.

ОХРАННИК. Это хорошо, ведь уже скоро соберутся гости.

Охранник останавливается возле тумбы с патефоном. Поднимает одну из пластинок. Никак не может разобрать на ней надпись на иностранном языке. Ставит пластинку на патефон, заводит его. Затем опускает патефонную головку с иголкой на пластинку. Звучит песня Шаляпина на немецком языке: «Волга, Волга, мутер Волга. Волга, Волга, мутер флюс…» Охранник испуганно прерывает звучание патефона. К Саше.)

ОХРАННИК. Откуда у тебя эта антисоветская пластинка?

САША. Ее доставили Сталину из Германии.

ОХРАННИК. И что Сталин будет проигрывать эту пластинку для своих гостей?

САША. Да, она значится в его списке.

ОХРАННИК. Ну, хозяину виднее… (Вплотную подходит к Саше, тихо.) Александр, твое время настало. (Быстро сует ему в карман пиджака какой-то предмет.) Будь готов, сейчас сюда придет Сталин. (Выходит. Саша вытаскивает из кармана пистолет. Смотрит на него, осознает, что он сейчас должен совершить.)

САША. Час пробил! Но рука не сливается с пистолетом… (В волнении ходит взад-вперед по залу.) Я уже не чувствую, что мой выстрел оправдан. Не так ли ломались видные оппозиционеры, когда брали в руки оружие? А потом стреляли не в Сталина, а в себя. (Останавливается. Приставляет дуло пистолета к виску.) Но ведь я дал клятву убить Сталина!… (Стряхивает с себя оцепенение.) Буду стрелять в него сразу, как только он войдет. Чтобы не было ни секунды на раздумья. (Слышит шаги за дверью.) Он идет!… (Изготовился к стрельбе. Одновременно открываются противоположные двери зала. И в зал входят сразу два Сталина. Саша в недоумении не понимает в кого целиться.)

ПЕРВЫЙ СТАЛИН (второму). Я тэбя не звал. Двойнык мне сегодня не понадабится.

ВТОРОЙ СТАЛИН. Эта я тэбя, моя двояшка, не звал.

ПЕРВЫЙ СТАЛИН. Ти, шут горохавый, шути, да знай меру. Пошел вон отсюда!

ВТОРОЙ СТАЛИН. Это ти, клоун, выматывайся отсюда! Я пазову сюда охрану, и пусть они арэстуют тебя наглэца.

ПЕРВЫЙ СТАЛИН. Правильно. Давай, зовы охрану. Пасмотрим, кого они арэстуют?

ВТОРОЙ СТАЛИН. Ти думаешь, они мэня не узнают? (К Саше.) Вот ти, Саша, узнал меня? Ти и подтвэрдишь охране, что я Сталин. (Замечает в руках Саши пистолет.) Да ти держишь нас на мушке… И в кого ти сабрался стрэлять? В мэня или (кивает в сторону визави) в него?

САША (в растерянности). Не знаю… я не могу точно узнать кто из вас Сталин — вас не различить! Но из зала из вас никто не выйдет (поочередно направляет на них дуло пистолета), пока я не опознаю настоящего Сталина. (Паникует.) Но как?! Я был не столько близок, чтобы мог узнать особые приметы… (Вдруг его осеняет.) Но если я станцую с каждым из вас — то я опознаю Сталина.

ВТОРОЙ СТАЛИН. Я сагласен, заводы музыку! (Визави.) Ти будешь первым танцэвать. (Саша заводит патефон, ставит пластинку. Затем не выпуская из руки пистолет, вальсирует с первым Сталиным. Затем танцует со вторым Сталиным.)

САША (второму). Кто вы? (Убежденно.) Вы не Сталин! Вы его двойник.

ДВОЙНИК. Кто я? (Выдерживает паузу. Жестко, без всякого акцента.) Ка Генсека! (Под его взглядом Саша невольно выполняет скрытую команду, направляет пистолет на стоящего в стороне Сталина. Но курок не спускает.) Александр, ты почему медлишь — не стреляешь? Ты забыл наш разговор и наши договоренности?

САША. О, вы все рассчитали! Самое время подменить Сталина. Почти совсем не осталось людей, которые могут знать настоящего Сталина. А я до сих пор даже не знаю, кто вы и каковы ваши цели?

ДВОЙНИК. Сейчас у нас нет времени объясняться. Стреляй! Обратного пути у тебя нет.

СТАЛИН (спокойно). Он не выстрэлит. Мая дагадка била верной.

ДВОЙНИК. Ты знал кто он на самом деле?

СТАЛИН. Да, я с самого начала понял, что Саша террорист, каторого ти паслал мэня убить. Но я не арэстовал его, а праверял одну сваю дагадку. Почему некаторые наши юноши хатят устроить суд над Сталиным? И над всэм тем, что он савершил.

ДВОЙНИК. Моя догадка тоже была верной. Из смышленых фанатиков получаются плохие террористы. (Поворачивается к Сталину.) Но тот, кто увидел свое Ка, должен умереть. Такова священная традиция.

Вытаскивает из кармана брюк-галифе пистолет, направляет его на Сталина. Целится, но нажать на курок не успевает. Его опережает другой выстрел. Двойник инстинктивно делает шаг вперед, затем падает на пол. Сталин склоняется над ним, переворачивает его на спину. Какое-то время изучает его лицо. Затем срывает с лица двойника приклеенные усы. С брезгливостью бросает их на грудь убитого.

САША. Я не хотел его убивать!… (После краткого раздумья.) Но зачем он пришел с пистолетом?

СТАЛИН. Писталет ему был нужэн, чтоб убыть тэбя. Оны хатели не проста убыть Сталина, а замэнить Сталина на его «Ка»… А для этаго им било нужно два трупа. Ведь с чего би Сталин стал убывать своего двойника… А так террарист перэпутал и убил двойныка Сталина, а сам Сталин успел выстрэлить в террариста. Тагда подмэна Сталина «Ка генсеком» выглядела би очень даставерна. (В зал на выстрелы вбегает испуганная охрана.)

СТАЛИН (им). Убэрите отсюда эту (кивает на лежащего на полу двойника) Ка… (Выходит из зала. Двое охранников поднимают с пола тело двойника Сталина, выносят в другую дверь.)

Саша машинально заводит патефон, ставит новую пластинку. Звучит голос Шаляпина: «Волга, Волга, мутер Волга. Волга, Волга, мутер флюс…»

Появляется следователь НКВД. Он выводит музработника из зала.