5 января 2018 года проект Science.me провел дискуссию “Философия Хайдеггера и живопись Куинджи: тема проселка” в Государственной Третьяковской галерее. В этом экспериментальном диалоге приняли участие философ Светлана Полякова (МГУ им. М.В. Ломоносова) и искусствовед Ирина Захарченко (РГГУ).

Перед спикерами стояла удивительная задача найти точки соприкосновения не просто философии и искусства, но творчества двух уникальных личностей. Отправной точкой исследования стала объединяющая Хайдеггера и Куинджи модернистская парадигма, которая в свою очередь стала основанием для значительных изменений европейской культуры.

Предлагаем ознакомиться с конспектом этой экспериментальной встречи.

Ирина Захарченко: Добрый вечер! Я с вашего позволения начну. Начать наш разговор о персонажах, которые, на первый взгляд, не совместимы, я бы хотела сказать, что они объединены модернистской культурной парадигмой, так или иначе, начавшейся на волне разрушения прежней классической мировоззренческой парадигмы в Европейском культурном сознании. На основе разрушения прежнего способа видеть, чувствовать, думать прежний способ мог быть в это плане ограничен. Новая модернистская парадигма открывала другое видение мира, другое понимание, в частности, художественном опыте, в философском опыте. Я, как искусствовед, в первую очередь обращаю внимание на художественную составляющую, но пути их были во многом схожи. Наш сегодняшний разговор будет строиться на общих закономерностях и путях их развития, которые изменили европейские культурные основания, начавшихся с конца XIX века и до середины XX.

Светлана Полякова: Я бы хотела подчеркнуть, что этот формат дискуссии не предполагает кропотливого обращения с текстами, концепциями, мы будем говорить о главных вещах. Готовясь к сегодняшней дискуссии мы обнаружили больше сходства между Хайдеггером и Куинджи, чем предполагали изначально. Первая тема, которая имеет немаловажное значение в жизнетворчестве обоих — затворничество. Многие считают, что Хайдеггер самый крупный философ ХХ века, оказавший огромное влияние на последующую традицию и вообще на всю культуру, в том числе на самоощущение современного человека. Большой пласт философского аппарата связан именно с Хайдеггером, но и это лишь вершина айсберга. К сожалению, мы не можем сейчас столь детальное разбирать философию Хайдеггера и говорить всерьез о созданной им вселенной. Однако, если мы все же возвращаемся к теме его затворничества Хайдеггера, то стоит сказать, что он пережил два периода затворничества. Первый период: он уже будучи известным преподавателем в Марбургском университете строит себе хижину, где он не просто работал время от времени, а иногда проводил там всю зиму, живя как настоящий крестьянин. В основном он писал свои тексты, коих, надо заметить было великое множество, 100 с лишним томов собраний сочинений. Хайдеггер провел в общей сложности в хижине много лет. Второй период: после войны он вернулся в свою хижину, переживая и скрываясь после известного «Дело Хайдеггера» (он был ректором Фрайбургский университета при нацисткой власти). После суда по этому делу ему было запрещено преподавать и в течение нескольких лет публиковаться. После он чаще выступал с докладами, чем официально публиковался и писал «в стол», одним из его докладов назывался «Почему мы живем в провинции?».

Ирина Захарченко: Сейчас я и подхвачу наше обсуждение, потому что в творчестве Куинджи также выделяется период затворничества, в искусствоведении его принято называть «периодом молчания». После невероятного успеха работ Куинджи на выставках передвижников, на него обрушился шквал отзывов, которые имели самое различное содержание. Видимо, некоторые нелестные отзывы он принял слишком близко к сердцу и несколько лет вообще не выставлял своих работ. Серия моновыставок тоже пользовалась огромным успехом, что, конечно, рождало кривотолки, зависть. Все закончилось в 1881 году, когда Архипу Ивановичу было 40 лет, обращаю ваше внимание на то, что это был уже довольно осознанный возраст, в котором он принял решение уйти с творческой арены.

После «периода молчания» он выставляет несколько своих картин, приглашая только самых близких друзей, которые об этом пишут и рассказывают. Информация о том, что Куинджи все эти годы оказывается занимался творчеством оказалась весьма неожиданной для общественности. Представленные работы на выставке 1901 годы приоткрывают нам завесу тайны и демонстрируют те лабораторные условия, в которых трудился художник. Подчеркну, что слово «лаборатория» очень важно в контексте периода молчания. Именно лаборатория Куинджи показывает нам, что это был не просто период молчания, а период сложнейших поисков.

Светлана Полякова: Ирина Николаевна раньше меня озвучила важную мысль, потому что я тоже собиралась освещать тему затворничества как некий инструмент модернистского художника. Как мы знаем, Гуссерль был учителем Хайдеггера , то есть изначально Хайдеггер воспитывался на самой настоящей модернистской традиции, потому что модернизм в философии выражался именно идеями феноменологии. Гуссерль так же проводил много времени в уединении, в этом смысле существовала и философская лаборатория, в рамках которой рождается феноменология. Феноменология — это философия, которая обращается к сознанию человека, к феноменам его предметности, начиная изучать это как строгая наука. Таким образом, мы выясняем, что сознание всегда интенционально, то есть направлено, у сознания всегда есть предмет. Например, попробуйте ни о чём не думать, из–за бесконечного потока мыслей этого не получается сделать надолго или же тот белый шум, который находится на фоне вовремя отсутствия мыслей неотключаем. Если нам все–таки удается выключить сознание, то мы открываем целый мир. Куинджи вряд ли изучал феноменологию, но он был настоящим художником, новатором, который во многом сформировал современное видение природы. На примере его картин мы видим, как мир мирствует, как сказал бы Хайдеггер, то есть мы наблюдаем всеохватывающее настроение, которое полностью поглощает наше сознание, отключая его. Именно это и было важно для Хайдеггера в его философии.

Ирина Захарченко: Картины Куинджи открывают нам особое видение мира, а контексте дискуссии мы будем говорить о теме проселка, поэтому пройдя по выставке мы будем обращать внимание именно на те его работы, где изображен проселок. Тема неспешного погружения в действительность, в подчинение философии — это та тема, которая соответствует теме предвижничества. Передвижник формирует общение цветов в неком поиске, который выражается через тему дороге в картинах с изображением проселка. Это обобщение через тему дороги это одна из реалий, которая позволяет подобраться ближе к обозначенной теме.

Светлана Полякова: Слово «обобщение» очень важно и философском контексте. Совершенно очевидно, что каждый конкретный предмет сам по себе здесь не выделяется как отдельный объект. Установка, о которой здесь говорит Хайдеггер, что мир даётся нам как синоним нашего сознания. Мир для нас это феномен, который преломляется через призму нашего сознания. Наше восприятие мира сразу нагружено ценностно, то есть представляется в каком-то настроении. И это настроение есть ключ к познанию, поскольку мы часто стремимся отделить одно явление от другого, что способствует их искажению, посколько получили мы их в наше восприятие вместе. Обращаясь к Куинджи, хочу заметить, что он демонстрирует прекрасно исходную установку, символическую как целостность мира, в котором ещё не выделенны отдельные объекты и мир переживается нами целостно.

Ирина Захарченко: От аналитического интереса совершен переход к оптическому интересу. Если Куинджи начинал как ученик Айвазовского, то есть относился к романтической традиции, то после сближения с передвижниками, модернистская парадигма все больше стала его охватывать. А новая парадигма в искусстве призывает к новому видению мира в картинах в том числе. Так и сформировался его взгляд на мир как целостность. Романтический взгляд на мир как нечто соразмерное человеку отступает и на его место приходит всеохватывающий мир. Это тот момент в творчестве Архипа Куинджи, который был абсолютно не понят его современниками.

Светлана Полякова: Абсолютно согласна с тем, что романтическое мировоззрение с его постановкой человека на первое место отступает, а вместе с тем отступает и ненавистный Хайдеггером психологизм. На картинах Куинджи личность творца уходит на второй план, позволяя миру развернуться во всей его широте и полноте. А причём в этом смысле человек никаким образом не может быть извлечен из этого общего поля, поскольку не может сам разорваться между бытием и сущим. Бытие и сущее — две основных категории в философии Хайдеггера, о которых стоит сказать и которые стоит прояснить. Сущим можно назвать наш обыденный мир, то что в нем есть. Бытие же отсылает нас к вопросу о том, как именно эти вещи существуют, являясь основой для сущего. Например, мало кто будет спорить с тем, что стол и человек существуют по-разному в этом мире. Так человек застрял на стыке этих категорий, ситуация стыка осложняется абсолютной невозможностью объективации бытия, оно никак не может попасть в объектив разума. Оно иррационально. И все, что нам остается это вопрошать о бытии, пытаясь пролить на него свет, высветить истину бытия. Как мы знаем, Куинджи был мастером света, постоянно стремился поймать его естественное состояние на своих картинах.

Ирина Захарченко: Действительно, Куинджи гонится за светом. Однако, я бы хотела вернуться к мысли о точке отсчета, точке, откуда он смотрит на мир. Точка позволяет нам понять то место, которое он отводит себе в мире, на его картинах мы можем проследить, что его точка зрения постоянно меняется, смещается, то вверх, то вниз, что может нам сказать о его настроении и восприятии мира именно в момент написания картины. Выбор точки зрения напоминает нам о философских исканиях в творчестве Куинджи, когда он пытался воспринимать мир через конкретные объекты.

Светлана Полякова: Как я уже говорила, после Второй мировой войны Хайдеггер уединился в своей хижине, где и написал свое сочинение, посвященное теме проселка, которое можно назвать очень поэтическим. Поздний Хайдеггер стал более поэтическим, сближая в своих трудах философию и поэзию, считая ее важнейшим из искусств. В этом тексте у Хайдеггера звучит одна очень важная метафора гласящая, что для того, чтобы достичь неба необходимо укорениться в земле. Для того, чтобы мысль достигла неба, она должна быть в земле, в родной, для Хайдеггера немецкой земле. Мысль должна быть взращена на родной почве, то есть на родном языке, как мы помним, язык-дом бытия. Подобный мотив принципиальной важности родины мы находим и в творчестве Куинджи, которые многие свои работы посвещал своей родине.

Ирина Захарченко: Кстати, тему связности неба и земли мы можем найти и в картинах Куинджи. Например, на одной из них, где изображена дорога, мы видим высокий, устремленный ввысь дуб, которые нам навевает схожие идеи. Идеи о том, что необходимо иметь глубокие и крепкие корни для того, чтобы иметь возможность возвыситься. В многих поздних работах Куинджи прослеживается этот мотив неотъемлемой связности земли и неба.

Светлана Полякова: Хочу добавить, что после смерти Куинджи один из его учеников разбирал его картины, среди которых он не нашел ни одного эскиза с натуры, ни одного!

Ирина Захарченко: Да, он работал по памяти, что тоже свидетельствует о том, что он уходит от реализма, от наблюдения мира и стремится к рождению образа мира в своей голове как целого.

Светлана Полякова: Как раз отход от лирического подражания природы и сделало популярной именно школу Куинджи, а не Левитана. Куинджи в своей мастерской учил не объективизировать мир, а показать как он мирствут, выражаясь словами Хайдеггера.

Ирина Захарченко: В Русском музее есть эскизы и этюды, которые показывают ту подготовительную работу, которая показывает это конструирование общей картины мира в пейзажах Куинджи. На них мы можем видеть как через какие-то элементы происходит это общение природы, создание цельного. Где-то этому способствует тема радуги, где-то тем дороги, где-то мост, но всегда цельность достигается через посредника между человеческим и высшим. Опять же эти параллели с Хайдеггером в этом проходят, преодолевая пространство и время, что сегодня очень показательно.

Светлана Полякова: Говоря о радуге и ее цветах, известно, что одной из биографий Хайдеггера упоминается момент из его переписки, где он обсуждает значение синего цвета. Нас учит физика, что цветов не существует, это скорее некая форма переживания и преломления света, то есть в мире нет цветов. Каждый цвет — это индивидуальная субъективная реакция на облучение светом. Поскольку каждый их нас переживает синий индивидуально, а субъективное переживание стремятся объективизировать, то для Хайдеггера это значит, что это то синий цвет, в котором есть мы и в котором есть мир. Для Хайдеггера мир воспринимается как синий цвет, то есть является там самым субъективным, стремящимся к объективации через таких проводников как, допустим, общее переживание синего цвета. В философии Хайдеггера есть слово, которое помогает подобраться к целостности мира. Dasein- некоторая структура мира, которая определяет бытие человека в мире, являясь словно проводником, приоткрывающим истинное бытие, просвет. Искусство тоже является таким проводником и просветом. Наша задача в том, чтобы не мешать свету литься через просвет, а лишь наблюдать, ошибка в том, что мы занимаемся естествоиспытательством, которое насильственно по отношению к истине, мешает ей раскрыться. Это расчетливое, калькулирующее мышление мешает и человеку самому стать тем самым проводником истины, заслоняя просвет.

Ирина Захарченко: Только добавлю по поводу этого калькулирующего и научного мышления. Я подумаю, что одной из причин непонимания современниками Куинджи было как раз то, что он ушёл от этого мышления. Современник писали, что он взял у импрессионистов, хотя те наоборот глубоко изучали колористику и ее восприятие нашим глазом в науке для большей эффектности картин. Тем не менее, Куинджи нередко называли русским Клодом Моне. Не смотря на внешнюю возможную схожесть с импрессионистами Куинджи был совершенно другой по содержанию и манере передачи этого содержания на картину, схожесть можно проследить в целостности впечатления от работ импрессионистов и Куинджи. Он совершил переход в искусстве от аналитического мышления к мышлению образному.

Светлана Полякова: Пусть я скажу громкое слово, но Куинджи онтологичен, он онтолог. Онтология — это учение о бытии, которое определенным образом дифференцировано. И в этом смысле Куинджи видит мир. Для него мир открывается, если мы опять-таки будем терпеливы. Я бы сказала, что есть некая исходная логическая установка, о данности нам мира как целого, а калькулирующее мышление стремиться его разъединить мир. Однако, пребывание человека в мире это проводничество истины через единство мира.

Ирина Захарченко: Или с точки зрения художественных приемов, то в картинах Куинджи нам никогда не представлен источник того яркого света, который мы видим на его полотнах, то есть это можно рассматривать как подтверждение тому высвечиванию истины у Хайдеггера.