Терапия устроена так, что скрывает своё социальное значение. Она выглядит нейтральной к общественному устройству и не связанной с широким социальным контекстом. Человек не может завести друзей, построить отношения с партнером, переживает из-за событий в прошлом, не любит себя. Терапия помогает справляться с такими проблемами, чтобы он чувствовал себя лучше и мог нормально жить.

Рождение терапии из потребностей индустриального производства

Американский психолог и специалист по менеджменту Эдгар Шайн в своей работе "Organizational Culture and Leadership" пишет, что распространение прикладной психологии в западном обществе обязано тому, что она начала внедряться на американских предприятиях, прежде всего на заводах, в начале 30-х годов прошлого века. Далее мы рассмотрим, как это происходило.

За внедрением стояло два фактора. Американская школа психологии, которая развивалась как академическая дисциплина, сосредоточенная на измеримости, эффективности и решении индивидуальных проблем. А также введение научной организации труда на предприятиях, прежде всего тейлоризма, значительно повысившего производительность труда, — когда задачи стали разбиваться на множество мелких процессов, за каждый из которых отвечал отдельный рабочий. Включение психологии в рабочие процессы было частью тейлоризма — движения к наибольшей оптимизации труда для максимизации прибыли предприятия.

Общая логика следующая: в производстве участвуют станки, навыки, время, алгоритмы, множество материальных объектов — все это упорядочивалось для достижения максимальной эффективности. Но также в нем участвует личность рабочего, его эмоциональная жизнь. Она неизбежно влияет на успех производства, а значит, должна быть оптимизирована. Если в первом факторе годится механический подход, который уже был активно разработан в теории тейлоризма, то в психологическом возникла нужда в более тонких инструментах.

Со временем первый подход частично интегрируется во второй. Психология начинает использовать логику тейлоризма в области человеческих отношений. Произошло это в результате того, что они стали синтезироваться в таких школах, как гуманистическая психология и когнитивно-поведенческая. Поэтому сегодня психология говорит субъекту: "Вы должны оптимизировать свою жизнь, понять, что вам нужно от этих отношений, что вы от них получаете, ведет ли это вас к поставленным целям?" Подход, направленный на повышение эффективности в индустриальном производстве, перенесли в сферу личных и эмоциональных отношений. Ее распространение в обществе привело к негативным последствиям как для самого общества, так и для психики людей в долгосрочной перспективе. Мы об этом писали в одном из прошлых текстов.

Но вернемся к теме. После Первой мировой войны американское правительство привлекло психологов для помощи ветеранам. В конце 1920-х годов предприятие Western Electric начало сотрудничать с психологами на своих заводах. Начинается Хоторнский эксперимент, имевший фундаментальную роль в популяризации психологии.

Психологи изучали, как на производительность труда влияют освещение, длительность перерывов, уровень поддержки, неформальные связи. Они установили, что производительность труда растет, когда рабочие знают, что за ними наблюдают, и когда дают им понять, что их труд важен. В ходе разговоров с рабочими выяснилось, что на мотивацию влияет то, что они не могут до конца осознать и высказать. И тогда психологи обратились к психоанализу Фрейда, который акцентировал бессознательные мотивы. Непроговоренное содержание психики, которое влияет на мотивацию к труду, психологи включили в сферу управления. Эва Иллуз пишет:

"Клинические психологи, многие из которых были вдохновлены фрейдистскими психодинамическими взглядами и которые были особенно успешны в армии, помогая вербовать солдат или лечить военные травмы, были мобилизованы корпорацией".

Уже на ранних этапах становления психологии произошел синтез прямой утилитарности американской психологии с более изысканными, философскими методами психоанализа. Для корпоратиной психологии бессознательное очень важно. Психолог должен помочь рабочему осознать то, что он чувствует, но не понимает, ведь это влияет на его мотивацию к труду. Это включает то, что происходит с работником вне работы, особенно в его семье. Его личная жизнь и производственные процессы становятся общей областью, упорядочивание которой направлено к повышению эффективности труда.

Далее. Лидер Хоторнского эксперимента Элтон Мейо предположил, что;

''Конфликты не являются вопросом конкуренции за дефицитные ресурсы, а скорее являются результатом запутанных эмоций, личностных факторов и неразрешенных психологических конфликтов. Он установил дискурсивную преемственность между семьей и рабочим местом'' (Иллуз, 2012).

В этой логике плохое настроение рабочего и его претензии к руководству не могут быть интерпретированы как результат низкой оплаты труда и общей эксплуатации. Причины коренятся в личных внутренних конфликтах, возникших из-за его отношений с близкими. Психолог на предприятии должен помочь с этим разобраться, убедить рабочего, что дело не в зарплате и условиях труда, а в том, что происходит в его личной жизни. Сделать это дружелюбно, создав атмосферу доверия и уважения, ибо так можно достичь большего успеха.

Рискну предположить, что какой бы школы ни придерживался психолог, он пользуется, сам того не зная, моделью, сформулированной Мейо. Как мы видим, в ней нет ничего специфического, инновационного, принципиально нового. Каждому человеку надо, чтобы его, не перебивая, послушали, не осудили, показали, что он важен и нужен. Капитализм использует эти нормальные, человечные вещи в своих интересах. Стоит подчеркнуть, что эти методы начинают массово вводиться в период Великой депрессии, когда рабочий класс находится в катастрофическом положении, и его эксплуатация растет.

''Для менеджеров и владельцев корпораций язык психологии был особенно подходящим для их интересов: психологи, казалось, обещали не меньше, чем увеличение прибыли, борьбу с трудовыми беспорядками, организацию отношений менеджеров и рабочих неконфронтационным образом и нейтрализовывали классовую борьбу, излагая ее на мягком языке эмоций и личности. Со стороны рабочих язык психологии был привлекателен, потому что он казался более демократичным, поскольку теперь он ставил лидерство в зависимость от личности и способности понимать других, а не от врожденных привилегий и социального положения.''

Он и сейчас многим таковым кажется.

Союз терапии с феминизмом

Сегодня многие одобряют терапию, среди прочего, за её женский эмоциональный стиль. Терапия — это про бережность, внимание и заботу. Кажется, что это часть Четвёртой волны феминизма, когда женские качества приходят на смену маскулинности с её слепотой к психической тонкости. Казалось бы, это прогрессивное явление. Но союз феминной субъектности и терапии возник тогда же, в начале 30-х. Иллуз пишет:

''В экспериментах Мэйо в General Electric все испытуемые были женщинами, и его выводы были в высокой степени гендерными. Если, как утверждали многие феминистки, мужественность неявно вписана в большинство наших культурных категорий, то, несомненно, выводы Мэйо являются примером обратного, а именно вписывания женственности в «универсальные» требования. Мэйо использовал женский метод, основанный на речи и передаче эмоций, чтобы раскрыть проблемы своих женщин-подопытных внутри американской корпорации, которые имели фундаментально межличностную и эмоциональную природу.

Язык психологии был чрезвычайно успешным в формировании дискурса корпоративной самости, он помог натурализовать новые формы конкуренции и иерархии''

Эта ситуация показывает, что капитализм использует женскую субъектность для реализации тонких и осторожных методов эксплуатации и подавления, создавая для прогрессивно настроенных групп видимость освобождения.

Моральная сторона внедрения терапии на рабочем месте

Как внедрение психологии можно оценить с точки зрения теории стоимости? Рабочий своим трудом создаёт стоимость, превышающую заработную плату, которую он получает. Созданное им за день стоит дороже, чем полученная оплата. Из этой разницы образуется прибыль предприятия и капитал владельца. Если бы рабочий получал ровно за свой труд, то не было бы прибыли. Поэтому часть своего рабочего времени он трудится бесплатно, создавая стоимость, которую присваивает владелец. И психоанализ, и прикладные школы встраиваются в эту ситуацию, чтобы адаптировать рабочего к эксплуатации. В конечном счёте психологи работают ради того, чтобы у владельцев предприятий было больше денег за счёт бесплатного труда.

Мы любим Славоя Жижека, любим Джудит Батлер, почему они об этом не написали? Может, это настолько очевидно, что и не стоит говорить таким большим умам? Конечно, они используют психоанализ для тонкого анализа культуры и гендера, но тем самым они ставят его вне подозрения. То, что психология начинает своё триумфальное шествие и продолжает на стороне эксплуататоров, левые философы могли хотя бы упомянуть. Психоанализ наделяет повседневное Я очарованием, делает его таинственным и труднодостижимым, но в чью пользу в конечном счёте? Можно задать двусмысленный вопрос — какова цена за это?

Нынешнее время

Роль психологии в обществе несколько изменилась. Раньше психология работала только в рамках отношений между пациентом и специалистом, а теперь её идеи стали частью общества. Стало частью общей духовной атмосферы, поощряющей такие явления, как автофикшн в художественной литературе и исповедальную эмоциональность в соцсетях.

Поменялась структура труда — мы живём в постиндустриальном обществе, в котором в центре производства стоят уже не материальные вещи, а эмоции, отношения и субъективности (Негри, Хардт, 2003). В экономике увеличился сектор сервисного труда, и он затребует прежде всего поведение. Работник должен соблюдать определённые эмоциональные правила: сглаживать конфликты, не отвечать грубостью, уметь общаться. Труд, эксплуатирующий эмоции, нуждается в упорядочивании нервной системы.

До 40% людей в Москве и Петербурге работают прекарно. Это нестабильный труд с временными контрактами, без гарантий отпуска и больничного листа. Он порождает необходимость обучаться новому, часто менять трудовые навыки. После ковида многие предприятия остались на удалёнке, а сетевые коммуникации в целом поощряют рассеивание производства и отрыв рабочего от социального кластера. Это может приводить к социальной изоляции и чувству одиночества. Эта структура труда совсем не похожа на ту, которая была у рабочих в Хоторне. Однако она тоже порождает в субъекте стресс, хроническую тревогу, нередко более тяжёлые расстройства. (Д. Чэндлер и Дж. Рейда, «Неолиберальный субъект: стрессоустойчивость, адаптация и уязвимость»).

Так исполняет ли терапия роль адаптации к эксплуатации? Экономика остаётся капиталистической, а значит, извлечение прибавочной стоимости из неоплачиваемого труда продолжается, поэтому ответ утвердительный. Кроме того, со времён Хоторнского эксперимента ситуация с терапией стала драматичней. Она по-прежнему практикует мягкое и бережное общение с клиентом для избавления его от стресса. Даёт ощущение, что он ценный и важный (фоном при этом транслируя — "за то, чтобы ты себя таким почувствовал, надо платить деньги"). По-прежнему превращает проблемы социальной группы (работников с нестабильной занятостью, например) в личные и эмоциональные. Учит его трактовать стресс и боль, как следствие устройства его психики.

Человек, поглощённый терапевтическими идеями, связывает свои несчастья прежде всего с эмоциональными связями. Тем самым вытесняя саму мысль о том, что, возможно, дело прежде всего в условиях труда и в деньгах. И это соответствует его объективным условиям — в обществе нет сил, которые могли бы помочь ему справиться с трудовыми проблемами, зато есть те, которые могут помочь справиться с эмоциональными — это терапевты. И на коротких дистанциях они очень эффективны. А главное — есть силы, которым нужно, чтобы он трактовал свои проблемы как эмоциональные — это работодатели. Тут ситуация такая же, как в 30-е годы в США.

Новая итерация терапии

И всё же в нашей ситуации, в сравнении с эпохой Хоторна, появилось кое-что принципиально новое. Если в прошлую эпоху терапия акцентировалась внутренних конфликтах субъекта, то теперь она учит его добиваться своих целей, выбирать ''прежде всего себя'', учит ''здоровому эгоизму''. В такой логике другой человек не воспринимается как цель или ценность сам по себе. Отношения с ним оцениваются через призму выгоды: ''что я от этого получу? '' Точка зрения собственника, оценивающего, увольнять ли сотрудника, переносится в эмоциональную сферу терапевтического субъекта. Терапия учит подходить к отношениям так же, как к работе: рационально и выгодно. Конфликты с близкими и сложные темы при этом превращаются в стандартизированный набор рекомендаций. Обращусь снова к Иллуз:

''В конечном счёте, общение, которое предлагает терапия, означает ослабление эмоционального клея, который связывает нас с другими. Эмоции, которые всегда зависят от контекста, превращаются в набор стандартных реакций. Вместо живых чувств появляются заученные шаблоны поведения, которые всё меньше связаны с реальными событиями и отношениями.''

Это пример стандартизации общения. В острой ситуации человек должен принять нарочито спокойный тон, задать вопросы, которые следует задавать в таких случаях, спокойно и рационально отделить одни интересы от других. Отношениям сообщается анонимность и стандартизированность, говорит уже не этот своёобразный субъект, а через него говорит терапевтическая машина. Это очень похоже на тейлоризацию, только в области отношений и эмоций.

Резюме

Изначально терапия формировалась как инструмент повышения эффективности труда, синтезируя методы психологии и психоанализа для управления рабочими, их эмоциями и личной жизнью. Со временем она проникла в массовую культуру, стала важной частью постиндустриального общества в котором доминируют эмоции и субъективность. Терапия остается частью системы эксплуатации, маскируя её под заботу о психическом благополучии. Что с этим делать? Мне кажется, что как минимум иметь это в виду. Мы уже писали про самодеятельный театр и совместные занятия искусством. B дальнейшем мы попробуем сформулировать еще какие-то альтернативы и призываем к этому остальных.