Donate
Poetry

Когда и сказать нельзя

Сергей Шуба01/08/20 14:59665

Поэт не обязан и не может понимать и осознавать всë то, что ему показывают. Он может об этом только говорить «языками ангельскими», как апостолы, которые вещали волю Бога, минуя человеческое понимание. Тогда получается встреча двух вестников: «Ты — тот, кто должен испытать бессловесную муку. Я — тот (та), кто расскажет…».

Екатерина Садур «Привилегия касты»

фото Татьяны Крыловой
фото Татьяны Крыловой

Вообще, если использовать рациональный, или даже научный подход, следует взять и все 67 стихотворений разложить по кучкам. И структурировать их по ключевым словам: упоминаниям света, цвета, неба, появления «его/еë», посмотреть, в какой трети сборника происходит катарсис и происходит ли он, посчитать аллюзии, аллитерации…

Зачем я это пишу, я же так не делал. Потому что поэзию даже самый искушëнный читатель понимает озарением, а авторский замысел схватывает интуитивно. Да, бывают и два-три толкования, но, говорят, тем интереснее. Интереснее кому? Олег Копылов в этой книге собирает очень хрупкий мир из виденного, видимого и прозреваемого. Что в этом подкупает? — мир свободный. Поэзия по определению свободна, но в воле автора задвинуть шторы, выключить свет и сделать черным-черно. Вызвать полицию, вызвать войну, вызвать смерть. Все стихи о смерти и о любви, было сказано. Олег Копылов оставил нас на улице, на скамейке у старого железнодорожного депо и вызвал птиц.

Птицы стали говорить…


Фюрдинанд — это область выше здешних…


На каком языке говорит? На птичьем. Куда зовëт, рассказывая, и зовëт ли? Это нам и предстоит узнать. И мы ходим в этом мире, сознавая, что он сад, понимая, что мы глина в этом саду, что в существующей перекличке птиц между небом и человеком нет главного. Питер Фогельзанг (ещë одна отсылка к садам — но уже мрачная и пугающая) предположительно художник и уж точно творец, пробуждающий память. Цвет — белый — «белому как свет столбу» — жизнь. Страна, где живут Человек и Птицы. Поднимаются к небу — как и положено — падают в яму. И возрождаются, преобразуясь. И появляется Она:


она дотрагивается до света

и пылинки плавают вокруг пальца


Она — мечта? Она пока не проявлена, но будьте уверены — проявится. Пытаясь войти в город — к ней, в эти таинственные сады по глиняным черепкам, проваливается в сон. И во сне — преодолев (что?), получив опыт сострадания — взмывает над городом, в котором Она, сады, птицы, глина…

И птицей становится и видит «иное небо»:


о чëм поëт вакуум

там, далеко?

чëрные, непреложные

нечеловеческие эскадрильи площадей.

непримиримые, неумирающие,

ледяные, ледяные… выйди, вылейся


И возвращаясь, преображëнный, помнит чувство иного мира, близость к саду, и круговорот, хоровод сна и яви продолжается. Случается разговор:


собеседник в терновой беседке

говорит

что ни в чем виноват


проникает вода и струится

и вы оба по горло в реке


капля крови дробится

дробится

на одном и родном языке

коллаж из первых страниц предисловия и послесловия книги
коллаж из первых страниц предисловия и послесловия книги

На «одном и родном языке» узнаëт, что для всех уготована весна:


И

остаются:


воздух.


движение льда.

весна.


И в попытке изменить жизнь проявляется человеческое, слишком человеческое…


а мы идем туда же,

где хор поет: «распни».


мы лучше, выше, краше,

чем страшные они.


а я иду на лыжах,

хоть лыж и не видать.


а хор поëт: «мы выше,

чем ваша благодать».


И открывается одно — единение с миром и смотришь снова, стремишься к небу. Город реальный проступает, пугает, а не страшно. Но память.


калачики — кирпичики — цветочки.

облупленные венчики

расточки.

в который век глядит твоя изнанка,

где каменная пляшет обезьянка,

где солнечные выжженные точки,

натруженные лагерные тачки

обломанная перьевая ручка

рисует возле речки

человечеков

нечаянна балетная заплачка

и солнечные плечики навечно.


Мир тварный, глиняный, черепичный можно верой преодолеть, возвращаются птицы с вестью о лете (смена времëн года — в начале была зима — это книга-круговорот, помним!) пересекаем мост и встречаем самое главное, центральное утверждение:


И сырая ртуть

И серая сныть

В любом предлоге сквозя

Обрекают грудь

На изъять-позабыть

Но вот разлюбить нельзя

Никогда ни за что нельзя разлюбить

Когда и сказать нельзя


И наступает ясность, ясность момента, ясность жизни, вокруг кружатся искры, цветы, свет, вино, звезда и (помните, я говорил, что Она проявится?) — Девочка в этом мире!


иней, иней, твои войска

над нами не властны, пока

маленькой девочки катит рука

солнечный шар за бока.


А дальше знаете что? Дальше происходит примирение с миром через любовь. А если такое происходит, то отменяется смерть. Вот о чëм эта книга.

Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About