А может лучше посидим у реки?

Мы сидели на скамейке в сумерках и наблюдали за световыми отблесками на черной ряби каналов. Из небольших плавучих домов поднимался дым с запахом фейерверков. Ты сказал, что знаешь меня очень-очень хорошо. Тогда мне не нужно всё тебе объяснять.

Мне ужасно хочется рассказать тебе обо всем, что меня волнует. Такой дорогой мне, большой и сложный мир. Наверное, идея показать всё именно так пришла мне в голову после того фильма про Джона Доннова, с письмами. Думала, потом отправлю тебе его на очередной открытке со всеми этими устаревшими ритуалами, наклеиванием марок и ожиданием по несколько недель, тех слов, которые можно за секунду отправить по интернету. Но в итоге текста получилось слишком много. Пусть будет вот так. Постараюсь начать с чего-то конкретного, но ты ведь знаешь, иногда так трудно рассказывать важные вещи. Хочется составить карту собственных мыслей и дать тебе компас.

Впервые этот сон приснился мне за неделю до моего двадцать второго дня рождения. То есть раньше мне уже снилась мама, но в этот раз всё было по-другому. Она была жива и все вокруг об этом знали, они показывали на меня пальцем, плевали в след и гневно кричали, что я специально всё придумала, разыграла её смерть, для привлечения внимания к себе, чтобы мне посочувствовали. Мама смотрела на меня, глазами полными слёз, и качала головой, сложив руки на груди. Я проснулась и почувствовала облегчение.

Вчера мы с Егором шли по чистым прудам. Вечер был слишком тёплым для октября, но начал капать дождь и влага липла к рукам.

—Мы будто в болоте.

—Даа, пахнет лягушками. Когда едешь на даче ночью на скутере, а везде их размазанные трупики валяются. Почему они такие тупорылые? Зачем вообще выпрыгивают на дорогу?

—Нуу, вдруг, одна самая глупая выпрыгивает, а другие не понимают, куда же она запропастилась и по очереди скачут за ней.

—Ага, на самом деле у них большая полиаморная семья.

— Да, и все друг за друга волнуются, прыгают и оставляют кишки на асфальте. Пока не остаются только две лягушки и им не приходится строить моногамные отношения.

Хорошее начало?

На часах было уже часа три утра. Я смотрела на своих друзей, на дантовское сплетение тел у бара, в перерывах между очередным стаканом. Мы почему-то все пили белый русский, это странно, ты ведь знаешь, обычно мы пьем пиво в таких местах. В углу «Дежурки» сидела незнакомая девочка и размазывала кулаком слёзы по лицу, оставляя черные, рваные разводы. Несколько наших ребят пытались выяснить в чем дело, но она была пьяная или что ещё, выдавала какой-то бред про парня, не отвечавшего на телефон и сбежавшего от неё в Сочи, циклично рассказывала одно и тоже, раз за разом вторя своим же словам. Наверное, это ужасно, но история, да и сама ситуация была скорее забавной, так что мы стояли и посмеивались. Садясь за наш круглый, весь в липких пятнах и пустых стаканах стол, Римма укоризненно спросила, а когда это мы плакали в последний раз. Я ответила, что в аэропорту, когда нужно было прощаться. А Митя крайне театрально допил залпом свой стакан, махнул рукой, пробормотал что-то и уже серьезно и очень тихо объяснил: «Я плакал в последний раз несколько месяцев назад. Проснулся днем у себя в комнате и вдруг осознал, что мне некуда деться из самого себя, захотелось расстегнуть молнию где-то там на затылке и вылезти полностью, пойти найти другую личность. Мне стало что-то так мерзко от того, какой я и что этого не изменить. Даже не так, что меня сделали таким,

что я это не выбирал. Мне так не хотелось быть собой в этот момент, что я заплакал.»

Тогда я его отчетливо поняла. Это было неожиданно. Вдруг вспомнила как мы гуляли с друзьями на Покровке и ты спросил, бывает ли у нас такое чувство, когда долго смотришь на себя в зеркало, вглядываешься в своё лицо, руки, пальцы, плечи и постепенно перестаешь понимать кто перед тобой стоит, не узнаешь глаза, мимику, свою форму.

А если резко отвернуться от зеркала, останется ли там всё прежним?

Я часто думаю о тех идеальных днях, когда можно смотреть в лицо, фокусироваться, рассматривать детали. Прикусывать язык, передавать сухое вино изо рта в рот влажными губами. Трансформировать тело, встраиваться в другое. Смеяться, сливаться, втекать, вытекать, пытаясь добраться до сути. Чувствовать с закрытыми глазами. Касаться гладкой кожи с выпуклыми рисунками. В такие моменты тела на пике свободы, всё обостряется, остаются лишь ощущения. Даже если иногда произносятся слова, которые мучительно вспоминать с утра.

Мне бывает очень страшно, что я всё выдумала, это исчезнет и я не смогу положить руки на плечи, спускающиеся по лестнице.

Помнишь, мы обсуждали с тобой, что нас всех объединяет желание не повторить ошибок наших родителей? Мы боимся прожить сценарии их жизней. Всеми силами стараемся этого избежать.

Я начала слушать. Как это обычно и бывает, когда концентрируешься на одной теме, она всплывает повсюду. Оказалось, что даже спрашивать не надо, наши друзья сами постоянно рассказывают о том, какие «подарки» преподнесли им мама с папой. Мы начали делиться друг с другом. Такое соревнование, кому досталось похлеще.

Наша подруга сидела напротив меня. Мы пили кофе в «Хлебе», болтали о том, о сём, перед тем как пойти на спектакль. Она будничным тоном рассказывала как десять лет назад, когда ей было пятнадцать, отец предложил ей такой забавный выбор. Всё было очень просто, тут не было особенной загадки — он ломает ей ногу сейчас или избивает их с матерью всё оставшееся время. Она выбрала ногу, а вчера, спустя столько лет, пройдя через множество операций и осложнений, дней — недель, проведенных в больнице, сейчас, когда опасности не нужно ожидать, её мама заявляет, что ты, мол, сама виновата в своих бедах, выбор-то был за тобой.

Мы были на вечеринке в «Сосне и Липе». Встретили там давнюю знакомую, с которой не общались уже пару месяцев. Пили вишнёвые настойки и танцевали под странное техно, через какое-то время она позвала меня выйти на улицу.

—Пойдём покурим, мне нужно рассказать кое-что, только тебе. —Ладно пойдём, —кивнула я, уже доставая сигареты. —Слушай, мне неловко это рассказывать…

Я видела, что она не знает с какой стороны подступиться. Теребит целлофан от пачки в руках. Мне захотелось угадать о чём она думает.

—Короче, (она произнесла это со вздохом) помнишь мы ездили на дачу месяц или полтора назад. Так вот, тогда приехал ваш отец на пару часов. Перед отъездом он сообщил, что может кого-то захватить в свою машину и довезти до Москвы. И я тогда обрадовалась, что не нужно будет тащиться на автобусе, а потом на метро с пересадками. Так вот, я села на переднее сиденье и все было замечательно, сначала мы долго ехали молча, потом он включил радио, а уже на подъезде к Москве начал спрашивать как мы провели время загородом, как мы с вами познакомились, где я учусь и всё такое. Это было даже мило, он шутил и я смеялась, но когда мы проезжали Арбат, он вдруг положил руку мне на колено, начал гладить по ноге, поднимаясь выше. Я оцепенела. Не знала что делать. Молчала. Но он заметил моё лицо и перестал, предложил заехать к нему на чашку кофе. Я решила

улыбаться, сказала, что меня ждёт друг и лучше всего будет выйти прямо тут у Библиотеки им. Ленина. Он выпустил меня и долго обнимал на прощание. Я потом сидела на ступеньках и плакала. Не могла рассказать никому, сейчас вот говорю об этом первый раз.

Я вспомнила одну историю, как однажды отец собрался с двумя своими друзьями у нас дома, они обмывали какую-то сделку. На столе стояло несколько бутылок водки с запотевшими стенками и торт «Панчо», папа его очень любит. Сначала мы с мамой тоже сидели с ними за столом, пили чай, пытались вникнуть в разговоры. Когда стало уже совсем поздно, мы с ней разошлись по своим комнатам укладываться спать. Я слышала отголоски похабных шуток, тех, что можно начать рассказывать, когда дамы уходят, и гогот этих пьяных бизнесменов. А потом я проснулась среди ночи от того, что в дверном проёме кто-то стоял. Папин друг стучал по стене комнаты костяшками пальцев, а увидев, что я проснулась, начал громко спрашивать, не найдется ли у меня сигарет. Я недовольным голосом ответила, что ничего у меня нет, но он не уходил, стоял и тупо повторял один и тот же вопрос, глядя на меня. Я услышала шум в коридоре, включился свет и вбежала мама. Она сразу начала кричать, разбудила отца, стала всех выгонять. Был ужасный скандал. Мне стало не по себе, но я тогда не поняла, почему она так испугалась.

Как-то моя близкая подруга напилась и рассказала всем, как отец запирал её пятилетнюю в комнате и бил ремнем в «профилактических» целях. Она ни с кем это не обсуждала, а как потом оказалось, её мама была не в курсе на протяжении нескольких месяцев. Подруга помнит как долго мама рыдала, когда наконец узнала. Всё сокрушалась, что проглядела такое. Её родители тогда сразу же развелись, а отца она с тех пор не видела.

Так почему мы должны через всю жизнь носить на себе последствия их ошибок? Я закрываю глаза и в моей голове вертятся отрывки фраз, услышанных от ребят нашего поколения:

—Я правда думала, что мама меня тогда бросила.

—Я ненавидел своих родителей в ту минуту.

—Мой отец алкаш тот еще.

—Ой, ну я пытаюсь его простить, но детство уже не вернуть.

—Мне стыдно, что я тогда сказала это маме, но я не чувствовала, что она любит меня.

—День моей максимальной открытости к ним стал для меня днем максимального одиночества.

—Отец притворялся, что меня не существует, несколько недель.

—Было страшно возвращаться домой.

—Они грозились отправить меня в психушку, когда заподозрили, что я гей.

—Мама уговаривала меня сделать аборт.

Меня ужасно это злит. Разве наша подруга заслужила вечно бояться доверять людям, открываться и любить из–за того, что её отец—садист заставлял её усаживаться на раскаленную плиту?

Разве наш друг заслужил из года в год страшиться заводить серьезные отношения, потому что его деспотичная мать хочет скинуть на него заботу о пяти младших братьях и развить в нем чувство вины за желание съехать? Разве я должна вечно бояться превратиться в тень своей всепрощающей мамы, закрывавшей глаза на все измены и подавлявшей все свои чувства?

Разве заслужил кто-то из нас стучаться в закрытую дверь, когда родитель по ту сторону её не открывает?

Разве я должна каждый раз волноваться и испытывать омерзение, когда отец уделяет особое внимание кому-то из моих подруг?

Разве хоть кто-то в этом мире заслуживает услышать, что его не хотели рожать?

Почему мы обязаны тащить за собой этот багаж?

Иногда так хочется, чтобы родители были другими. Но, знаешь, это может прозвучать не слишком утешительно, но благодаря тому, какие они, мы те, кто мы есть. Их ошибки помогли разобраться нам в том, куда двигаться дальше, куда не нужно сворачивать, чего не надо опасаться, от чего бежать прочь. Ну, а вдруг это наш шанс? Из поколения в поколение все живут с отцами, размахивающими ремнями, пьющими, орущими. С матерями —иррациональными, алогичными, истеричными, апатичными, жестокими. Да, невозможно придумать оправдания для всего, что они совершили. Но можно постараться обыграть их и стать лучше. Мы будем жить не так. Мы насмотрелись. С нас достаточно. Мы прощаем вас. Но мы так больше не хотим. Мы построим новый мир. Мы напишем свой манифест. Мы введем свои правила. Мы будем жить счастливо и попробуем не испортить ничью жизнь.

И знаешь, сейчас я склоняюсь к мысли, что «настоящих» взрослых не существует. Это иллюзия. Они все–такие же как мы, допускают дурацкие ошибки, боятся сделать выбор, врут и сбегают от проблем. Сначала это дико меня расстраивало, но сейчас, я даже не знаю. Всё дело в том, что когда мне очень сложно сделать выбор, смело шагнуть навстречу важному, мне думалось, вот бы найти такого взрослого, который примет за меня решение, скажет как правильно. Вот бы спросить у мамы, вот бы появился некий профессор йода и сообщил мне: «Неправильный путь ты избираешь, мой юный падаван.» Так вот, осознание того, что такого не случится, а все эти

успешные, взрослые, разумные люди сами не знают как устроен мир—это даёт свободу. Все наши чертовы, слабые, умные, любимые, безумные—они так же боятся как и мы.

Кажется, именно тут я должна вставить тот шутливый манифест, который мы с тобой придумали в один из вечеров.

Манифест!

Нет безавокадным завтракам! Ибо какой настоящий, истинный завтрак может обойтись без авокадной зеленой мягкости?

Нет малопенному кофе! Ибо пена сверху крепко заваренного зерна даёт надежду и необходимый всему сущему настрой. Кофе с нужноразмерной пенкой возводит в абсолют сам ритуал сего утреннего напитка, оставляя молочный поцелуй невинности.

Нет обыденности времяпрепровождения! Ибо каждодневносекундный просмотр фильма или сериала вводит сероскучность даже в самые приятные моменты. Откажись от пресного пути и ты почувствуешь истинную свободу и вздохнешь воздухом безграничных возможностей!

Сей манифест кричит в лица глупцов! Искусство бытовых моментов есть искусство всего окружающего, а значит единственного значимого. Открой свой разум к тому, что является откровением.

Говори нет.

Говори да.

Говори нет.

Говори да.

Скажи да!

Да теплым ваннам под смущенный свет стеклянной свечи!

Да винным пирогам! Ибо именно вино являлось кровью Бога нашего и только вино имеет власть согревать и дарить усладу.

Да блёсткам повсюду и везде! Ибо лишь блёстки могут отразить свет наших душ и наполнить сиянием помыслы наши.

Да жизни! Да искусству! Да ненависти! Да любви! Да сексу! Да музыке!

И манифест этот будет на устах младенцев, поющих серенады старцам.

И в ушах старцев беззвучно передающих этот манифест мужчинам и женщинам. Всем, кто готов слушать и слышать! Всем, кто готов впитывать и прославлять.

Только мы— лицо нашего временного отрезка.

Отвергнем здравый смысл и будем петь в экстазе НАШ МАНИФЕСТ!

Мне приснился типичный мрачный город. То есть все эти серые здания, дождь, клубы дыма на тротуаре. Я была в нем чужой, ходила, выискивая знакомые лица. Прошла мимо людной площади, где горожане каким-то средневековым способом участвовали в выборах президента. Хотя я чувствовала, что события происходят не в прошлом, скорее наоборот. На трибуне стоял человек, одетый во все черное, на голове у него была шляпа, на подобии той, что у Линкольна. Он был мне почему-то отвратителен. Во сне я его ненавидела. Человек говорил долгую речь про благоустройство города, про прекрасное будущее, про новые перспективы. Но я чувствовала, что это ложь, просто знала, что он говорит неправду и во мне вскипала ярость. Я не выдержала и выбежала на сцену. Я начала кричать про махинации, совершенные Человеком в Черном, про его манёвры и обманные ходы. Люди прислушались, их кулаки, которые до этого дружно поднимались вверх, стали опускаться. Мой противник взревел от гнева, я поняла, что сейчас он кинется на меня и бросилась бежать. Меня охватил неведомый ранее ужас, я неслась, сбивая людей с ног. Я не оборачивалась, но знала, что он гонится за мной, чувствовала это нутром. На пути стоял

полицейский с пистолетом, не сбавляя скорости мне удалось выхватить у него оружие. Через какое-то время я выдохлась и замедлилась. Зато теперь в руках у меня красовался серебряный пистолет. Пальцами я чувствовала его холод. Я уже просто шла мимо однообразных спящих многоэтажек. Стемнело. Я заметила подвальное окно, слепившее светом в ночи, внутри помещения сидело много людей. Мне надо было туда попасть, я опять просто знала это. Мне открыли с первого стука. Я видела сотни улыбок и глаз, смешанных со странной жалостью. Как только я оказалась в середине комнаты, раздался грохот. Это был он. Мне снова стало страшно, я спряталась за шкаф. Человек в Черном вошел и тут же воцарилась тишина. Он обвел взглядом всех присутствующих и громко назвал меня по имени. Затем оскалил зубы и произнес на этот раз шепотом, практически одними губами: «Подлые, трусливые создания всегда пытаются скрыться. Они бездарны и недостойны своего имени». Он бросал мне вызов. Что-то кольнуло меня внутри, я не спеша выпрямилась во весь рост и подошла к нему. Человек в Черном снял шляпу, сел на стоящий рядом стул и разразился хохотом, глядя мне в глаза. Он смеялся всё громче и громче, и всё никак не останавливался. Я не видела больше ничего другого, пространство вибрировало, звук усиливался, его рот превращался в пасть. Я подняла руку с пистолетом и выстрелила.

Смех оборвался, а тишина застыла. Я огляделась. Люди, находившиеся в комнате, звучно аплодировали, выли от восторга и слизывали ошмётки его мозгов с пола. Я проснулась и поняла, что меня обманули.

У тебя бывает такое, что ты вдруг представляешь смерть своего близкого друга? Такую сцену из кино, когда кто-то из главных героев погибает. На фоне обязательно должна играть тревожная музыка, которая вдруг замирает и становится понятно—что-то случилось. Так вот, я периодически представляю себя этим вторым человеком, узнающем о смерти другого. Придумываю свою реакцию.

Когда я вижу то, что происходит на митингах, когда мы убегаем от людей в форме, угрожающих дубинками за несовершенные преступления, когда

азить мнение, значит подвергнуть себя риску, когда я читаю про насилие, вирусы, преследования, несчастные случаи, обнуления—это ощущение превращается в навязчивый комариный писк в голове.

Вчера я ехала на такси и водитель вдруг замедлился, практически останавливая машину, я в замешательстве выглянула в окно. На дороге произошла авария и я смотрела на лежащие на асфальте тела двух мужчин в ареоле бордовой жижи. Неожиданно мне стало неуместно смешно, я зачем-то подумала про тех лягушек, что выпрыгивают на дорогу. Водитель перекрестился и мы поехали дальше.

Может всё же лучше посидим у реки?

Обычно со мной такого не бывает. Сегодня я проснулась, а на груди у меня лениво разлеглись беспомощность, равнодушие, скука и страх.

Страх перед будущем. Страх перед настоящим. В голове шумно и невпопад настраивался оркестр из слов. Забудь, забудь, забудь, что я сказал. Но как это должно сработать, если игла на пластинке не хочет двигаться дальше, барахтается на одной линии, скомкивается в единый звук. Слова сидят в голове, как жирные мерзкие слизняки ползают по моим мыслям, напоминают о себе, оставляют липкий след. Это слишком серьезный выбор. Я стою на краю обрыва, внизу река. Шанс, что я попаду именно в воду ничтожно мал.

Может я надеюсь, что в последнюю минуту всё переменится? Река увеличится, высота горы уменьшится, я научусь делать тройное сальто в полёте и рыбкой занырну в прохладную зеркальную гладь.

Я ничего не знаю. Мне тревожно и холодно. Я тоскую. Я не помню её лица. Я боюсь забыть твоё лицо.

Какое первое воспоминание? Что ты помнишь? Какой запах? Первое впечатление? Первый зевок, первое чувство одиночества? Конечно, легче быть одной, так можно всё контролировать. Но нельзя же вечно выбирать простой путь, да? Мы все боимся, что мы пустышки.

Меня пригвоздило к кровати. Хочу быть огромным осьминогом, который топит корабли.

Я поняла, что всё закончилось, через пару дней, когда встала и прошаркала к холодильнику, открывать его пасть. Четыре ряда пустых решеток, за исключением одинокого яйца у дальней стенки. Я всмотрелась в яйцо. Яйцо всмотрелось в меня.

Тут уж либо ты, либо тебя.

Вода закипела и побежденный стукнулся скорлупой о дно кастрюли. Через две минуты я облила сваренного холодной водой и начала очищать. Внутри была решимость престать бояться, ныть и начать уже что-то делать.

Я услышала эту фразу у знакомого поэта в баре «Зинзивер». Его постоянно можно было тут встретить, казалось, он живет среди этих исписанных, потёртых стен. Он стал частью интерьера, его одежда сливалась с креслами и подоконниками. Никто уже давно не удивлялся, увидев его там.

Все тогда уже были немного пьяны, мы праздновали чей-то день рождения, места внутри почти не было: все смеялись, все окликали друг друга, все бегали курить на морозную улицу, все вставали в длинную очередь на бар. Мы в очередной раз чокались тяжелыми кружками с массивными ручками, в которых закономерно раскачивалось пенное пиво. Тут поэт хлопнул в ладоши и призвал нас к тишине. Когда всё внимание перешло к нему, он многозначительно произнёс:

—Давайте выпьем за то, что мы все на пороге чего-то великого.

Звон. Жадные глотки.

Ты уехал первым. Теперь же уехать хотят все. Становится невозможно быть аполитичным, притворятся слепым и глухим. Мысль о борьбе всё чаще сменяется мыслями о бесполезности усилий, все готовятся к побегу. Осознанно или нет. Тем не менее, всё чаще в разговорах мы обсуждаем у кого какие курсы английского, как правильно написать резюме для иностранной работы, кто в каком городе мира представляет свою жизнь. Но

как же не хочется потеряться всем в разных местах, забыть за новой жизнью о существовании друг друга. Я убеждаю себя, что в любом случае через год, два или три, мы все бы занялись своими делами, карьерами, браками, детьми. Даже если останемся в одном городе. Но какова вероятность, что эмиграция, напротив, нас объединит? Что мы встретимся в какой-нибудь точке на глобусе и будем вспоминать эти прекрасные времена, когда мы ходили на вечеринки, планировали совместные поездки, устраивали ужины, отмечали праздники, словно большая семья?

Скажи мне что-нибудь хорошее. Скажи свой самый настоящий комплимент. Мы тогда сидели во дворике с красными согревающими лампами. Там были старые железные щиты с рекламой, пин-ап плакаты и стеклянные пепельницы. Мы пили пиво из высоких бокалов и играли в игру. Твоё задание было сказать настоящий, взаправдашний комплимент. И ты сказал, а я замялась, не смогла. Вот они, реальные слова:

Мне нравится, как один твой глаз открывается, пока второй еще спит.

И твои руки, я так себе представляю руки часовщиков, созданные чтобы собирать сложные механизмы.

А еще мне нравится твоя прямолинейность, ты как-то очень просто говоришь правду, даже если это неудобно или стыдно, это всегда было так сложно для меня и этому я учусь.

И то, как ты засыпаешь, сложив руки под головой.

Мне нравится, как ты увлечённо рассказываешь о том, чем занимаешься, то как быстро ты начинаешь говорить и как тебе хочется всё объяснить.

Мне нравится, что ты можешь посмотреть сериал за ночь, если он тебе пришелся по вкусу.

Мне нравится, что ты смеешься над старыми английскими ситкомами и то, как ты умеешь шутить.

Мне нравится, что ты хочешь шляпу как у Шерлока Холмса.

И то, что твоя кожа покрыта родинками и рисунками.

Мне нравится, что мой кулак помещается в ямку на твоей груди.

Мне нравится как ты кусаешь губу, чтобы передразнить меня.

Мне нравится, как ты учишь меня сворачивать самокрутки.

Мне нравится, что ты не раздражаешься, когда я путаюсь с навигатором и мы полчаса идём не в ту сторону.

Мне нравится ехать за тобой на велосипеде и то, что ты любишь парки, каналы и лебедей.

Меня влечёт твой талант, ты делаешь хорошо всё, за что берёшься.

И то, что ты сам часть искусства, оно течет в тебе наравне с кровью.

Мне нравится, что я чувствую себя очень красивой, когда мы занимаемся сексом.

Мне нравится, что ты мечтаешь о доме и собаке, я представляю тебя ребёнком с большой палкой, найденной в лесу, которой ты рисуешь в воздухе очертания своего будущего. И в такие моменты я начинаю верить, что это возможно.

Мне нравится, как ты чистишь зубы и как ешь хлопья.

Мне нравится, как ты носишь книги в карманах куртки.

Мне нравится, как азартно ты играешь в любые игры, будь то «крестики-нолики» или «четыре в ряд». Но при этом как важно тебе, чтобы я научилась выигрывать, только если это не битва на водных пистолетах.

Мне нравится, как аккуратно ты пишешь каллиграфические буквы.

Мне нравится, как ты заботишься о тех, кто тебе дорог.

Мне нравится, насколько ты умен и как можешь поддержать любую тему для разговора.

Мне нравится, что ты переживаешь за нашу планету, поднимаешь вопросы экологии.

Мне нравится, что когда ты хочешь сказать что-то важное, ты делаешь паузу, смотришь в глаза и говоришь это тихим голосом.

Мне нравится, как ты просишь рассказать тебе «крышесносную» сплетню.

Мне даже нравится как ты меня поправляешь. Иногда, редко.

Мне нравится, что ты хочешь каждый вечер желать мне спокойной ночи.

Мне нравится, что тебе важны детали.

Мне не нравится, что ты далеко.

Но, мне кажется, мы перейдём эту солнечную линию.

В одну из вечных ночей, когда мы танцевали как деревья, стояли на головах, фотографировали через стекла и пили много воды, я сидела на краю дивана, а ты на кресле. Ты пересел ко мне вплотную. Мы молчали и слушали музыку. А потом ты произнёс: «Знаешь, это ужасно неудобный диван, но ты сидишь тут и я буду сидеть рядом.»

Ну вот, мне стало неловко. Значит пора завершать это письмо. Собирать все листки в кучу, искать конверт побольше, разогревать сургуч для печати, слюнявить марки, что там еще делают?

Напишу только напоследок, что знаю в чем мы точно все схожи. Легко ли быть молодым? Наш «пузырь» объединяет не только творчество, некоторая легкомысленность и амбиции.

Мы все боимся. У нас у всех общие проблемы и тревоги. Мне хочется рассказать об этом, показать, дать почувствовать, что никто не одинок. Что каждый из нас сталкивается с одним и тем же и как-то справляется, лучше или хуже.

Как это выразить, скажи мне? Замечаешь ли ты, как глобальные проблемы и травмы находятся по соседству с выдуманными детскими неурядицами. Когда не знаешь, что будет дальше. Когда оказываешься на грани важных решений. Я расскажу тебе о той жизни, которую я вижу. За которой я подглядываю в замочную скважину, в которой я принимаю непосредственное участие, о той, что слышу с чужих слов. О той жизни, в которой есть ты. Жизни полной любви, работы, дружбы, сострадания, веселья и боли. Она прекрасна. А мы все на пороге чего-то великого.