Create post
Poetry

О патриотизме в поэзии Николая Рубцова и Александра Башлачева

Слово «патриотизм» звучит в наше время даже слишком часто, но практически всегда как-то грубо и неискренне. И сложность разговора о патриотизме в сегодняшней школе определяется именно этим обстоятельством. Наша эпоха сама выстроила стену между адекватным школьником и насаждением «любви к Родине», но искренний и чуткий преподаватель через эту стену сможет перемахнуть. Важен только чистый и честный взгляд.

В этом кратком вступлении нельзя избежать самого определения слова патриотизм, которым принято называть «любовь к Отечеству». В таком случае хорошо бы вспомнить, что любовью не нужно кичиться и выставлять ее на показ. Любовью нельзя назвать нетерпимость к другим и внешнюю агрессию. Так же глупо называть любовью игнорирование проблем собственной страны. Ведь если все это будет представлено под личиной патриотизма, то у нас не останется ничего, помимо ненависти, гордыни и равнодушия. Под «любовью к отечеству» в данном тексте я буду понимать «глубокое чувствование Родины как внутреннее состояние человека». Искать патриотизм буду не в тяжелой поэзии военных лет, но в тихой лирике, в образах русской истории и культуры. Таким образом, я попытаюсь не только поговорить о текстах, которые могут быть рассмотрены на уроке по данной теме, но и попробую, как бы вслед за учеником, понять патриотизм как глубокое чувствование России.

Тема Родины широко представлена в творчестве «тихого лирика» Николая Рубцова. Вместе с тем поэт создает цельный и многослойный образ страны. Россия Рубцова — сложное переживание, сотканное из глубокого понимания и чувствования национальной истории, культуры, природы. Попробуем рассмотреть эту тему на конкретных примерах. И начнем со стихотворения «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», в котором прекрасно выписан образ поэта и его родной земли.

«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племен!

Как прежде скакали на голос удачи капризный,

Я буду скакать по следам миновавших времен…»

С этих слов начинается стихотворение, и уже в первом четверостишии Рубцов, словно бы вдохновляясь «Фантазией» Петрова-Водкина, переносит действие как бы во временную плоскость истории России на всем ее протяжении, вырываясь из какой бы то ни было конкретной эпохи и в образе всадника словно отправляясь в путешествие сквозь века. В следующих четверостишиях Рубцов пишет жизнерадостные бытовые сцены, а следом печальные, тонкие, красочные образы природы. В этом же стихотворении отражается духовная жизнь страны с ее трагическим сломом в XX веке:

«И храм старины, удивительный, белоколонный,

Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -

Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,

Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!…»

В продолжении стихотворения чувствование Родины обретает еще одно новое, совершенно интимное звучание, в котором ощущается единство личной судьбы поэта с судьбой страны.

«Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,

Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,

Что, все понимая, без грусти пойду до могилы…

Отчизна и воля — останься, мое божество!…»

Стихотворение «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…» замечательно, как мне кажется, этим многоуровневым и разнообразным и в то же время тонким переживанием природы, истории, культуры страны и самого себя как частицы этого. Богатая гамма чувств — оттенки радостные, ностальгические, печальные, размышления, полные тихой надежды — все создает неповторимый мир этого стихотворения. Интересными для рассмотрения на уроке могут быть и некоторые другие произведения Рубцова — «Видения на холме», «Душа хранит», «Зимняя песня» и т.д.

Подробно хотелось бы остановиться на стихотворении другого поэта — «Петербургской свадьбе» Александра Башлачева. Часто бывает, что человек ощущает Родиной в первую очередь свой город или край, а уже потом всю страну. «Петербургская свадьба» примечательна тем, что соединяет в себе две такие «Родины». Башлачеву удалось через историю города показать историю страны в XX веке и сделать все это личным переживанием. Уже в первых строчках видна эта временная панорамность:

«Звенели бубенцы, и кони в жарком мыле

Тачанку понесли навстречу целине…»

Таким образом Башлачев рисует промежуток от революции до 1950 — 60-х годов, в дальнейшем раскрывая его и выходя за его пределы ближе к финалу стихотворения. Кроме того, исторический Петербург сливается здесь с символическим и литературным. Архитектурные памятники и особенности ландшафта то и дело вплетаются в текст в виде метафор. Это особенно заметно в четверостишии:

«Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,

Но купол лба трещит от гробовой тоски.

Гроза, салют и мы! — и мы летим над Петербургом,

В решетку страшных снов врезая шпиль строки».

Что же касается литературных отсылок, само стихотворение строится внутри традиции мифического, как бы дьявольского Петербурга, знакомого нам по рассказам Гоголя и поэме Пушкина «Медный всадник». При этом именно «Медный всадник» имеет здесь ключевое значение. Бешеный ритм «Петербургской свадьбы» подобен наводнению. Раскрывается в стихотворении и тема противостояния государственной машины и маленького человека, который в башлачевском тексте, кроме своего собственного, приобретает и другое, общероссийское значение. Башлачев очевидно опирается на пушкинскую поэму. Кроме того, в тексте есть и прямые отсылки, самой очевидной из которых является обращение к «бедному другу» (образ бедного Евгения) в последнем четверостишии.

Символическую роль обретает красный, кровавый цвет (как метафора крови и перенесенных страданий), который проходит через все стихотворение. Читаются и религиозные образы:

«Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.

Хранила б нас беда, как мы ее храним.

Но память рвется в бой и крутится, как счетчик,

Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.

Вот так скрутило нас и крепко завязало

Красивый алый бант окровленным бинтом.

А свадьба в воронках летела на вокзалы.

И дрогнули пути. И разошлись крестом.»

Ярче же всего звучат исторические метафоры, вспыхивающие по всему стихотворению, точно и болезненно отображающие произошедшее с Петербургом и через него со всей Россией в XX веке.

«Усатое «ура» чужой, недоброй воли

Вертело бот Петра, как белку в колесе.

Искали ветер Невского да в Елисейском поле

И привыкали звать Фонтанкой — Енисей…»

«Летим сквозь времена, которые согнули

Страну в бараний рог и пили из него.

Все пили за него — и мы с тобой хлебнули

За совесть и за страх. За всех за тех, кого

Слизнула языком шершавая блокада.

За тех, кто не успел проститься, уходя.

Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом

Прими свою вину под розгами дождя.

В одном из последних четверостиший через слова: «Мой друг “Отечество» твердит, как «Отче наш”, но что-то от себя послав ему вдогон» Башлачев ясно переводит петербургскую тему в общероссийский масштаб.

В этой статье я хотел показать всего лишь два варианта раскрытия весьма широкой темы патриотизма. Я не стремился проанализировать каждый текст подробно, но, скорее, хотел именно рассмотреть патриотизм как глубокое чувствование родной страны во всем многообразии ее культурных, духовных, исторических и природных особенностей. Такое понимание патриотизма не допускает довлеющей догматики. Наоборот, оно способствует уникальному восприятию и осмыслению своей страны каждой личностью. И столь разные по форме и содержанию, но родственные по силе переживания стихи, как мне кажется, подтверждают это.


(данная статья была написана для журнала «Литература», но опубликована не была в связи с сокращением финансирования и закрытием журнала)

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About