В русской религиозной философии второй половины XIX — первой половины XX вв. понятие логоса, наряду к концепцией софийности, занимает одно из центральных мест. Следует упомянуть Владимира Соловьева, Павла Флоренского, Сергия Булгакова, Семена Франка, Льва Карсавина. Экзегеза логоса в русской философии звучит как призыв — логос как лозунг к достижению освобождения в Боге (В. Эрн).

Логос трактуется в богочеловеческих коннотациях, в его александрийском, элинистически-христианском смысле и в противопоставлении западному утилитарному рационализму.

Восточно-христианский логос, это логос иррационального и претерпевающего глубокие душевные трансформации человека; это логос стремящегося к постижению невыразимых божественных тайн и проходящего через очистительный ужас земной жизни; это логос тысяч расстрелянных и погибших, умерших от голода и пребывающих в непрестанной борьбе за смысл собственного существования; это логос победителей, казненных, пропавших без вести; это логос революционеров и их жертв — в логосе они обретают непротиворечивое единство. Это логос земного и небесного, претерпевающего и воздействующего, страдающего и освобожденного в благодати.

Восточно-христианский логос — это логос иррационального

Вот как об этом писал в 1925 году Лев Карсавин:

«Логос — Совершенное Всеединство, от коего бесконечно удалено, к нему стремясь, всякое наше понятие всеединства. Логос — единство и бесконечное множество Своих моментов, все они и каждый из них. Каждый же из них единственен, как особый, неповторимый «аспект», «модус» или «ипостась» (личность) Логоса, — есть весь Всеединый Логос и есть в себе самом всеединство (триединство) своих моментов, которые, как особая «группа» именно его <…> индивидуализируют» (с. 167).

И далее:

«Логос есть Всеединая Личность или Совершенное Всеединство Личностей, которые, каждая по-своему, его индивидуализируют и взаимосоотнесенны в бесконечном своём множестве. Личность и есть момент Божьего Всеединства в полной своей определенности, выражающий себя в бесконечном множестве своих нисходящих моментов-личностей, а в себе — всю индивидуализируемою им Ипостась» (с. 171).

В экзистенциальном плане, Логос объединяет в себе человеческое (тварное) и божественное; он пребывает в Божественное Троице, как ее единство, и в то же время, он присутствует в природе человека, определяя возможность связи с божественным миром.

Логос диалектичен: он жертвенно пренебрегает своей божественностью, погибает в мире человеческого страдания, в тоже врем и лишь для того, что бы своей смертью указать направления спасения, и через это, через указание способа (греч. methodos), Божественный Логос провозглашает Жизнь.

В Логосе диалектически присутствует жертвенное, смертное, и в то же время живое и спасительное

Понимание парадоксальности Логоса приобщает к премудрости, которая есть выражение Тайны — предвечной, изначальной, древней.

«Через Божественную Жертвенную Смерть Логоса и в Смерти Логоса, которая есть Путь Жизни, возникает и жив Логос — сияющий и согретый Духом Святым Умный Мир. Так раскрывается Логос, как предвечная Премудрость Божия София, созидающая храм Свой на семи столпах. И не в почитании «тварного» или «четвертного», но в почитания Логоса, как Божественного Умного Мира, — смысл почетания Софии» (Карсавин, с. 175).

Мы можем вспомнить мнение Карла Юнга, который говорил о недостаточности, дифицитарности христианской Троицы, и о том, что в ней недостает четвертого элемента –женского, темного, отвергаемого. Очевидно, что мнение Юнга не является в этом вопросе доминирующим и не остающемся без ответа. Еще до того момента, как Юнг сформулировал этот вопрос в своих поздних публикация («Попытка психологического истолкования догмата о Троице», 1948; «Aion», 1950), ответ был дан в работах Карсавина и Сергия Булгакова.

Последующие европейские трансформации философских и богословских представлений о логосе разворачиваются в различных методологических условиях: с одной стороны это диалектическая теология Карла Барта, с другой стороны — это философская герменевтика Мартина Хайдеггера.

Барт (2011) повествует, что вершиной Божественного Логоса является его Слава, как «самооткрывающаяся полнота всех божественных совершенств <…>, возникающая, самовыражающаяся, самопроявляющяся реальность всего, что есть Бог».

Событие божественного проявления — его экстазис — наделяет Бытие присутствием божественного, тем самым пробуждая потребность к прославлению божественной манифестации, присутствующей в мире в качестве воплощенного Логоса и одухотворяющей мир интенсивностью Святого Духа.

Присутствие в мире Логоса, его манифестации, порождают в сердце человека ощущение красоты и гармонии, что приводит личность к естественной потребности сообразовать с Богом свою жизнь. Следствием этого процесса является принятие душой человека «формы соответствия» — душа становится созвучной Божественной Мысли (Логосу), своего рода образом (imago) или отголоском (echo) Бытия Божия.

Иисус выступает подлинным и непосредственным воплощением Божественного Логоса в мире (Bart, 2011). Именно он в своей миссии и выступает самим этим Логосом. При этом в фигуре Иисуса объединённо и как единое присутствует природа божественная и природа человеческая.

Возникает закономерный вопрос — претерпела ли божественная природа какие-либо трансформации воплотившись? С точки зрения Барта, Логос никогда не был невоплощенным. Его воплощенность предвечна, изначальна и продиктована миссией спасения человека. Именно с этой целью единое монадическое Божественное Бытие приняло тройственную форму, разделившись, но не утратив своей целостности, с тем, чтобы обеспечить финальное спасение человека.

Божество должно было стать человеком, не утратив своей божественности, но при этом став человеком полностью. Барт отмечает, что историчность Иисуса порой мешает его миссии, и что его недмирность преодолевает все условности нашего мира, но он движим миссией, претерпевая человеческое и реализуя божественное.

Логос Невоплощенный (греч. Λόγος ἄσαρκος), становится Logos incarnandus (Логосом, долженствующим воплотиться). Логос Невоплощенный и Логос должный воплотиться знаменуют собой Божественное Бытие Логоса, вне пределов тварного мира, в вечности. Но во времени Logos incarnandus становится Logos incarnates (греч. Λόγος ἔνσαρκος) — Логосом воплощенным.

Мы ничего не можем знать о Боге до момента принятия решения о своем воплощении, если такой момент вообще возможен (помня о том, что Бог пребывает вне пределов временного континуума). Относительно природы Бога вне его манифестаций мы также ничего знать не можем; Logos asarkos (Λόγος ἄσαρκος — нетварный и вне-плоти) — это просто абстрактный принцип, предмет богословских и метафизических спекуляций…

До своего воплощения — это неведомый, неопределенный Бог. Бог как нечто. Бог как неописуемое великое То. Бог как абсолютное отсутствие и как предмет нашего постоянного ожидания. Но о нем мы ничего не можем сказать кроме ничего не значащей по сути фразу — в не проявленной форме Бог непостижим, в проявленной — абсурден. Это та причина, по которой на протяжение трех столетий римский мир не мог принять христианскую доктрину.

Божественное единственным образом может быть оценено как Божественное во всей своей смысловой избыточности, только лишь через свое проявление в манифестной фигуре Воплощенного Логоса

Отсюда — Бог вне Своего воплощения лишен какого-либо смысла, поскольку именно через воплощение и реализацию знаков спасения и надежды Он осуществляется относительно этого мира.

Следовательно — воплощенность Бога в природе человека предвечна, вне времени. Логос, если следовать Откровению (1: 8), есть альфа и омега, начало и конец. Но возникает вопрос — означает ли это отсутствие Логоса до его воплощения и до принятия решения об этом, существует ли логос вне воплощения?

Барт отрицает существование не воплощенного логоса, полагая что его воплощенная манифестация была уже у самых истоков творения, в самом начале. Сотворивший Создатель, воскресший из мертвых и поправший ад Иисус, и Тот, кто обещает прийти в конце времен, это одна и та же божественная манифестация — Logos incarnates.

Иоанн (1: 1 — 5):

1. В начале было Слово, и Слово было с Богом, и Слово было Бог.

2. Оно было в начале с Богом,

3. Все чрез Него возникло, и без Него ничто не возникло, что возникло.

4. В Нем была жизнь, и жизнь была свет людям.

5. И свет во тьме светит, и тьма его не объяла.

Традиционны перевод с греческого понятия Λόγος имеет устойчивую связь с понятием Слово — нечто сказанное, произнесенное, действенное через Слово, через Слово воплощенное, ставшее быть. В расширенном контексте Λόγος приобретает значение речи в целом, не только той, посредством которой общались и пребывали в единстве ипостасные фигуры Троицы, но и речи данной человеку для общения — как с себе подобными, так и с Богом, поскольку речь человека, та на которой звучат его мысли, это та же самая речь, на которой мыслит Божество.

Хайдеггер (1927/2013) подчеркивает многозначность понятия логос и организует его смысл вокруг концепта речи и разума — речи, как воплощения смысла, продиктованного разумом. Логос истолковывается как суждение, понятие, дефиниция, основание, отношение. В значении речи он выражает идею связанного повествования, выражения того, о чем идет речь; это не речь как таковая, но скорее связанность в речи смысла и объекта/предмета повествования.

Логос — это условие проявления, возможность стать явным, быть видимым посредством речи. Логос речи — это делание видимым предмет речи. Поскольку в речи логос проявляется в способности делать явным, именно через это он выражает «структурную форму» синтеза, который понимается как связанность в речи одной вещи с другой, в его способности «дать видеть нечто в его совместности с чем-то» (с. 33).

Сущность логоса проявляется в его стремлении к раскрытию, к дезавуированию тайного и скрытого, в делании очевидным того, что прежде таковым не являлось. Ложь — это попытка скрытия; тогда истина — это не столько откровение, как итог, сколько откровение, как попытка преодоления отчуждения в тайне, преодоление скрытого, заключенного в тайне.

Противоположностью установки на осуществление функции логоса — а логос в таком контексте может быть понят именно как функция, — есть установка на восприятие ложной сущности, попытка выдать это за то, чем оно не является. В то же время, в греческой метафизике, на которую в значительной мере опирается Хайдеггер, смыслом истинности наделялось не то, что обладает логическим компонентом, но скорее то, что обладает чувственностью, суммированной в понятии аэстезис: это то чувственное в личности, в восприятии, что непосредственно связано с идеей, как с источником.

Функция логоса — «в допущении внять сущему», в обеспечении возможности видеть (созерцать, воспринимать), повествовать об этом посредством речи. В итоге логос приобретает значение отнесенности, посредством которой он выражает смысл отношения и пропорции.

Логос есть осуществление гармонии и связаности

В философии Хайдеггера логос возвращается к своим античным истокам, завершив, пройдя через исторические этапы и эпохи, свой герменевтический цикл.

После Хайдеггера движение логоса, исторической мысли, духа, начинает свой новый цикл, пройдя первичную кристализацию в хаосе исторических потрясений и мировых войн, экономических и социальных кризисов.

Поэтому сейчас, также актуален, как и во времена Анаксемандра и Гераклита вопрос о том, как соотносится логос, в качестве первопричины, с динамикой мироздания (Космоса) и с экзистенцией отдельно взятого человека.

Дальнейшая судьба логоса — претерпевание постмодернистских спекуляций, деконструкций и фрагментаций, превращение его в флуктуирующий кластер сомнительных смыслов в период метамодерна, и становление абсолютным метафизическим гиперобъектом в эпоху, когда время безнадежно пытается завершиться, а история стремится к радикальному дезавуированию!

Источники:

Барт К. Церковная догматика. Т. 1; 2. М., 2011.

Братство Святой Софии: Материалы и документы, 1923 — 1939 / Сост. Н. Струве. М., 2000.

Карсавин Л. П. О началах. Париж: YMCA-PRESS, 1994 (1924).

Хайдеггер М. Время и бытие. М., 2013.

Юнг К. Г. Попытка психологического истолкования догмата о троице / Ответ Иову. М., 2001.

Barth K. Church Dogmatics. IV/2. London, 2010.