Чёрный снег.

—

Небо над Москвой было светло-голубым, но таким же невероятно отчуждённым, как глаза человека, невольно отучившегося любить, а потом и вовсе — отлучившегося от любви. Почему? Кто бы знал. Человек, никогда не видевший такого неба, непременно подумает о чём-то тревожно сакральным, ведь так не бывает, скажет он. Пожирающее светило ничтоже сумняшеся греет лучами-вилами, словно смех сквозь слёзы, достигая чёрный, ещё оставшийся снег улиц.

N. наблюдал за прохожими. Надо же! Давно он не видел таких лиц. Из–за плеч некоторых изредка выглядывали ангелы. Бесы же плотно вбивались в нутро, туда, где не видно, ближе к сердцу. N. ловил эти взгляды, но каждый раз чувствовал сквозящую в них первозданную и совершенно непостижимую для него чужеродность. Что это? Странное, непривычное откровение чего-то. Нечто похожее он уже видел тогда в глазах людей; эту не имеющую опоры боль. И даже не страх, нет, это сложнее, поиск места быть. Так, видимо, содеянное зло человеку способно напрочь разрушить опору, удерживающую от исчезновения, так приближается опыт чужой смерти, рядом с которым даже ангелы, не в силах терпеть, сначала немного, потом уверенней, встают на плечи и, оттолкнувшись, взлетают ввысь, разгоняя силой своих крыльев облака.

Их не зовут, но они летят, их не ждут, но они уже там. Лишь тогда N. задумался о том, что сама природа этих бестелесных, но видимых энергий подталкивает их мчаться и передавать молитвы неизвестно куда с грузом лишь им известного зачем.

Когда надежда остаётся за надеждой. А конец совпадает с началом, но другим. Оно наступит, непременно наступит.