В последние дни с новой силой разгорелся палестино-израильский конфликт. Художница Ольга Житлина делится переводом поэтического эссе режиссера, израильского палестинца из Хайфы, Амира Низар Зуаби, а также собственным предисловием.

***

«Сначала звуку сирены удивляешься, потом он начинает мерещиться в сигнале каждой проезжающей мимо машины, а спустя еще какое-то время ловишь себя на том, что ждешь его с нетерпением: где же она? Где же она, моя доза адреналина!» — говорит наш сосед Бен, закуривая и предлагая нам косяк. Мы сидим на полу в общем коридоре нашего дома в Яффе во время вчерашнего обстрела.

Я приехала сюда чуть больше года назад, после того, как у моего сына диагностировали синдром Дауна и порок сердца, нуждавшийся, по мнению российских кардиологов, в срочном операционном вмешательстве.

Какие мысли приходят во время первой бомбежки? Главное — представить все как игру, чтобы не напугать Никиту, нашего десятилетнего соседа-аутиста. «Только бы не пришлось ехать к врачу!»: у сына понос вперемешку со рвотой. Успеть забежать в туалет, переодеть памперс и помыть зад между залпами. Мы с мамой Никиты не можем сдержать смех, когда после первых взрывов родительские чаты начинают закидывать вопросами, не отменят ли завтра садик/школу? Потом попытки высчитать, где грохнуло, нет ли там друзей или родственников. В основном звуки, которые мы слышим, — это звуки сбиваемых ракет. Работает система воздушной защиты Железный купол. Даже в этой ситуации реальной угрозы жизни мы, находящиеся на территории Израиля, — привилегированные. Я думаю о том, что чувствуют люди, обнимающие своих детей в секторе Газа, по которому Израиль наносит ответные удары, используя куда более мощную технику. Счет погибших там идет уже на десятки, а раненых на сотни. Над ними нет никакого купола, у них нет никакой возможности уехать оттуда. Их шансы погибнуть сегодня и в ближайшие дни в десятки, если не в сотни раз выше. Я не знаю, как объяснить своим любимым друзьям и родственникам, что они точно такие же люди, как мы, что они имеют точно такое же право на жизнь. Что житель Газы не равно Хамас, так же как россиянин не равно Путин, а израильтянин — Нетаньяху. Что ненависть и дегуманизация палестинцев не защитит нас. Только радикальная солидарность-сочувствие. Только немедленное прекращение бойни. Прекращение выселения жителей Шейх-Джерраха. И может быть, хоть немного — литература».

Ольга Житлина

Десять лет и семь операций спустя, миссия выполнена. Верхняя Газа полностью оставлена. Вся Газа переместилась под землю. Мужчины, женщины, дети — великое множество людей.

Мы вырыли целые районы, улицы, шоссе, школы, театры, больницы. Мы вырыли зеркальное отражение той местности сверху, которую мы покинули. Мы оставили надежду вырваться из Сектора Газа; оставили надежду на обещания снятия блокады, решение проблем перенаселения, голода, и мы взялись за дело. Мы, те, кто были атакованы с неба, с моря, с полей, те, кого закидывали бомбами весом в тонну в бессмысленной круговерти убийства, отвернулись от жизни. Мы, те, о ком мир забыл, решили отплатить ему тем же.

Мы разочаровались в мире страха и крови, и нашим единственным убежищем осталась земля. Мы похоронили себя заживо.

Теперь, десять лет с тех пор, когда мы начали копать, миссия завершена. Глубоко-глубоко под миром живых есть целый город — гетто Газа, подземный город. Он глинистей, тише и намного больше. Здесь почти не слышно взрывов огромных бомб, и только легкое-легкое дрожание потолка напоминает о танках, крушащих улицы. Мы рыли вглубь почву Газы сквозь толщу времен. Нам попадались кости, останки, какая-то комната с ослиной челюстью, длинная коса Самсона, бедренная кость Далилы, кость, когда-то державшая плоть раздвинутых ног. И мы нашли две разрушенные колонны древнего храма. На одной мы увидели полустертую выцарапанную надпись: «Вспомни меня, дабы отмстить за оба моих глаза». Глинистая почва Газы всегда была на стороне отчаяния и отчаявшихся.

Мы рыли и рыли, голыми руками, сломанными ногтями. Мы закопались так глубоко и так далеко, что отменили блокаду, границы, понятия мира наверху. Мы копали подо всей этой чушью, мы, беженцы земли, продолжали копать во всю ее глубь и ширь. Мы вернулись в нее, в ее недра. Мы осуществили подземное право на возвращение [1].

Сначала до нас доносился сверху шум Тель-Авива. Мы слышали крики ведомых пропагандой стад «Смерть Газе!», «Смерть художникам!», «Смерть тем, кто не хлопает!», «Смерть тем, кто не соблюдает правил!», «Смерть жизни!». И мы слышали звуки шагов, сливающихся в унисон, пока они не превратились в военный марш, который вытоптал все.

Заткнув уши, мы продолжали рыть дальше. Мы не хотели ничего слышать, мы хотели убежать. Мы рыли так глубоко, что достигли Стикса, реки мертвых. Старый лодочник окинул нас безнадежным взглядом и развернулся. Но что за прок в его маленьком суденышке рекам крови, морю людей, людям Газы? Мы переплыли ледяные воды и достигли холодного скалистого берега и снова продолжили копать по ту сторону жизни и далеко за пределами времени.

Мы ослепли. Но к чему зрение в кромешной тьме? Мы становимся белее изо дня в день, почти прозрачными, как воск свечи. Среди праха молитва беззвучно передается из уст в уста; мы больше ничего не слышим. Ни болтовни двойных стандартов, ни тысяч бомб, ни тоскливых криков атакующих. Здесь мы слышим лишь постоянное механическое вгрызание в землю. Здесь, во тьме, существует лишь чистое полное отчаяние, отчаяние, заставляющая нас рыть и рыть дальше.

И мы начали надеяться, что если мы будем продолжать копать вглубь к самому ядру без остановки, если мы перфорируем землю как соты, если мы истончим ее как шелк, то, может быть, она вдруг обрушится и перевернется. И как крошки и осколки стекла с упавшего об пол подноса с грудой кофейных чашек и печенья, все смешается воедино. Не будет ни верха, ни низа. Правила изменятся. И мы сможем сказать со вздохом облегчения: вот небо вперемешку с морем, вот Шуджайя [2] вперемешку со Сдерот [3], вот Зейтун [4] вперемешку с Масличной горой, вот сострадание смешанное с избавлением, вот человеческие существа перемешиваются с друг с другом. И мы узнаем, что спасены от необходимости жить мертвецами, на которую мы были обречены, и теперь мы примкнем к высшей жизни, и вместе выстроим новую землю.

И весь народ поднимется на поверхность, бледный и обескровленный, ослепленный бьющим по земле солнцем. И мы будем тихо стоять, ожидая, пока глаза привыкнут к свету. И пока мы стоим в тишине, в наши сердца постепенно закрадется страх и тревога, что, пока мы спасались в убежище подземной Газы, земля наверху, оставленная и опустошенная, зажила своей жизнью.

Примечания

[1] неосуществимое для палестинцев право на возвращение противопоставляется израильскому Закону о возвращении, по которому евреи имеют право иммигрировать в Израиль и получить гражданство; отсылка к Книге Бытия 3:19: «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю…»

[2] район Газы очень сильно разрушенный израильскими войсками летом 2014 года

[3] город на юге Израиля

[4] район Газы; название буквально переводится, как «оливковый»

Перевод был впервые опубликован в одиннадцатом номере журнала «Разногласия»