В издательстве «Пальмира» вышло переиздание первого тома знаменитого «Капитала» Карла Маркса, книги, впервые напечатанной в 1867 году и вот уже полтора столетия остающейся незаменимым фундаментом критической теории. Обширное предисловие к этому изданию подготовил писатель и публицист Алексей Цветков. Публикуем фрагмент его вступительной статьи, в которой автор коротко излагает основные положения главного Марксова труда и рассказывает о развитии марксизма в XX веке.

Людей, которые прочли эту книгу от начала и до конца, гораздо меньше, чем принято считать. Но в момент каждого кризиса капитализма продажи «Капитала» резко растут, уровень цитируемости взлетает, и его переиздают вновь на самых разных языках.

Источник

Несмотря на многие несбывшиеся пророчества и спорные места, главная книга Маркса вот уже полтора века остается незаменимым фундаментом критической теории, важнейшим источником вдохновения для антикапиталистов и примером уникального сочетания самой глубокой аналитики с задиристой антибуржуазностью. Без этой книги уже невозможно представить себе нашу цивилизацию, так же как ее невозможно представить без Библии или трактатов Аристотеля.

Марксистский анализ системы, данный в «Капитале», был базовой оптикой для пролетарских революций, антиколониальных движений, советского блока, маоистского Китая, новых левых, антиглобалистов и вполне умеренных реформистских социал-демократов. На «Капитал» с равной охотой ссылаются и те, кто требует нового социального государства, и те, кто мечтает о финале капитализма. Критическая теория со времен Маркса впитала в себя и психоанализ, и структурализм, но в ее основе по-прежнему иррациональность капитализма, которую так и не удалось бесконфликтно замаскировать или, по крайней мере, объявить приемлемой и вечной. Поколение за поколением левые интеллектуалы, отталкиваясь от «Капитала», задают свои неудобные вопросы.

Структура

Изначально Маркс планирует шесть томов, но в итоге останавливается на четырехтомной структуре.

Второй (1885) и третий (1894) тома составлены и опубликованы Энгельсом по оставшимся после смерти автора черновикам. Эту работу продолжил теоретик немецкой социал-демократии Карл Каутский, который опубликовал четвертый том в 1905 году. В первом томе дан генетический анализ системы капитализма.

Второй том главным образом посвящен схемам воспроизводства капитализма как системы баланса и роста. Отношения между средствами производства и предметами потребления объясняются там, прежде всего как философская проблема.

В третьем томе Маркс показывает тенденции к изменению динамики нормы прибыли, предлагает свою теорию финансовых кризисов, дает прогноз развития банковской системы и рассматривает разницу между специфически «классовыми» и «нейтральными» функциями государства. Впрочем, этот том, как раз и обрывается на главе, в которой автор должен дать окончательное определение классов.

Четвертый том, в котором Маркс критикует основные идеи известных ему экономических теорий, попутно описывая исторические условия и классовую ангажированность самих этих теорий, не всегда включают в канон, считая, что в этом томе наиболее велико «редакторское искажение» первоначального замысла.

Что такое капитализм?

Маркс рассматривает капитализм и как способ производства, и как следующую из него классовую систему.

Он определяет всеобщую формулу капитала и называет всеобщий закон капиталистического накопления.

Капитал как процесс есть самовозрастание стоимости за счет приобретенной рабочей силы.

Капитализм — это система, в которой производство подчинено обмену, не эквивалентно организованному правящим классом. Целью производства в такой системе стало вовсе не потребление, но рыночная прибыль. Накопление капитала — основной стимул всякой экономической деятельности.

Ничьи потребности тут не являются мотивом к производству, потому что оно ориентировано только на платежеспособный спрос как необходимое условие для извлечения прибавочной стоимости.

Капитал можно понять только в его циклической динамике, как спиральное движение, а не как некую статичную вещь. И это движение имеет явную историческую цель. Ростовщический и торговый капитал были первоначальными формами, в которых будущая система содержалась эмбрионально, как обещание, в те времена, когда земля оставалась первичным средством производства.

Две базовые черты этой системы — эксплуатация наемного труда и конкурентное накопление капитала.

Капитал может восприниматься нами как внешняя сила, вроде гравитации, но это отношение людей друг к другу, которое имеет различимый исторический предел. Драматическая проблема этой системы — частный характер присвоения результатов общего труда. Без понимания этого невозможно анализировать сложные отношения между техническим и стоимостным аспектами капитала, парадоксальную механику кредита, накопление сокровищ или динамику рынка труда.

Деньги

Маркс прослеживает генеалогию и основные функции денег со времен древнейшего «зернового стандарта» в Египте и Междуречье через появление долговечного золотого эквивалента, как идеального средства обменных отношений между людьми.

Деньги необходимы как способ сохранения результата абстрактного труда во времени и для исполнения взаимных долговых обязательств. Для автора «Капитала» они прежде всего материальное выражение стоимости. Деньги как конкретная материальность отвлеченного знака — условное воображаемое золото, санкционированное государством.

Маркс берется разгадать магию денег, отвечая на вопрос: почему в рыночной триаде «Деньги — Товар — Деньги» на выходе уже совсем не такая сумма, как на входе? Как из обращения получается больше денег, чем было в него вложено?

Деньги — это всеобщий товар, то есть условное золотое зеркало для всех остальных товаров, и одновременно они есть способ маскировать общественные отношения между частными работниками.

При рыночном обмене объем денег возрастает, так как рабочая сила способна создавать большую стоимость, нежели та, которой она была оплачена при найме. Этот не вполне эквивалентный обмен и есть базовая операция капитализма. В этом феномене «растущих» денег объективируется противоречивость господствующей системы обмена. Возникает популярная иллюзия самозарождения денег, на которой основан любой спекулятивный пузырь.

Советский век

Советский экономист и один из стратегов НЭПа Николай Кондратьев пробовал совместить свою, ставшую впоследствии всемирно известной, «теорию длинных волн» с более короткими циклами Маркса, составлявшими примерно 6-8 лет.

1920-е — время страстных дискуссий, породивших множество пониманий сказанного в «Капитале».

По причинам, не требующим отдельного объяснения, полемика вокруг «Капитала» заканчивается в 1930-х, и наступает долгая эпоха советской ритуализации марксизма.

Последним, кто развивал анализ, почерпнутый из «Капитала», был Николай Бухарин, задавший принципиальный вопрос: на каком динамическом равновесии держится вся система и что позволяет этому равновесию регулярно восстанавливаться после очередного кризиса? Движение к коммунизму по Бухарину есть непрерывная плановая рационализация экономики и попутное ослабление всех прежних товарно-фетишистских связей. В 1940-х советские экономисты с некоторыми оговорками признают, что «закон стоимости» до сих пор действует и в их обществе. Со времен «оттепели» делаются попытки соединить «Капитал» с кибернетикой и тем самым улучшить эффективность и планирование народного хозяйства.

Единственный из советских экономистов лауреат Нобелевской премии Леонид Канторович предлагает свой метод оптимизации, линейного программирования и расчета ренты, который должен обеспечить советскому проекту победу в экономической гонке с капиталистическим Западом. Канторович сетует на недостаточную пока мощность вычислительных машин, не позволяющую сделать плановую систему более продуктивной и точной. В любом случае его разработки были мало востребованы в реальной экономической практике. Дешевые нефть и газ позволяли обходиться без столь сложных экспериментов и инноваций в области планирования, но экономическая гонка в итоге все равно была проиграна. В советском интеллектуальном ландшафте 1960-х ярким исключением из многих правил стал философ Эвальд Ильенков, прочитавший «Капитал» прежде всего как философский текст.

Евромарксизм. Австро-немецкая версия

Рудольф Гильфердинг, изучая новые приемы стабилизации системы, которые откладывают ее финал и «снятие», написал собственное продолжение «Капитала» («Финансовый капитал») — ставшее важнейшим текстом венской школы марксизма. Гильфердинг даже стремился копировать стиль Маркса.

Не удивительно, что наиболее сильное политическое влияние «марксистская библия» сначала получила в германоговорящем мире. Немецкие социалисты эпохи. Второго интернационала признавали марксистскую стратегическую программу (Каутский), максимально сосредотачиваясь при этом на все более умеренной политической тактике (Бернштейн).

Это привело Бернштейна к выводам о том, что экономические кризисы не фатальны, а марксистская теория стоимости слишком абстрактна и в этом смысле политически бесполезна.

Гораздо более радикальных позиций придерживалась Роза Люксембург, создавшая собственную теорию империализма, альтернативную ленинской.

Комментируя второй том «Капитала» в своей книге «Накопление капитала», Люксембург отметила, что Маркс создал идеальную модель, в которой нет других ролей, кроме рабочих и капиталистов, и капитал равно господствует во всем мире, тогда как в реальности капитализм остро нуждается в использовании «некапиталистических слоев» и даже «некапиталистических стран».

Она обращает особое внимание на «кризисы перенакопления», а не только на «кризисы перепроизводства». Перенакопление делает внешнюю экспансию системы неизбежной, а внутри системы провоцирует перманентную эксплуатацию креативности и «изобретение» все новых и новых потребностей. Кроме того, мировые войны уничтожают часть средств производства, что помогает будущему перезапуску экономического цикла. Неизбежная концентрация капитала угрожает крушением всей цивилизации либо переходом к обществу, где целью производства станет, наконец, именно потребление, а не прибыль.

В XX веке язык, на котором был написан «Капитал», произвел целую традицию знаменитых марксистских мыслителей: Вальтер Беньямин, Теодор Адорно, Дьердь Лукач, Герберт Маркузе, Эрих Фромм, Юрген Хабермас.

Британская версия

Настоящей лабораторией британского марксизма начиная с 1960-х стал основанный Перри Андерсоном журнал New Left Review и издательство Verso.

Тогда же в Британии сложилась собственная школа марксистской историографии, самый известный представитель которой — Эрик Хобсбаум, автор книги «Век капитала».

Хобсбаум констатировал, что мировой пролетариат во второй половине XX века утратил свою прежнюю политическую силу, уступив роль главного революционного агента составному субъекту, на которого рассчитывают «новые левые» и который теперь будет использовать базовую нестабильность, заложенную в системе. Он критиковал «радикальный рыночный фундаментализм», вернувшийся в англоязычный мир вместе с неолибералами в 1980-х, и с интересом следил за уникальной попыткой импортировать этот фундаментализм свободного рынка целиком и сразу в постсоветской России 1990-х.

Один из вдохновителей и британских голосов «антиглобалистского движения» нулевых годов Алекс Каллиникос уже в новом веке опубликовал свой «Антикапиталистический манифест», где глобализация рассматривается сквозь линзу традиционной марксистской политэкономии. Успешным популяризатором выводов и идей «Капитала» стал известный британский теоретик литературы Терри Иглтон («Почему Маркс был прав?»).

А популярный писатель Чайна Мьевиль превратил отдельные положения и оценки «Капитала» в увлекательные темы своих коммерчески успешных стимпанк-романов («Железный совет», «Рельсы»).

Американская версия

Несмотря на мощный подъем рабочего движения («Индустриальные рабочие мира») и пролетарскую харизму таких лидеров, как Юджин Дебс, серьезная марксистская аналитика оставалась в США «привозным продуктом» вплоть до 1960-х. Во время мировой войны туда переехало из Европы немало будущих идеологов «новых левых», спасавшихся от фашизма. «Привозной» статус теории изменился с появлением «миросистемной школы» Иммануила Валлерстайна, которая стала наиболее влиятельным, вплоть до наших дней, развитием марксистской теории империализма в современной социологии.

Валлерстайн настаивает на специализации зон мировой экономической карты и неэквивалентном обмене между странами, что приводит к росту геоэкономической пропасти между ними. На карте появляются «страны потребления» и «страны производства». За сто лет разрыв между центром и периферией по ВВП вырос в десять раз. Миросистемная школа изучает не судьбу отдельных государств, империй, наций или конфессий, но историю миросистем (World-system) — внутренне экономически связанных «полей», включающих в себя многие народы и государства. Миросистема «склеена» общим хозяйственным ритмом, международной торговлей, мировым разделением труда, нерасторжимыми экономическими отношениями и следующим из всего перечисленного кодексом поведения. Доминирующая сейчас на планете миросистема сложилась в XVI веке. Особую роль в ее становлении сыграли страны северо-запада Европы и трансатлантический характер экономики.

«Периферия» такой системы — это сфера дешевого и примитивного производства, необходимого центру (аграрные и сырьевые области). И Россия регулярно пытается уклониться от этой роли, совершая трагические рывки в догоняющем развитии. Такой подход позволил Валлерстайну предсказать еще в 1970-х возвращение СССР к капитализму, причем к капитализму именно «полупериферийного», латиноамериканского образца.

Страны крайней периферии — источник массовой миграции. Массовая миграция — это когда люди пытаются повторить путь движения денег и других ресурсов внутри миросистемы. Страны центра высасывают, как насос, ресурсы из периферии, за счет этого классовая конкуренция внутри них смягчается и приобретает более гуманные, предсказуемые, щадящие формы. В странах же периферии, откуда ресурсы бегут в метрополию, конкуренция обостряется, приобретая самые брутальные формы «боев без правил». Государственная власть там становится инструментом прямого классового насилия, открыто служа только одной социальной группе.

После «революционной ситуации» 1960–1970-х и первого политического поражения «новых левых» одной из форм амортизации антибуржуазного радикализма стало настойчивое вытеснение марксистов в пространство культуры и искусства, где они могут без особой опасности для системы рассуждать о культурной индустрии и фокусах идеологии, которые так удачно разоблачаются в современных галереях. Многие сочли это «нестыдной капитуляцией» левых в отсутствии нового протестного подъема, но сами «галерейные радикалы» утверждали, что борются за идеологическую гегемонию критической теории марксизма в области культурной политики.

В относительно недавнем европейском прошлом нашлись две ролевые модели для марксистских культурологов — Вальтер Беньямин и Теодор Адорно.