Растения как прекрасные самовоспроизводящиеся структуры: интервью с Майклом Мардером
Интервью с философом Майклом Мардером впервые опубликовано на английском языке в книге «Лаборатория городской фауны. Долина попрошаек», созданной фондом V-A-C совместно с художественным коллективом «Лаборатория городской фауны». Автор интервью — куратор Маргарита Мендес.
В вашем эссе «Вегетативная демократия: растение в другом контексте» вы начинаете с анализа схем роста растений, попутно рассуждая о политических моделях. Что может нам дать подобное осмысление политики через наблюдение за отличными от человеческих структурами?
Модели коллективной организации в человеческом обществе не могут разорвать свою связь с подобными же моделями в физическом и природном мире. Считать иначе, означало бы полностью идеализировать политику, сводя ее к чистой деятельности бестелесного духа. И действительно, традиционно люди отождествляют себя с животными и даже в своих собственных обществах находят черты животных сообществ, например, пчел или муравьев. Так и Аристотель дал свое знаменитое определение человеку как «политическому животному», zoōn politikon.
В этом ключе, мой вопрос звучит так: а что если нам представить себя как политическое растение? Основное различие между растениями и животными в том, что первые не являются организмами в значении замкнутых систем, где значение каждой части подчинено требованиям системы в целом. Таким образом, если мы хотим избежать этой прото-фашистской мысли в нашей политике, где государство приравнивается к целому организму, а его граждане к незначительным органам, то мы должны обратиться к вегетативной модели политики. Результатом подобного опыта будет распространение анархических множеств, состоящих из своего рода веток и отростков, которые сохраняют свою полу-автономию, при этом участвуя в росте всего этого общества-организма. Такая био-политика была бы несовместима с тем чувством самопожертвования, которое ожидается в рамках структуры сформированной организмами. Вместо этого, будет создана среда благоприятная для развития каждого. Среда, где не будет конфликтов и даже четкого разделения на индивидуальное и коллективное. На мой взгляд, это и есть тот самый важный урок, который нам преподносит растительный мир.
В Утрехте в связи с нашествием папоротникообразных растений на подземные пути и каналы этого города было проведено исследование. Группа ученых должна была собрать информацию об области распространения и проанализировать все встречающиеся там сорта папоротникообразных. Из них впоследствии был выделен сорт ххх, который бесспорно является паразитирующим. Что вы думаете по поводу роста энтропии в растительном мире в сравнении с подобным явлением в антропогенных структурах?
Я не уверен, что подобный рост растительной энтропии может быть напрямую соотнесен с распространением этого явления в антропогенных структурах. Наш рост не такой организованный, как нам это кажется и, конечно, это предмет энтропии, как и всё в материальном мире. Никакие процессы и категории, связанные с человеком, неотделимы от других сторон его жизни, и неважно, как сильно мы пытаемся подавить в нас эти проявления нечеловеческой витальности. Человеческая биомасса включает в себя и бактерии, большинство из них полезны, например, для пищеварительной системы. Кора головного мозга человека покрыта микроорганизмами, которые возможно сыграли решающую роль в развитии нашего интеллекта. Островок в море органической жизни и океан в неорганической вселенной, человек — это точка пересечения для разнообразных форм существования, не говоря уже о таких классических элементах как вода, огонь, земля и воздух. Собственно, теперешние проблемы, связанные с окружающей средой во многом итог нашего нежелания признавать эту неразрывную связь с остальным миром. Связь, отпечаток которой остается в нас, особенно в нашей склонности к абстрактному мышлению. Считать, что энтропия в природе резко противопоставлена хорошо организованным и логически объяснимым антропогенным процессам это выгодная позиция.
Если вернуться к паразитированию, то я не уверен, что имеет какой-то смысл четко отделять «хозяина» от «паразита». Ведь те, кого мы считаем хозяевами, обязательно паразитируют на более крупных организмах и средах, которые они в свою очередь населяют. Люди, например, являются паразитами на земле. Не стоит забывать что, с точки зрения этимологии слово паразитизм означает сеть питания, где одно живое существо питается рядом с (para) другим существом или существами. Таким образом, пока одни микроорганизмы питаются за счет нас, мы питаемся за счет земли и всего того, что от нее получаем.
Если мы хотим избежать этой прото-фашистской мысли в нашей политике, где государство приравнивается к целому организму, а его граждане к незначительным органам, то мы должны обратиться к вегетативной модели политики.
В случае с растениями явление паразитизма кажется еще более интересным. Мы будем правы, утверждая, что каждая часть растения паразитирует за счет другой, а в целом растение паразитирует на той почве, на которой растет. Вы скажите, что невозможно определить границы растительной единицы. С одной стороны отросток материнского растения может дать свои собственные корни, имея для этого достаточно влаги и минеральных веществ. С другой стороны внешне несвязанные растения, включая деревья, могут иметь общую корневую систему, таким образом, создавая одно мега-растение. Кто здесь будет являться хозяином, а кто паразитом? Единственное, что я могу сказать, так это то, что растения живут, питаются и растут за счет других растений… ad infinitum. Это происходит в пределах «того же растения», которое состоит из множества потенциально независимых растений, имеющих общую систему питания. Но, тоже самое происходит и с «другими растениями», например, мох, растущий на стволах деревьев или черенки, привитые к персиковому дереву. Подобные случаи мы склонны классифицировать как тип паразитизма. Но то, каким образом структурировано любое растение или растительное сообщество, относящееся к одному виду, ничем, по сути, не отличается от такой формы сосуществования.
Растения как модульные единицы растут по экспоненте, распространяясь по земле как идеальные ризомы. Они напоминают мне кибернетические системы. Как вам такое сравнение? Если оно возможно, между особенностью распространения растений и вычислительными процессами.
Вы правы в том, что отметили это сходство. Ризома вообще может быть синекдохой процесса роста в растительном мире. Не имея центра, который бы управлял всем процессом, растение развивается путем итерации, дублируя уже имеющиеся структуры. Произрастая над и под землей, создавая бесконечные сады в садах подобные барочным, как это описано у Лейбница.
Конечно, это довольно заманчиво рассматривать этот рост как открытую систему связей, и, соответственно, использовать вычислительную схему для растений. Потому, не удивительно, что сегодня концепт сети сейчас является главенствующим, такой своеобразный воображаемый ключ к понимаю окружающей среды, общества, функций организма, да и самого процесса мышления. Но я бы не спешил с подобными заключениями. Почему?
Во-первых, мы должны рассматривать наши практики в историческом контексте и сознавать, что понятие сети говорит о нас самих больше, чем о том феномене, который мы пытаемся объяснить с его помощью. Сеть заменила раннюю метафору машины, которая подобным же всеобъемлющим образом объясняла различные явления, но оказалась менее гибкой. Во-вторых, мы должны признать, что не может быть одной главенствующей универсальной методологии. Хотя время больших метафизических нарративов видимо ушло, наука, или лучше сказать, научность несет в себе наследие этой метафизики в виде не- или даже анти-метафизическом мировоззрении. Считая себя метафизиком, вам не нужно соотносить всё с Богом или божественными конструктами; вам нужно всего лишь верить в то, что единая основа поддерживает всю реальность, которая эпифеноменальна по отношению к этой основе. Кибернетика, сетевая теория общества, природы и интеллекта- это краеугольные камни современной метафизики, которая отказывается существовать с этими понятиями. В-третьих, мы должны вернуться к вопросу о жизни, который до сих пор остается концептуально размытым, сводимым к выбору наилучшего варианта действий в данной связи между организмом и окружающей его средой. Задача состоит в том, чтобы понимать жизнь не как очередной всеобъемлющий метафизический концепт, а как безусловно значимую основу, которая может быть объяснена «изнутри» в практиках микроорганизмов, растений, животных, людей…
Вместе с тем, я должен признать, что многие мои коллеги, занимающиеся прикладной ботаникой и философией, поддерживают теорию расчета растительного интеллекта. Они изучают, например, когда начинают цвести деревья вишни в зависимости от длины светового дня. Эта информация фиксируется клетками растений, которые запоминают последние лучи солнца за определенный промежуток времени. Не хочу отрицать значимости подобных исследований, но я сомневаюсь в том, какой вклад они могу внести в формирование понятия растительного интеллекта. С чем я не соглашусь так это с тем, что такие и подобные этой вычисления опустошают содержание и само понятие. Так же как у человека, чей интеллект определяется исключительно в точки зрения расчета, и в лучшем случае может быть только подобным роботу, так же растение, которое «думает» будет чем-то вроде жалкой зеленой вычислительной машины.
Понятие детерриториализации относится к истории растительной жизни, не только
Верно то, что вопреки расхожему мнению, растения очень мобильны. Не только их семена и пыльцы, они сами способны к миграции в пределах своей среды различными способами. Их разложение, рост и другие изменения являются основой для трех других способов движения, которые Аристотель описал в своей «Физике». Тем не менее, семена представляют для нас архетип строгой привязанности к месту, по которой мы все больше тоскуем в эпоху глобализации.
Этические проблемы возникают, когда мы связываем встроенность в локальное с пассивностью. В этом случае, растения кажутся нам волнами феодализма, полностью прикованными к контексту своего роста, хотя относиться к этим волнам, хозяева-феодалы их породившие должны скорее как к урожаю. Перемещение и выкорчевывание это другая сторона той же медали, которая связывает мобильность с активной субъективностью, желание закрепиться в одном месте с пассивным существованием «безличной массы», как вы метко выразились. Чтобы избежать такой грубой схематизации различных форм жизни, мы не можем обойти вниманием древних греков, которые представляли себе жизнь как способность к саморазвитию и самоорганизации. Как мы только что установили, благодаря Аристотелю, растения способны к движению каждым из четырех описанных им способом. Таким образом, и обращаться с ними как с безмолвной «материей, главное свойство которой воспроизведение», как выразился Эммануил Кант, мы не можем.
Единственное, с чем я не могу согласиться у греков, так это с онтологической иерархией, в которую они выстроили всё живое. Признать за растениями способность к самостоятельному перемещению, к самоорганизации не достаточно, если их субъективный характер все еще находится в подчиненном положении по отношению к животному и человеческому. В качестве альтернативы, я предлагаю представить, в границах нашего теоретического воображения, как сами растения создают свой мир; как они создают структуры полные смысла и значимые для них; что для них важно; как они ведут себя в мире полном для них смысла. Пока я назвал этот проект фитофеноменология, или феноменология растительной жизни. Я не знаю, какие плоды может принести область науки, но по крайне мере, это стоит того, чтобы попытаться с эти поработать.
