Временно-вечный [или вечно-временный] мир новой поэтической книги Владимира Аристова «Пандемос» разворачивается перед читателем с предельной многомерностью. Возрождается не только пыльное античное библиотечное прошлое, когда вместе с автором мы, пробираясь сквозь руины страниц, сквозь толщу веков, видим, как оживает строка Апулея, будто омытая ливнем, и даль позабытая с новой грозной силой восходит. Прошлое связывается с настоящим и будущим, похожими порой на фантасмагорию, на смещенную реальность, из которой выпадают таинственные знаки (чемоданы, начиненные звездами [небесными = морскими]). Ящики ли это Пандоры или что другое — интерпретаций может быть множество.

Поэтике Аристова присущи не только суггестивные интонации и метафизика, но и особая конкретность. Однако «конкретная» реальность будто освещена иным излучением, когда мир вокруг предельно чувственен и зыбок одновременно. Полуфантастические коллизии некоторых стихотворений Владимира Аристова — порождение именно этого необычайного феномена, благодаря чему восприятие читателя не застывает в привычных схемах, а обретает новую чувствительность в ночной дымке любви ко всему, хотя слово поэта иррадиирует подчас и тонкую скрытую иронию.

По одной из интерпретаций Афродита Пандемос [др. гр. Πάνδημος, Pándimos; «общая для всех людей»] — это земная чувственная любовь, объединяющая «демос»/народ. Однако «Пандемос» Аристова — не только новая для человечества пандемическая и пост-пандемическая реальность мира, с особой пугающей неотвратимостью возникшая в конце 2019 года и с глухой неизбежностью продолжающаяся, это еще и возможность:

* * *

Трогать осторожно города

Стать противоречивым во всем

Слышать друзей на расстоянии

Задумавших основать новый храм

Все призывает к молчанию

Но все ж немота твоя не полна

Ты откупориваешь ее каждое утро

И голоcа своего отпиваешь глоток

Сгусток противоречий, течение разных речей, разных рек, теплых, холодных, зараженных, болезненных рек-улиц, рек познания и забвения, исцеляющих рек-людей, вдыхающих чистые смыслы и обнимающих, как ладони, рек памяти и обретения себя в своей обнаженной сути. Единственность здесь-и-сейчас бытия, расширяющегося как воронка, в алой секунде которой все многослойно и неповторимо: безутешность боли, болезнь, смерть и утешительность, человечность любви.

Неповторимое время

Потому что нет времени чтоб вспоминать

Потому что безымянные медики в пораженные легкие больницы

Не надеясь что эта секунда когда-то вернется

Должны свои чистые смыслы вдыхать

Время «Пандемос» — это период, когда человеку [равно и человечеству], живущему с кляпом во рту, дается возможность [как некое чудесное противоречие] быть без временной защитной маски и жить так, чтобы увидеть и себя и мир по-новому и воссоздать себя и мир заново, если это ещё возможно. Увидеть те обнаженные связи, те зыбкие горизонты, к которым в трагические моменты жизни устремлены наши взгляды. Увидеть, как звери снимают с легким, как свет, сожаленьем охрану пустых и обезлюдевших городов, и опять уходят в леса. И дети — а мы все в каком-то смысле «дети» этой новой реальности — опять возвращаются в школы [в ту школу, иначе говоря, жизнь, в которой мы все пребываем]. Каждую строку поэта можно воспринимать и буквально, и метафорически, и даже почувствовать ее тихий пророческий накал. Полисемантика Аристова завораживает, читатель погружается все глубже и глубже на неведомую, чудесную и трагическую глубину — и движению этому нет конца.

©

Татьяна Грауз