Это интервью с авторами и исполнителями оперы «Маршрут» не обойдется без вступительного слова. Речь пойдет об уникальном путешествии по Лосиному острову, через реку Стикс, сквозь смерть и войну к жизни и свету. Лосиный остров в «Маршруте» — это, конечно же, не просто московско-подмосковный лесопарк. Это Остров превращения невидимого в звучащее. Оперу можно посмотеть и послушать на специальном сайте, она также доступна на странице bandcamp лейбла ТОПОТ и на всех стриминговых платформах. Из интервью вы узнаете, как пройти по лесу и написать об этом либретто о путешествии, не выходя из дома; где в этом лесу можно присесть и на сколько; как безуспешно выразить невыразимое; как встретить настоящих духов местности (мы их встретили — и докажем это). Кроме того, вас ждёт увлекательный рассказ Кирилла Артёмова, художника, музыканта и основателя лейбла Подземное течение, работающего с географией и поэзией Лосиного острова. После прослушивания оперы Кирилл попробовал пройти «Маршрут», но с первой попытки у него это не получилось. Сейчас он предупреждает, что прохождение этого маршрута без опытного проводника может быть небезопасно!

Перед тем, как перейти к беседе, предлагаем вам прочитать небольшой комментарий относительно оперы и не только, который нам дал художник Андрея Монастырский — один из хэдлайнеров московского романтического концептуализма, сооснователь группы Коллективные действия, эксперт в поэтике Лосиного острова как Острова, благодарного слушателя «Маршрута» и страстного поклонника академической музыки.

Про верещание белки и полёте на шаре над Лосиным островом

Даниил Зинченко: Можно ли вас охарактеризовать не только как художника, но и как путешественника?

В общем да. У меня есть несколько мест в Москве и немало, куда я путешествую, хожу. Даже вот на короткие такие расстояния — на Рогожское кладбище, в Рогожский посёлок (я вот был недавно), в Сокольники, в тот же Лосиный остров — я это называю проход вдоль Яузы.

Зинченко: Для вас Лосиный остров имеет, мягко говоря, некоторое значение. Как вы бы описали  это место с точки зрения художника-путешественника? Что там есть? Как вы видите это место?

Я его вижу прежде всего как тропу. Тропу вдоль Яузы. Мы всегда ходим по этой тропе по-разному — то с запада на восток, то с востока на запад. Она протяжённостью где-то около двух километров. Для меня это такая, кроме того что реальная, метафорическая тропа жизни. Я представляю свою жизнь как путешествия по некой тропе. Когда я был молод, она пролегала через большое пространство поля, свободные да́ли, небо и так далее. Огромное пространство — пустое свободное, и по нему такая тропа шла. А потом, когда уже к старости дело пошло, то мы вошли как бы в лес, и эта тропа превратилась в тропинку, которая уже изгибается — то туда пройдет, то туда, иногда через какие-то заросли. Вообщем, это уже тропа в лесу. Я её называл тропа Дао. Она, в общем то, достаточно ровная была всегда: по краям росли какие-то кусты, деревья, иногда происходили случаи вспархивания из этих кустов каких-то волшебных птиц, или перебегали дорогу какие-то существа — животные или вот именно птицы, включая райских птиц — они взлетали из этих кустов и куда-то исчезали в небо. Я себе представляю и этот путь по метафорической тропе Дао и тот, Лосиноостровский, уже реальный путь вдоль Яузы.

Зинченко: Андрей Монастырский является экспертом Лосиного острова, пространственным и метафизическим. Я в Лосином острове был считанные разы, и не сказать, что ориентируюсь в его географии. Я же этот маршрут в «Маршруте» прошел по карте, то есть виртуально. Я изучал эту местность, исходя из тех комментариев, которые были положены на музыку, ну и сверху мой текст, который описывает, что бы я чувствовал, если б там находился.

А вот вставки? Тоже ваши вставки? Там разговоры какие-то. Это документалистика?

Зинченко: Текст, который читается, это мой личный текст, а то, что положено на музыку, где пение, это текст комментариев из Викимапии. То есть тут такой перевертыш получается — тот текст, который претендует быть поэтическим, я просто зачитываю, а тот, который порой скучный — текст комментариев, он становится музыкой абсолютно коллективного авторства. Я вчера весь вечер думал про точки пересечения с КД, кроме географических, и у нас тоже присутствует эта коллективная энергия, на которой целиком держится произведение. Иначе бы ничего не произошло.

Очень захватывает эта опера. Это супер. Я не мог оторваться, слушая! Она очень атмосферическая, и в неё проваливаешься. Начинаешь слушать, и целый вот огромный шар возникает, возносится над Лосиным островом, такой воздушный гигантский шар. Это очень здорово сделано. Это сильная вещь и музыкальная линия потрясающая. Как опера это потрясающе, очень современное, новое такое вот решение. И музыка новая. 

Евгений Галочкин: У меня есть вопрос, я не могу его не задать, однажды я его не задал Владимиру Сорокину на встрече с его читателями, почему-то затрусил. Так вот: какую музыку слушает Андрей Монастырский?

Начиная с 70-х я системно слушал Клаус Шульца и Tangerine Dream, чуть позже начал увлекаться минималистами — Райли, Гласс и Райх. Иногда слушаю Хиндемита «Ludus tonalis». Всегда я слушаю Баха каждый день. Из исполнителей люблю Вальтера Гизекинга и его игру Моцарта и Гайдна. Люблю музыку французской Шестёрки. Но электроника до 75-го года, минималисты и Бах — это моя сердцевина. И Кейдж — конечно, Кейдж. Но его слушаешь как бы в некоем небесном облаке. Потому что пьесу «4.33» не послушаешь, но знаешь об этой вещи. Для КД вообще Кейдж — это номер один.

Галочкин: Пьесу «4.33» можно послушать только в голове. Как и многие акции КД обычно проигрываешь в голове, потому что у тебя не было возможности на них присутствовать.

В голове, вот именно так! 

Зинченко: Где-то вы в каком-то тексте или интервью сказали, что помимо эстетических задач, акции КД несут в себе и терапевтические задачи. Грубо говоря, они способны протереть оптику что ли, протереть грязные очки у человека. Со временем у него замыливается зрение.

Замыливается восприятие да! Это еще с первого тома….

Зинченко:  А вот скажите, возможно ли сейчас, точнее, есть ли сейчас силы у искусства в наше сложное время протереть глаза человеку?

Отдельному человеку есть конечно, но массе — нет. Истории глаза протереть нельзя. Можно только отдельному человеку. Массы двигают историю, и они сами в этом движении как-то тратятся, истрачиваются. Это их проблемы, мы ничего тут не можем сделать. Но отдельный человек вдруг что-то может сделать. Вдруг ракурс, картинка какая-то возникнет — именно оптические такие метафоры. Вот например наша акция «Время действия», где мы вытягиваем 7-километровую верёвку полтора часа, она возникла у меня за секунду! Я лежал на диване, и просто надо мной — под потолком, везде — вдруг возникла картина, что нужно делать. Прям точно, как мы вытягиваем веревку и именно 7 километров, какая-то катушка огромная, что на конце ничего не привязано. Это за секунду возникло! Такое вот мгновенное! То есть бывают возникают такие прямые восприятия неожиданно. Это дзен буддизм. Это дзенская методика. Это называется верещание белки. Вот вдруг раз — и слышишь верещение белки.

Зинченко: В «Маршруте» есть это верещание?

Да, есть, но там другое. Там именно такое надувание этого шара мощного. Это не совсем верещание. Верещание белки — это отдельное; это быстрое такое — быстрый крик. А здесь нет. Это долгое звучание — надувание вот этого гигантского шара. Одновременно получается так: он надувается — это процесс, напряжение правильности, и одновременно с него смотришь вокруг. Он и процесс, и он же способ. Процесс и способ одновременно. То есть это другое. Дзенское — это мгновенное. У вас же там не мгновенное. Там только внутри возникают иногда эти мгновенные прорези — проблески света внутри. Мгновенные вспышки возникают среди такого общего процесса движения вверх или над. Над вот этим Лосиным островом, как вы собственно и видели на карте.

Опытное поле экспериментов

А теперь можно перейти к основной беседе с авторами трип-оперы «Маршрут» — Даниилом Зинченко, Гришей Мумриковым, Светланой Сатаевой, Алиной Котовой и Вячеславом Сысоевым.

— Что стало отправной точкой для начала «Маршрута»? Когда у Дани стрельнуло в голове — Я НАПИШУ ОПЕРУ?

Даня: «Стрельнуло» это скорее следствие моего картёжного пристрастия. И лесного. Лес для меня потустороннее, топографическая карта — реальное. Хотя напрашивается обратный вывод — деревья в лесу можно же потрогать, а на карте нет. Но не так все для меня просто. Карта — это божественный взгляд на реальность. Что может быть реальнее божественного? И в «Маршруте» я\мы соединили потустороннее и реальное, и это реально стало чем-то потусторонним. А «стрельнуло» вот как. Гриша Мумриков в 2016 году предложил поучаствовать в выставке «Опытное поле». Это название района в Балашихе и под этим же названием проходили всевозможные художественные мероприятия под открытом небом, а именно в Лосином острове. И я придумал такую работу — что я проложу по Викимапии некий маршрут через весь Лосиный остров до точки проведения выставки. По пути я слышу голоса мест, где останавливаюсь — это комментарии пользователей на Викимапии. В итоге я прочитал лишь текст на выставке. То что это будет оперой рано или поздно я не сомневался, хотя путь реализации был очень долгим. Семь лет. Про эти семь лет создания оперы я сделал фильм:

— Почему опера, а не фильм, перформанс, инсталляция, спектакль или концерт?

Даня: Дело в том, что «Маршрут» — это, по сути, все вместе. Он и видео — есть его визуализация и вышеупомянутый фильм про историю создания, также в виде инсталляции «Маршрут» был представлен в Нью-Йорке этим летом на фестивале JetLAG, а что касается концерта, спектакля и перформанса, опера и вовсе изначально так и задумывалась, но сегодня из-за того что все живут в разных местах невозможно собрать всю команду. И я подозреваю, что живого выступления уже никогда не случится. Оно, это самое живое выступление, было единожды, в марте 2022 в галерее Бомба в Москве, но, как правильно выразился Гриша в фильме про оперу, это была «проба пера», ибо мы только только к тому времени закончили процесс сочинительства и еще не успели все как следует отрепетировать.

Ты к запретке подойдёшь…

Света Сатаева: А ещё Гришу посадили в тюрьму и тем самым разорвали нам процесс репетиций! Теперь опера «Маршрут» — это сайт с вечной премьерой, а ещё благодаря лейблу «ТОПОТ» скоро появится физический объект-диск. Да и вообще хочется создавать новые формы! Да… особенно когда мир летит в тары тарары! Ну фильм или альбом — это слишком комфортный формат! А комфорт он хуже страха. Нужно выходить из системы признанных форм.

Алина Котова: Несмотря на то, что главным объектом все же является опера, вселенная «Маршрута» включает в себя и другие орбиты. В галерее Бомба мы играли живьём первый акт. Плюс то, что случалось по дороге создания «Маршрута», в том числе и ситуация с Гришей — это тоже такой большой жизненный перформанс, поэтому перформанс в «Маршруте» уж точно присутствует. Не говоря уже о самом виртуальном путешествии по карте, что тоже можно рассматривать как своего рода перформанс, первом показе — перформансе на «Опытном поле» и вот прямо сейчас один отважный человек находится в Лосином Острове и идет по «Маршруту», присылая нам документацию своего пути. «Маршрут» — это мир, и он проявляется в реальности по-разному. 

Рассказ очевидца духов острова

Что касается реальности, вот рассказ Кирилла Артёмова:

Ушли мы по не совсем той дороге достаточно далеко. МКАД шумел совсем близко, но так как дорога уклонялась вправо, то КПД нашего приближения не возрастало. После сверки с навигатором было решено повернуть. На обратном пути нам повстречался странноватого вида мужчина, который, поравнявшись с нами, вертя головой и как бы про себя, но так чтобы было слышно нам выкинул: «Там целый эшелон подбитых танков.» Стало стремновато. Читать далее…

Слава Сысоев: «Маршрут» — опера, потому что там очень много поют. Причем поют то, что петься в принципе не должно. Странная характеристика оперы, но мне кажется в случае «Маршрута» это очень уместно. Ну и, конечно, это опера, потому что музыка создает определенный контекст, и такие дополнительные слои реальности, которые свойственные только жанрам, где драматическое и музыкальное соединяются. Ну то есть есть какое-то кино, которое мы смотрим и есть то, что нам дает музыка и это разные пространства, которые в маршруте существуют взаимосвязано, но различимо.

Там жизнь и снег

— Почему главный герой «Маршрута» решил пройти его зимой, а не летом? Если пристальнее присмотреться к работам Зинченко, то что «Эликсир», что «Манифест» существует летом. В дни переменной облачности, которая управляет светом и цветом. «Маршрут» скорее монохромное произведение или цветное?

Даня: Маршрут происходит зимой, потому что мероприятие, по причине которого написан маршрут, было зимой. И да, «Маршрут» для меня это больше монохромное, ну потому что подмосковная, да скорее и любая зима, в которой есть сне, монохромная.

Света: В создании видео мы вложили намерение черно-белого строя, имеющего свою жизненную логику. Думаю, тут разделение на два мира: мир духов (это комментарии посетителей Викимапии, которые мы превратили в песни) и мир текста самого Маршрута, поэтически вырастающий из мифа о прогулке из смерти в жизнь. Может, из-за того, что в этом произведении эти миры имеют наглядное взаимодействие и случается монохром.

Алина: Почему маршрут зимой, а не летом? Любое большое духовное путешествие не просто так совершается зимой. В опере герой идёт от смерти к жизни. И идет он сквозь тысячу голосов и как бы гиперлинков. Зима — то время года, которое содержит максимальное количество этих гиперлинков и возможностей по перемещению в пространстве эфира. Наше сознание зимой путешествует иначе. То есть, например, лето с точки зрения таких гиперссылок и их отсутствия более радикально. То есть оно такое типа «Я — лето». И все тут. Оно заполняет всё пространство самим собой. А зима в этом плане, мне кажется, она такая более открытая, она более всеобъемлющая за счёт своей как раз пустоты, еще непроявленного потенциала и вот этих гиперссылок эфира (я употребояю здесь слово «эфир» в античном смысле). И наша работа с ребятами Moosic Island тоже была о проявлении этого потенциала и движения по этим гиперссылкам эфира. Вот на поверхности «зимняя корка» комментария, а что там «под снегом», какой реальный голос места, как его будить, и какое путешествие, какой мир он в себе таит — это уже наша работа с этой зимой. А вообще любое время года — это такой ревер. Разные есть ревера чувствительности — зимние, весенние, летние и тд. И я бы сказала, пусть зима и монохромна, как черный текст комментария на белой бумаге — там, где уже начинается создание и проявление мира музыкой — там открывается цвет.

Гриша Мумриков: Для меня «Маршрут» как будто бы и монохромный, и цветной. То есть, вроде бы он, конечно, монохромный, казалось бы на первый взгляд, но при более пристальном разглядывании и проживании этого опыта  — он становится иногда цветным, хотелось бы так.

Про психическое здоровье

— Какие голоса духов местности вы периодически слышите сейчас? Именно там, где живёте в данный момент. 

Даня: Я надеюсь, что с моей психикой пока все в порядке, и мне очень бы не хотелось непроизвольно слышать голоса мест. Но и вообще голоса мест или хоры мест — это не вымышленные голоса из дебрей головного мозга, как раз таки в «Маршруте» это самое что ни на есть реальное. Это комментарии из Викимапии, комментарии тех, на кого действительно тот или иной географический объект произвел воздействие. И эти комментарий можно найти на любой объект на Земле. Я, естественно, как поселился туда, где я сейчас живу, подробно изучил окрестности с помощью карты и, что самое важное, с помощью «голосов мест». 

Света: Я человек простой, и голоса духов не слышу! Однако одна фея мне рассказала, что я живу в сказочном лесу Броселиа́нд! В википедии про него написано! 

Алина: Я живу сейчас в Париже и своих голосов местности тут очень много, как и в любом городе. Парижские мне нравятся очень. Иногда я с ними тусуюсь, иногда просто иду сквозь. Но это отдельная, большая история. Не про «Маршрут», а уже про другое произведение. Но если говорить про некую рифму «Маршрута» и того, где мы сейчас, то, конечно, бывает, раз-раз да отвечаешь на реальность Парижа какой-нибудь песней из «Маршрута».

Гриша: Но я не слышу никаких голосов духов. В зависимости от времени года я слышу цикады, слышу море, слышу поезда. Вообще, слышать и слушать — это прекрасно! Можно, конечно, нафантазировать, находясь в горах, что иногда склон может превратиться в какого-нибудь большого великана, который застыл много веков назад, или скала обратилась в зуб, который выпал у великана.

Слава: Очень интересный вопрос, и если отвечать на него так, как он написан, — то слава богу, я никаких духов не слышу. Потому что если бы я их слышал реально, то жизнь моя, наверно, была бы просто невыносимой. В такой местности как Москва и область, как и показано в «Маршруте», хоры просто на каждый километр. Поэтому я лично реальных духов не слышу. А если говорить о метафоре в этом вопросе, то есть какое-то ощущение места, его атмосферы. Мы сейчас переехали в Долгопрудный и здесь такой свойский вайб, очень отличный от Москвы — здесь гораздо спокойнее, чистый воздух, меньше голосов в принципе.

Женщина с куском земли вместо лица и другие

— «Маршрут» — это поход в один конец. Почему он должен был закончиться именно на «Опытное поле»? В итоге главный герой так и не доходит до него. Однако приходили ли в голову альтернативные концовки оперы?

Даня: «Опытное поле» — это название района, где проходила выставка. И «Маршрут» заканчивается на «Опытном поле» в силе географических обстоятельств. И герой доходит до него. Что происходит дальше с героем — не известно, но точно Маршрут не закончен. Как сказал Слава Сысоев в интервью для фильма, «если учитывать, кто встречается в „Маршруте“ — старуха с куском земли вместо лица или лоси-альбиносы, то такие „Маршруты“ не проходятся». Я абсолютно с этим согласен.

Света: Меня не было на «Опытном поле», и я совсем по-другому воспринимаю это произведение — по мне так персонаж вообще к местности не привязан и уже мертв! Это история о душе, ищущей воплощение на земле, душе, которая выбирает Лосиный остров, собирает, так сказать, информацию (пусть даже в интернете), и вот в конце концов мы становимся свидетелями зарождения новой жизни. Там текст в конце мой любимый — про горячую кровь и спортсменов бегущих в белых костюмах — так вот, этот текст, как я считаю, про зачатие, про обретение плода внутри живота, про новую —  буквально — и физическую жизнь («темнота, я внутри, какая-то горячая и родная кровь…»). Ну, помните, мы все там были!

— Женщина с куском земли вместо лица, голые дети, старушки, растапливающие снег — кто эти персонажи, чем они занимаются, какая их судьба вне контекста оперы? Чем они займутся дальше после встречи с тобой?

Даня: Эти персонажи мне встретились, точнее не мне, а путешественнику, который естественно, является частью меня, в лесу, в придуманном лесу. У этих сущностей нет прошлого и нет настоящего, они есть тогда, когда путешественник их встречает. Откуда они взялись? Ответа на этот вопрос нет. Я даже не хочу, что называется, притягивать за уши какие-то смыслы или доводы. На самом деле, когда я слушаю оперу, уже как зритель, так как выработалось уже остранение к материалу, у меня ни разу не возникло ощущение, что эти сущности занимают не свое место. Они там где должны быть, а почему они там оказались и, главное, почему их увидел путешественник, меня, как слушателя и зрителя, не волнует.

Света: А как же мертвые лоси-альбиносы составляющие ландшафт заснеженной просеки? Меня тогда сильно вынесло, после первого прочтения, я человек литературный и меня, мне казалось, удивить сложно! Зинченко, надо сказать, гений. И образы — они скорее гости, у них своя жизнь. Я рада, что благодаря Дане эти персонажи нас навестили ещё на такой безопасной территории искусства. 

Алина: Мы познакомились, мы прекрасно провели время. Они подпустили нас к себе и разрешили нам стать их переводчиками, вытащить их на поверхность в мир людей, дать им звучание, дать им голос, достать из некоего мира идеи, из некоего небытия или каких-то таких подземных узоров. Проявить пленку. Поэтому я думаю, они дальше продолжат обитать и делать свои дела, только теперь к ним можно заглянуть.

Голоса войны

— Во втором акте оперы вдруг начинаются войны — герой присутствует на поле битвы. Таковы голоса места, которые застряли тут со времён ВОВ. Как долго живут эти голоса? Живут ли они на реальном поле боя в настоящей современной войне?

Даня: Важный вопрос. Текст «Маршрута», естественно, напрямую связан со мной, и, в частности, с моим детством. Темный зимний лес — это всегда предвестник смерти, а перед смертью, и я уверен, что все это переживали, приближается далекое детство. Во втором акте наступает ночь. И один из слоев моего фундамента, заложенного в детстве — это война. Я вырос в 90-х рядом с дедом и бабушкой — они фронтовики. Точнее, дед был непосредственно фронтовиком, бабушка работала в тылу. Сбивчивые, болезненные и от этого даже более страшные рассказы деда о войне (эти рассказы в очень тезисной форме он выдавал в определенном состоянии) определили чувственное восприятие мира через войну. Ещё в этом месте Тверской области братских могил больше, чем жилых деревень. И это были не просто безымянные памятные места, как какие-нибудь дежурные стелы, которых тоже очень много — это живые могилы. На них собирались люди всех возрастов, от стариков, которые помнили тех, кто вот тут вот похоронен (или как минимум обстоятельства похорон), до тех, кто, мягко говоря, сильно помоложе, типа меня. И эти могилы с безымянными людьми внутри, находились (и наверное всё ещё находятся) в гуще леса. И конечно же, чувственное восприятие войны формировалось через военные фильмы, которые в огромном количестве транслировались по чёрно-белому телевизору в моем детстве. Могилы, лес и штампы из советских фильмов (стол, засыпанный землей в блиндаже или раненые радисты) — вот тот минимальный набор, с которым я прошел второй акт «Маршрута». Но в третьем акте с войной другая история. Это настоящая война. Там герой в темноте смешивается (видя свое отражение в названии места, состоящим от зеркальных букв) с реальной могилой времен Великой отечественной войны с реальным человеком внутри. И говорят об этой могиле уже не моё детство голосами бабушек и кричащих лейтенантов из кино, а сами Голоса места. Война уже живет своей жизнью (лучше сказать: война живёт своей смертью), и моё личное восприятие войны никак на нее не повлияет. Третий акт в том числе и про это. И последнее, начало работы над третьим актом пришлось на февраль 2022. Я не удивился. Никто не удивился. Всем было страшно, как и сейчас. Вот ещё одна причина, по которой «Маршрут» не может быть пройден. Пока страшно — ты идешь. Или бежишь.

Света: Чувства живут, испытанные ими — поэтому в мире и такой хаос творится, что только чувства и остаются, а не факты, знания и всё благородное! А что там за чувства мы не знаем пока! В песне-балладе «Урочище Кобылья поляна» — там где описаны военные факты — мы с Алиной добыли там тихую истину и тайну: это невозможно объяснить, но война не должна происходить никогда! 

Алина: Может и не живут, но дачу имеют.

Райский Островок в кабинете чертей

— Как сильно дистанцируется Маршрут от современной новостной повестки? Не кажется ли это путешествие сейчас сентиментальным на фоне всамделишных сражений в лесах соседней страны? Или Маршрут в силу своего вечного статуса целиком и полностью исключает из себя какие-либо привязки к современности и дополнительные трактовки? Отправился ли главный герой по Маршруту сейчас — пусть даже снова виртуально, как и 7 лет назад?

Даня: Конечно, этот вопрос напрашивается. Мол — идет война, а вы про Лосиный остров оперы делаете. Понятно, что я такого не слышал напрямую, но уверен, что вопрос в воздухе висит. Или не в воздухе, почему ты собственно этот вопрос и задал. Сейчас то, что не за войну, уже автоматически против. И, еще добавлю, быть за войну — это черта, присущая палачам и маньякам, в «Маршруте» таких нет, даже, что удивительно, среди голосов мест. Ну и второй момент чисто технический — «Маршрут» начался в 2016 году… И не закончить его сейчас было бы преступлением, хотя б даже перед Гришей, которого арестовали из-за этой самой войны в день записи демо-версии оперы. Так что в новостной повестке «Маршрут» побывал еще как, хотя бы потому, что про него упоминали на канале Дождь, во время интервью с гришиной мамой, когда Гриша сидел в Бутырке.

Света: Война она, в первую очередь, всех и всё делит! Право противопоставляется лево, те кто против враги и тех кто за, оставшиеся и уехавшие, а искусство активно делят на антивоенное и другое. И это сложноустроенный процесс из одноклеточного мира принимается нами как новый свод критериев, как точка ноль в координатной плоскости, как нулевой километр. Ну я вот сомневаюсь, что так можно разделять, у меня рвота подступает от этой хуйни — считаю, что это и есть сатана. Мы часто слушаем оперу «Маршрут» дома. Бывает по делу, а бывает просто так. Когда мы слушаем в точке сейчас, материал тоже приходит в сейчас —  в уши входит и через сердце приходит. И когда я слушаю оперу со мной происходит все, что сейчас есть и я плачу, но не от страха и боли, а от силы, что мы переживём всё — и прошлое проглотит даже это. А вот старуха с куском земли вместо лица прошлое никогда не проглотит, потому что она не принадлежит времени текущему, а принадлежит вечному. И говорит на языке деления опять же… А вот война это временно. 

Алина: Все таки любое произведение, родившееся в этом времени, так или иначе, оно частично ему принадлежит и несет его отпечаток. Плюс в фильме про «Маршрут» мы рассказываем о том, что когда мы начали репетировать третий акт, который полностью посвящен войне, случилось 24 февраля. Всё это было одновременно с репетициями, которые уже были назначены, и мы уже работали, и мы понимали, что нам это предстоит пройти, и, конечно, это было очень больно и тяжело. Тебе прям надо было пройти через эту «манящую черную рябь», которая предлагала в себе утонуть и при этом работать, и работать с объектом войны, и причина этой войны ещё и твоя страна. Ух. Воздух был очень густой, как нефть. Мы шли, как по канату. А про сентиментальность…я отвечу сентиментом на сентимент, и предложу сентимент, который, конечно, можно там обнаружить просто из-за обстоятельств, в которых мы все оказались. Сейчас, спустя время, можно увидеть как в «Маршруте» замерцал ещё и миф об утерянном Райском саде, коим стал Лосиный остров, о Вишневом Саде, об утерянной, вырубленной, прости Господи, за сентиментальный пафос, России. О медведе, догнавшем Лося… и так далее, и так далее. Просто, как любое хорошее произведение, его разные грани и стадии проявляются со временем, и концепции и чувства тоже проявляются со временем. Уверена, Даня не знал, что «Маршрут» может замерцать и такими смыслами, когда писал либретто. Да и мы, когда работали, естественно, ни о каком Саде, например, который нам вскоре покидать, не говорили. Мы тотально вытаскивали коллективное бессознательное наружу, всем существам и «Игорям» (персонаж из голосов мест)  давали место, любили их, растили. А потом —  хоп — ещё и оказалось, что Сад этот на корабле всем известном. И потоп. И пора отплывать. И “Игорь” этот в Париж с нами поплыл… ладно, это я увлеклась… Но я, например, люблю обращать внимание своей жизни на то, что любопытным образом «Маршрут» оказался моим последним проектом в России, в Москве. То есть вот «Маршрут» и «Саломея» — два вот этих проекта, которые шли параллельно оказались теми проектами, которые стали таким мостом, кораблем между эмиграцией и иммиграцией. То есть, последний мой проект в Москве оказался о Москве, о Лосином острове. Удивительно ведь, нет? И этот же проект стал кораблем, на котором мы плыли после отбытия еще очень долго, останавливаясь в разных портах (это тоже можно увидеть в фильме) и пришвартовались, по итогу, во Франции.

Слава: По поводу повестки и дистанции с этой повесткой конкретно «Маршрута» нет прямого акта и желания работать с этой повесткой, потому что процесс был давно начат еще до начала войны. Другое дело, что всё, что сейчас происходит, имеет очень близкие взаимоотношения с этой повесткой. Дистанцироваться конечно можно попробовать, но как от этого можно дистанцироваться? Это же происходит вот сейчас, там и хочешь ты или нет, это на тебя влияет. По поводу «вечного статуса», ну мне кажется контекст произведения очень широкий, ну как бы «о вечном», но при этом всё очень конкретно. На мой взгляд, «Маршрут» очень качественно отрабатывает тему общения уже с историей нашей страны — точнее переживания такого супер травматического и ужасного опыта как В.О.В. В тексте либретто и в комментариях мы также это потом находим: есть представление, что это все живет с нами в виде таких призраков, такой параллельной вселенной, которая незыблемо присутствует, и сейчас эта вселенная приобретает большую плотность и становится больше, ещё и при этом захватывая уже нашу действительность более и более.

Exquisitely Hypnotic. From Russia with love

— Русскость в «Маршруте». На сколько опера — горячо русский проект? Как понимает проект иностранный слушатель? Изменилось ли ваше отношение к опере с тех пор, как вы уехали из страны — другими словами, слышите ли вы до сих пор Голоса Лосиного острова?

Даня: Русскость маршрута в том, что он на русском языке и действие географически, происходит в Москве. На этом русскость, пожалуй, и заканчивается. Вообще, если произведение не исследует какие-то очень узкие культурные, этнические, исторические вопросы, то оно всегда просто человеческое. На всех людей, ну или почти на всех, одинаково действуют базовые вещи (страхи, любовь, вещества, деньги). В «Маршруте» нет границ — он, несмотря на ночь, лес, старух, незаземленные ЛЭПы, отсутствие железной дороги и на то, что «земля лучше мёда», всё же остается территорией счастья. А счастье тоже на всех одно — когда с тобой поляна, дерево, просека или могила неизвестного солдата говорит человеческим языком. Оно, пока что, понятно большинству. Насчет того, как воспринимает иностранный зритель: у меня мало сведений на этот счет. Первый иностранный зритель, это продавец дисков на парижской барахолке. Он оказался огромным любителем русской попсы 90-х. Светлана Сатаева познакомилась с этим человеком, услышав знакомые мелодии, доносившиеся из его закутка. Через неделю мы нарезали маршрут на CD (у него, у этого продавца, нет других воспроизводящих устройств) и отдали ему. Последнее сообщение от него — мне очень нравится. Больше мы его никогда не видели. И второй подтвержденный слушатель: Джон Дункан. Он послушал три акта сразу и написал: «Danya, it’s brilliant. Exquisitely hypnotic.» А да, на «Маршрут» на бандкампе лейбла ТОПОТ есть такой вот комментарий: I really have no words to describe what I have just heard here. It would probably take days of reflection to even allow this to sink in. We all need a bit of ТОПОТ in our lives!

Света: Ну вот первая новелла «МКАД» под такую волшебную музыку —  вот это для меня водопад мыслей воспоминаний любви, помню, как мы с Гришей её сочинили — это было 31 декабря 2021 года в подвале на Новокузнецкой. Мы часто придумывали себе дедлайны и у нас была прекрасная репетиция, в которой мы должны были повторять, а не сочинять! Но мы не удержались и опять стали сочинять. Это было сильнее нас, и я это чувствую, когда слышу — и я помню нас тех, и этот МКАД, он там был сделан из другого. А потом война, тюрьма, ну вот и все это. И МКАД он стал совсем другим, как и мы, впрочем. А каким именно он стал, я не знаю — я не там! Но «Маршрут» превратил Россию в сказку для меня, а сказка — это жанр сложный для иностранцев —  там коды разные знать нужно. Начало, например: «Начну я свой путь там… и вот, там а не здесь, понимаете — это ТАМ».

Алина: Ну, конечно, «Маршрут» — русский проект, как я уже говорила выше, в нём использованы интернет-комментарии русских людей, которые живут с русской ментальностью, у них русская система координат, контекст, все конструкции головные созданы на русской почве и так далее, и так далее, и так далее. Такие они прям вот реально русские существа. В общем, да, конечно, но при этом, при всех метках времени, локации, контекста, семантики и так далее, мне кажется, что в этом проекте есть также некая универсальность, потому что в нём заложена архетипическая структура, и в нём заложен миф, и в нём заложено вот это путешествие души. В общем, все признаки универсального. Как понимает проект иностранный слушатель? Да ему не надо ничего понимать, ему надо просто идти по лесу и растворяться в этом, и получать ощущения, чувства и реальный опыт. Сразу подключаться к этой сердцевине. И мы получали отзывы от иностранцев, что это тотал гипнотик и так далее. Уверена, они не сидят и не читают каждую секунду субтитры, им это не нужно, потому что всё-таки музыка оперы работает через другие инструменты, она работает напрямую. Поэтому, мне кажется, что для иностранного зрителя проект будет ясен, понятен где-то на территории души, сути, и сущности. И с этим нет, мне кажется, никаких вопросов, если только человек достаточно смел, чтобы отправиться в русский лес. Более того, может быть и такое, что тот слой, который будет доступен восприятию коренного француза или итальянца, не будет доступен, например, русскому эмигранту, потому что конкретика чувств и ассоциаций может его даже ограничить, а не расширить. В то время как итальянец в этот момент будет прибывать просто в открытом космосе. В общем, все зависит от человека конкретного (это вид такой «Человек — конкретный»): вот если этот вид в себе чуть-чуть ослабить, вне зависимости от нации, то все будут счастливы и довольны. И услышат то, что должны услышать.

Рыбак сидит, а саночки едут

— Всё равно в «Маршруте» так или иначе проскальзывают параллели с Коллективными Действиями Андрея Монастырского по нескольким пунктам: 1. это перформанс, хоть и моно-перформанс о процессе перформанса, а не его цель (это косвенно доказывает его цель — восхождение на «Опытное поле») 2. Маршрут проходит по Лосиному острову и даже пересекается с некоторыми местами проведения КД. 3. В Маршруте также случаются состояния-явления феноменов нашего мира: появление, удаление, исчезновение, неразличение. Какие бы растяжки смог оставить в лесу Лосиного острова главный герой, если бы захотел?

Даня: Мне очень близки по духу КД. Я, можно сказать, вырос на КД, Сорокине и Юфите. Но, и что более удивительно, во время написания текста «Маршрута», написания музыки, производства фильма и сайта, я ни разу не вспомнил про КД  в контексте прямого влияния на оперу, хотя, естественно, я знал про их акции в Лосином острове. И не так давно, дочь Андрея Монастырского — Мария Сумнина написала следующее (прикрепив картинку карты Острова, на которой отмечены места акций КД): «Привет! Это тебе папаша просил переслать карту акций КД в Лосином острове, вместе с восторгом от оперы, к которому мы с Мишей (муж Марии, по совместительству коллега в худ.группе МишМаш) тоже присоединяемся!».

Света: Да он, как по мне, так вообще ничего не хочет, просто идет и пытается не замерзнуть — ну и не помешать никому. Духам в частности. Растяжка наверное:

«Я ТУТ! Я ТИХОНЕЧКО ПРОЙДУ! ЛАДНО? НУ ПОШЕЛ! ИНТЕРЕСНО, Я ДОШЕЛ ИЛИ Я ЕЩЕ НЕ ДОШЕЛ.»

И это наш общий перфоманс родится, знаете душа летает — выбирает маму и рождается, ну вот бардо тюдол-база! Вот Лосиный остров — это конечно БАЗА.

Алина: Вау! Классный вопрос. Приятная и интересная параллель. Во время создания партитуры, мы не говорили об аллюзиях на группировку Коллективные Действия, но проект мерцает разным, и я сама была когда — то театроведом, я знаю как приятно находить аллюзии и связи, которые сами авторы не закладывали.

Знакомая геомузыка

— В какой момент либретто из частного сочинения Зинченко превратилась в коллективное произведение Moosic Island? Как корректировалась изначальная идея Дани всей остальной командой? Насколько эта работа спонтанная, насколько глубоко продуманная?

Даня: Вот тут я включу зануду и повторю в очередной раз: в фильме про это говорится в районе 20 минут. Это очень долгая и запутанная история.Могу лишь описать эту историю географически, обозначить маршрут истории «Маршрута»: Ивантеевка — Балашиха — Москва — Бийск — Челябинск — Хотьково — Шишкин лес — Москва — Грузия — Черногория — Франция. Кстати, здесь я сказал даже больше — в фильме об опере нет нескольких населенных пунктов. А насчет глубокой продуманности — но тут отвечу так: музыка «Маршрута» звучит глубоко на поверхности. Попробую развить эту мысль про музыку, а то «Маршрут» — это, помимо текста, ещё и музыка, потому и называется оперой. Чтобы описать механизм создания музыки в «Маршруте», можно использовать затёртый до дыр термин «коллективное бессознательное». Можно же использовать такой же потрепанный термин — «коллективное сознательное». И оба этих обозначения верны. Про бессознательное. Сразу стоит отметить, что музыка «Маршрута» никогда не пыталась претендовать на новаторство и эксперимент. Мы, то есть участники, просто кайфовали, извлекая из инструментов до боли знакомые с детства мелодии, точнее, звуковую интерпретацию нашего культурного кода — у нас он более менее одинаков (подозреваю, что почти у всех, выросших на постсоветском пространстве он плюс минус такой же). Только Грише, с его академическим образованием, было трудновато, так как он понял, что сыграть «попсу» далеко не просто. Но он справился! Это бессознательное можно выразить еще одним очень метким словом — невыразимое. Почему так? Да потому! И это «потому» работает. И теперь то, что делает нас художниками, то есть авторами, ответственными за произведение — это коллективное сознательное, которое заключалось в следовании тексту. Не только написанному тексту, не только комментариям-хорам-места, а Тексту Произведения — того текста, который не зависит от нас (не путать с текстом либретто), не мы его придумали, но мы научились его сообща читать. Этот текст еще можно описать как конструктор смыслов. И вот тогда, вот в этой точке распознавания Текста, импровизации на тему «общего культурного кода» становятся звуком Оперы. Становятся произведением, а не бесконечным джемом. В этом огромная заслуга Сатаевой и Котовой, так как они задали этот мотив, спев первые три строчки в уже бесконечно далеком Бийске, которой был в каждом из нас глубоко на поверхности.

Света: Да ну пришел к нам с текстом и сказал, что это опера и нужно ее спеть. Вот всё что справа (в либретто было два столбца — в левом рассказ путешественника, в правом — хоры мест)! Помню, я отнеслась к этому скептически, а вот Алина с огоньком все это поддержала, и понеслось! Весело было!

Алина: Наверное, из частного сочинения Дани оно превратилось в коллективное произведение — как только руки наши коснулись текста либретто, глаза наши, уши наши и души наши коснулись текста либретто. С этого момента началось некое уже коллективное творчество на основе либретто, написанного Даней, на основе вот этих двух потоков. А идея — она не корректировалась, она проявлялась. Я уже приводила аллюзию на негатив, на пленку. То есть идея, она же в себе сразу содержит весь мир, который должен потом проявиться. И в этом плане мы, наверное, были вот этим раствором, который проявлял эту идею. Насколько эта работа спонтанна, насколько глубоко продуманная? Про это мы очень много говорим в нашем фильме. Эта работа одновременно спонтанная и одновременно глубоко продуманная. Причем в одной секунде содержатся обе полярности. Примерно так создается любой мир — глубоко продумано и тотально спонтанно.

Гриша: В процессе работы над либретто опера становилась, как бы так сказать, более театральной — наверное, в силу того, что Света с Алиной работают с театральными практиками. В каких-то там частных беседах ребята пришли к выводу, что именно Даня должен читать текст рассказчика и не искать других на эту роль. И это очень хорошее решение, потому что Даня действительно очень хороший рассказчик. В общем, сам текст, конечно, никак не корректировался, идея тоже не корректировалась. Она скорее пояснялась на репетициях в работе с музыкой. В «Маршруте» много текста, и Даня очень хорошо в него погружен. По ходу разбора либретто, он рассказывал, какая должна в этот момент музыка — очень динамичная, нагнетающая или наоборот — давайте сыграем «Цыганщину» (условное название одного из эпизодов оперы). Мы таким образом начинали накидывать какие-то мелодии и аккорды, а девчонки начинали что-то там в этом жанре петь. Ещё на первых репетициях мы ожидали некоторой магии в процессе. И она пришла. И мы начали работать очень слаженно, продумывая каждую деталь звучания оперы. В итоге мы действительно собрали трёхчасовой «Маршрут», и что немаловажно, — могли его полностью сыграть живьём от и до.

Слава: Если честно, я не особо посвящён в изначальные идеи того, как это должно было быть у Дани, так как я вошел в проект, когда его уже репетировали со всеми ребятами. И насколько мне известно, либретто было написано уже за несколько лет до этого. Но по той работе, которую мы провели, нам было понятно что мы создаём «чё-то прикольное». Какой-то конечной цели того, как это будет представлено мы особо-то не имели. Вроде говорилось, что опера будет играться живьем и что будет какой-то видеоряд, но все было под вопросом. Нас очень увлекало то пространство, которое возникало на репетициях, когда мы соединяли голос рассказчика с музыкой и распеванием этих комментариев из Викимапии. Таким образом открывалось некоторое пространство особого рода, когда не имея никаких визуальных зацепок, разрисовываешь целый мир — точнее не разрисовываешь, а реально в нем оказываешся.

Самая короткая глава

— Может быть, вы сможете посоветовать обратить внимание на другие других авторов и художников, которые так или иначе существуют в параллели с маршрутом — пьесы, фильмы, литература, перформансы?

Даня: Рейв опера «Саломея». Без этой оперы не было б «Маршрута». Об этом опять-таки подробно рассказано в фильме. Поэтому, я думаю, вам будет это любопытно и интересно. 

Алина: Обратите внимание на наш сайт DECADENCE RAVE OPERA SALOME, потому что с «Маршрутом» они шли рядом, параллельно как брат и сестра, и, собственно, мы познакомились с либретто Дани, когда со Светой работали над «Саломеей». И Даня, услышав нас, сказал «вау-вау-вау, девчонки, давайте дружить, давайте работать»….

Интервью подготовил Евгений Галочкин

Фото:
Кирилл Артёмов / Подземное Течение
Боф / Ацыд
Маша Овчинникова aka Kotimama
2024