…необходимо указать на очень важный момент — на проблематичность использования предиката есть в рассматриваемом случае. Проблема предикации прочерчивает границы между онтологией, метафизикой и теологией. Только в области онтологии предикат "есть" можно использовать бесконфликтно, не разрывая ткань мышления. Ведь онтология это о бытии, т. е. о том, что бытийствует, что есть. Но уже в метафизике применение этого предиката проблематично, так как метафизическое размышление трансгрессирует за собственные пределы и неминуемо соскальзывает с определённой есть-тности в неопределённую процессуальность, которая не фиксируема в некой конкретике мгновенного статичного (остановленного) среза, о котором можно сказать, что он есть. Что же касается теологического дискурса, то здесь с предикатом "есть" — серьёзные проблемы. Размышляя о Не-дефинируемом, о Невозможном, мы уже вводим отрицающие характеристики, которые смывают любую есть-тность, рушат опоры. А так как наши размышления разворачиваются в русле не-конфессиональной теологии, то получается, что, с одной стороны, с предикатом "есть" невозможно строить теологический дискурс, так как этот дискурс не-онтологичен по определению, а с другой стороны, без этого предиката непонятно как вообще выстраивать развёрнутое языковое сообщение, ведь язык — в письменно-речевом, т. е. актуальном своём аспекте сам по себе субстантивен. Поэтому будем рассуждать так.  

Вот мы говорим о Невозможном. Значит ли это, что Невозможное существует? Ведь существует нечто, а не ничто. Ничто — не существует. Как говорить о Невозможном, если любое проговаривание чего-то, так или иначе, требует утвердительных терминов, подчёркивающих наличие этого чего-то? Но как только мы применим к Невозможному предикат есть, то тут же сталкиваемся с пантеистической путаницей: в какую бы бездонную абстракцию мы ни погрузились, всё равно мы не можем отрицать тот уровень наличного (сущего), с которого совершили скачок внимания в ничто — а значит не можем в нашем размышлении не соотносить содержимое этого уровня (совокупность раздельных объектов) с инстанцией Невозможного. Например, говоря, что есть нечто, мы используем этот предикат в связке со всеми именами существительными, со всеми объектами этого мира. Не-дефинируемое же не вписано в этот мир и не является объектом. Как же быть с предикатом есть в этом случае? Не легче ли вообще отказаться от него? Легче. Но мы не будем этого делать. По двум причинам.

Во-первых, предикат "есть" подспудно введён уже в самую предельную теологическую максиму, что легитимизирует наше нежелание скоропалительного отказа от него. Речь идёт об исламской шахаде:"…нет иного божества, но есть Аллах". Здесь важно отметить, что в исламском свидетельствовании (катафатическое) утверждение — "есть Аллах" (или "только Аллах", что всё равно предполагает "естьтность") — обнаруживается только после отрицания — "нет иного божества…". Таким образом, можно предположить, что это высшее Утверждение (выраженное предикатом "есть" или его косвенными синонимами) исходит не от человека, который призван отрицать всё, что ни есть Всевышний, а от самого Всевышнего как Откровение, прорывающееся на человеческий уровень только после осуществления человеком радикальной апофатической операции.

Во-вторых, мы же всё равно вот прямо сейчас говорим об этой инстанции, подразумеваем её, пусть и в отрицательном смысле. А значит, говоря о Невозможном, неявно вводим предикацию, хотим мы того или нет. Поэтому выберем другой подход, пусть и ввергающий нас в хаос и ад радикального парадокса на грани абсурда и безумия — говоря о Невозможном, мы должны будем всякий раз иметь в виду принципиальное различие между двумя пониманиями предиката есть, а именно: есть чашки, яблока, дома, дерева, автомобиля, камня и всего бесконечного количества объектов сущего, с одной стороны, и "есть" Невозможного/Не-дефинируемого, с другой — абсолютно разные есть-тности. И поэтому мы оговариваем, что в применении к инстанции Невозможного мы имеем дело с квазипредикацией — парадоксальным, пустотным "есть". Есть пустоты. Невозможное есть. Отсутствующее присутствие.  

Другими словами, это "есть" то (го), чего нет и быть не может. Таким образом, предикат "есть" к регистру Невозможного будет нами применяться с обратным, отрицательным значением, т. е. как "нет"  (да простит нас читатель, но выше мы предупредили о неизбежной неуклюжести языка при столкновении с не-выговариваемой, но столь принципиальной для нашего мышления бездной).

Можно сказать, что вынужденный предикат есть в отношении к Не-дефинируемому инклюзивно включает в себя пять логических позиций, которые, будучи сведены к финальной (пятой) не-позиции, достигают тотального самоотрицания, схлопывания ("…в отношении к Не-дефинируемому" означает, что, начиная с феноменологического, дефинируемого, объектного уровня [позиции № 1, 2], в пятой финальной позиции нас "подводят" к Не-дефинируемому как Невозможному; а до этой позиции есть-тность разлита в океане возможностей)[1]. То есть пятая позиция "взламливает" предикат есть, обнаруживая зияние иссиня-чёрной бездны. Вот эти пять логических позиций:

1. Оно есть (эксклюзив: А),

2. Его нет (вместо того, чего нет, наличествует альтернатива; т. е. опять же эксклюзив ¬ А, [B…]),

3. Оно и есть, и нет (квантовая суперпозиция состояний, инклюзив: А + ¬ А),

4. Оно ни есть, ни его нет (тотальное отрицание, контр-инклюзив: ¬ А ¬ ¬ А; синонимично гегелевскому чистому бытию и ничто).

5. Оно — за рамками всех предыдущих позиций (неописуемое, за пределами субстантивного уровня языка: ¬ [А/¬А/А + ¬ А/¬ А ¬ ¬ А]); преддверие апофатической бездны.

Как нетрудно догадаться, тотальное инклюзивное включение (и одновременное преодоление) пяти логических позиций на выходе (пятая позиция) оборачивается чистым Отрицанием как (с оговорками) синонимом Не-дефинируемого (¬ […]), которое даже отрицанием не назовёшь и поэтому его нельзя отождествлять с чистым ничто. Следовательно, Не-дефинируемое это тайна тайн, которая превыше оппозиции "утверждение-отрицание" и превыше чистого Отрицания, хотя весьма "симпатизирует" ему как апофатической стратегии духа. И вот на самых высших регистрах апофатических операций, преодолевающих чистое Отрицание, освобождается (не)место для высшего парадоксального Утверждения, которое, как мы выше отметили, исходит не от человека, а от Не-дефинируемого. Иначе говоря, если мы допускаем фактор утверждения, то должны помнить, что в оптике трансцендентной логики оно (утверждение) может быть только финальным Утверждением, которое в качестве сверхъестественного фактора исходит (вторгается в человеческое бытие) от инстанции Невозможного, а не от человека. А если какое-либо утверждение исходит всё же от человека, то это означает только одно — фиксацию и объективацию (посредством априорного когнитивного аппарата человека) свидетельствуемых потоков, остановку мышления и засыпание, т. е. метафизический провал. Великое "Да!", проманифестированное человеком — это тождество[2] с Единым, со Всеобщим, растворение в тотально имманентном.

[1] В духе тетралеммы Нагарджуны, но несколько изменённой.

[2] Включая то, что подразумевается под "Высшим тождеством", которое является заключительным этапом пути йогической практики, после которого йог становится "освобожденным при жизни" (дживан-мукта). Йог отождествляется с Сущностью и Принципом, о котором сказано следующее: "Выше всего пребывает Принцип, общий всему, заключающий в себе и проницающий собою — все, собственным атрибутом имеющий бесконечность, единственным атрибутом, посредством которого можно обозначить Его, ибо он не имеет собственного имени (Tchoang-Tseu, гл. XXV; перевод П. Вигера, с. 437)"