7 октября террористическая группировка ХАМАС решила воспроизвести сюжет, который, казалось, навсегда остался в учебниках XX века. Один историк, описывая^[1] действия нацистов во время Второй мировой, говорил, что они «открыли врата ада». ХАМАС выбрал тот же жест, с тем же предсказуемым результатом: хаосом и разрушением. Их вторжение в Израиль, стоившее жизни более чем 1300 людям, запустило по всему миру привычный конвейер споров и заявлений, в котором факты быстро тонут в интерпретациях. В этой какофонии становится неясно даже очевидное, поэтому сейчас, похоже, в первую очередь не хватает простого прояснения исходных обстоятельств.

Начнём с распространённого допущения: принято считать, что палестинцы, оказавшиеся в эпицентре конфликта, стремятся к одному — к собственному полноценному государству. На бумаге всё выглядит почти тривиально: дать им территорию, оформить границы, закрыть вопрос. Тем более что подобный вариант уже лежал на столе в 1948 году, когда создавался Израиль и ООН предложила^[2] план раздела. Израиль тогда на него согласился, арабские лидеры и крупные арабские государства — нет. Отказ объясняли по-разному: несогласием с очерченной картой, принципиальным нежеланием признавать еврейское государство на земле, которую арабская сторона считала своей исторически. Со временем это решение стали читать как симптом: либо как отсутствие готовности иметь собственное государство рядом с Израилем, либо как желание не мирного соседства, а исчезновения новорожденного израильского государства.

В 2005-м Израиль сделал то, что тогда называли «планом одностороннего отхода» из Газы. По сути, это было добровольное свертывание присутствия: армия уходит, четыре поселения на севере Западного берега ликвидируются, из сектора Газа вывозят около десяти тысяч поселенцев. Дома сносят, инфраструктуру оставляют палестинской стороне: жест, который в официальной риторике подаётся как шаг к «будущему миру» и попытка хотя бы минимально обезопасить собственные границы. С этого момента Израиль действительно перестаёт напрямую контролировать территорию Газы. Но вакуум долго пустым не остаётся: после выборов 2006 года власть там берёт ХАМАС — радикальное исламистское движение, которое не скрывает своей цели: не сосуществование с Израилем, а его исчезновение.

Часто звучит упрёк: Израиль отключает электричество и воду в Газе. Возникает не самый приятный, но неизбежный вопрос: действительно ли государство обязано обеспечивать базовыми ресурсами территорию, откуда по нему ведётся война? К этому добавляются кадры, где трубы водопровода идут не на ремонт инфраструктуры, а на производство самодельных ракет по Израилю. В такой оптике разговор о «гуманитарном долге» выглядит странно: требовать от страны, чтобы она снабжала ресурсами тех, кто использует эти ресурсы как оружие, по меньшей мере парадоксально.

Когда речь заходит о будущем палестинцев, не состоящих в ХАМАС, полезно проговорить очевидное: обязанность заниматься их переселением на себя Израиль брать не должен. На карте рядом есть Египет, соседняя страна, граничащая с Газой и формально часть «общего» мусульманского мира. Но к Каиру почему-то никто не выходит с ультимативным требованием открыть границу и принять людей. И дело здесь не в отсутствии осведомлённости, а в нежелании Египта брать на себя эту ношу. Отдельный сюжет — вопрос ответственности. Разумеется, не каждый палестинец — террорист, это банальность. Но есть политический выбор, который был сделан: на выборах люди отдали голоса за ХАМАС. И дальше уже работают не лозунги, а причинно-следственные связи: общество отвечает и за тех, кого приводит к власти. Они проголосовали за ХАМАС и теперь живут в логике последствий этого решения.

Другой аспект — "непропорциональная реакция". "Израиль должен отреагировать и принять пропорциональные ответные меры". Действительно? О какой пропорциональности мы говорим? Позвольте напомнить о действиях ХАМАС. Они пришли в Израиль. Убивали, насиловали, брали заложников. Среди них — дети, беременные женщины, старики, пережившие Холокост. Это не фигура речи и не пропагандистский штамп, а перечень конкретных действий. Если следовать логике «пропорциональности», Израилю предложено ответить тем же самым. В буквальном смысле. Вряд ли те, кто повторяет эту формулу, действительно этого хотят. Поэтому разговор о «несоразмерной реакции» в такой конфигурации звучит пусто. Здесь уже не про бухгалтерию насилия, а про то, что вообще считать допустимым ответом на подобный разрыв всех правил.

Ещё один неудобный вопрос: мы вообще говорим о палестинском народе как о политическом целом или о разрознённой массе группировок и вооружённых структур, не связанных ни общей стратегией, ни общей ответственностью? Любое сообщество, которое претендует на государственность, рано или поздно сталкивается с простым условием: вместе с правом на признание приходит обязанность отвечать за тех, кого оно выдвигает и поддерживает. Когда звучат привычные формулы про «от реки до моря» и «нелегитимность Израиля», их почему-то продолжают воспринимать как фон, а не как прямое заявление о намерениях. При этом, помимо абстрактных «невинных палестинцев», есть вполне конкретные люди, которые радовались 11 сентября, радуются убийствам евреев и не стесняются это фиксировать в соцсетях. Ленты забиты сообщениями мусульман, открыто поддерживающих ХАМАС, но массовых палестинских протестов против ХАМАСа мы не видим.

Можно допустить, что часть людей действительно боится: понятно, что в условиях, где вооружённая группа монополизирует насилие, публичное несогласие может стоить жизни. Но риторика «мы были заложниками, нас никто не спрашивал» слишком знакома по европейской истории XX века. Тогда эти оправдания так и не признали убедительными — и вряд ли они звучат более убедительно сегодня.

Нет желания у Израиля вести этот конфликт. Ему это было навязано.

Те, кто охотно размахивает категорией «разумного ответа», обычно забывают простую вещь: любое государство, когда его прижимают к стенке, в первую очередь демонстрирует готовность к насилию, а не к диалогу. 11 сентября лишь подсветило то, что жесты, упакованные в «право на ответ», давно стали частью политического театра. Этот эпизод не исключение, а всего лишь иллюстрация. Вермахт пал не потому, что кто-то стал сверять «баланс страданий»; европейские города сгорали дотла, и в этом пепле было куда больше холодного расчёта, чем гуманизма. Война как жанр никогда не нуждалась в равновесии: её ритм задаёт желание навязать финал, а не аккуратно пересчитать «невинных». Нет желания у Израиля вести этот конфликт. Ему это было навязано.

От Израиля охотно требуют «остановиться» и «реагировать пропорционально», будто снаружи можно выписать стране инструкцию, как именно ей переживать собственную резню. В этой формуле есть что-то глубоко лживое: она звучит прилично, но не выдерживает ни логики, ни честного чтения документов. Если открыть уставы и программные тексты, там речь идёт не о построении собственного государства, а о ликвидации чужого. Это зафиксированная цель, а не оговорка в скобках. И потому здесь дело не в наборе привычных противопоставлений — «мусульмане и евреи», «израильтяне и палестинцы». Речь о столкновении с проектом, в котором уничтожение другого заложено как смысл. На этом уровне разговор про «обе стороны» и «равную ответственность» перестаёт работать и возвращает к старому, неприятному различию между тем, что всё-таки можно назвать злом, и тем, что пытается ему противостоять.

С одной стороны находится армия, стремящаяся минимизировать жертвы среди гражданского населения, а с другой — террористическая группировка, цель которой максимизировать человеческие потери. Это факт, который не подлежит обсуждению. Если кто-то неспособен принять и открыто выразить это, то, возможно, пришло время для него переосмыслить свои моральные ориентиры.

┄┄┄┄┄┄┄┄┄   ^REFERENCE   ┄┄┄┄┄┄┄┄┄

_{1. First Things ‣ Catholics Against Anti-Semitism}

_{2. Электронная еврейская энциклопедия ‣ Планы раздела Палестины}