П. долго стоял у окна № 6, подавляя знакомое, но никогда не привычное чувство. Его отражение в стекле дрожало, а за ним сидел равнодушный сотрудник почты с опущенными глазами. П. просто ждал, когда с ним заговорят. После, кажется, двух минут ожидания к нему сухо обратились. Постукивая пальцами, П. выслушал, почему ему не могут отдать посылку. Сложный канцелярит привёл его отражения в окне № 6 в ещё большее движение, и он попросил повторить. Медленно, не изменив ни слова, почтальон повторил. П. выслушал, стуча пальцами.

— Ваша посылка несколько превышает вес, допускающий облегчённую процедуру получения. Получатель К. должен лично явиться.

— Это мой отец, — отвечал П.

— Тогда, возможно, у вас есть доверенность?

Вечером она лежала на столе в стопке «на среду» вместе со списком дел. П. помнил, как перекладывал папку с какими-то чеками, убирал ненужные бумаги и складывал всё на четверг, чтобы пойти в офис. Доверенность точно была в руке, но коснулась ли она потом стола или попала в сумку вспомнить не удалось. Сумка вдруг встала невероятно тяжёлой, а воспоминания о лежащей на столе доверенности потемнели. В голове возникла фигура отца, несущая за собой бедствия. В ожидании и даже предвосхищении этих бедствий П., стуча пяткой, быстро заговорил об отце.

— Понимаете. Он, мой папа — археолог. Эти старики вечно что-то придумывают себе. И попробуй возрази. У меня точно была доверенность! Можно же просто пойти на встречу. Вы знаете, археология — и правда интересная штука. Там наверняка что-то из находок. Некоторые из и правда тяжёлые. Мне очень важно поддержать папу в этом деле. Поймите. Неужели ничего нельзя поделать?

Почтальон промолчал. Просто посмотрел на П. сквозь стекло. Не сказал «нет», будто предложил какую-то игру, чувствуя, что с лёгкостью одолеет его.

П. перескочил разочарование за забытую доверенность и даже за то, что скорее всего зря проделал путь на почту и не получит посылку. Он уже представлял печаль в глазах отца и ощущения проигрыша в игре и этого нездорового трепета от ускользающего благополучия — в глазах, по спине и в груди.

­­­– Никак не получится? Там может быть что-то очень важное…

Почтальон лишь немного изменился в лице.

П. дважды посмотрел на часы и тяжело задышал. Постучал пальцами по стойке и, увидя, что в отделении пусто, принялся ходить по сторонам. Достал из сумки воду и осушил бутылку в один приём, затем принялся выполнять дыхательные упражнения. Посотрясав таким образом воздух почтового отделения несколько минут, П. резким движением распахнул дверь и вышел на улицу. Почтальон остался в недоумении, а посылка так и лежала на столе рядом.

П. сделал круг по парковой дорожке, считая шаги. В кармане он перебирал чётки — недавний совет его терапевта — и думал, как подвёл отца и не справился с таким простым и простым поручением. Стыд накатывал к горлу, и сердце уже ощутимо колотилось под пальто. Он крепко сжал кулак, ощутив в нём чуть ли не половину силу всего тела и медленно считая про себя до двадцати начал его расслаблять. Повторил. Волнения в груди несколько улеглось, и он посчитал нужным вернуться на почту.

— Прошу п-прощения, — выдохнул П.

— С вами всё в порядке?

— Уже лучше, с-спасибо. Не важно. Значит, я никак не смогу забрать посылку?

На лице почтальона появилось сочувствие. Он встал и пошёл разговаривать со старшим. Это происходило в тусклой комнате за стойкой, и ни глаза, ни уши и без того встревоженного П. ничего не видели и не слышали. Обрывисто донеслось лишь «…, но вы же сами…»

Почтальон вернулся, успокоительно улыбнулся, попросил расписаться в каком-то бланке о том, что К. доверяет ему посылку и не знаком с её ценностью. Потом, чуть напрягшись передал П. коробку. П. от души поблагодарил почтальона и насколько мог плавно пошёл к отцу.

Свернув за угол, метров через сто П. всё еще медленно дыханием и концентрацией на нём приводящий себя в порядок увидел, что угол коробки неаккуратно разорван в бахрому, и оттуда торчит цилиндрический кончик чего-то металлического, завернутого в «пупырышки». «так не годится, а вдруг повредили или украли что-то. Папа всё-таки учёный.» Но мысли бедняги П. сбились теми бедствиями, что несло разочарование отца.

П. постучал по стеклу окна № 6, привлекая внимание почтальона. Тот с поднятыми бровями выслушал проблему, покосился на посылку, тяжело вздохнул, поправил галстук и, не говоря не слова, пошёл заднюю затемнённую комнату. Вскоре оттуда вышел управляющий. Перед тем как открыть перед П. стойку, он несколько секунд близоруко смотрел в телефон, тыкая в него указательным пальцем, будто давя мух.

И вот он протянул ему руку и представился — Д. Д. Рука была мягкая, как мёртвый зверёк, о его норке же напоминал голос Д. Д. Напротив, нервная дрожь в руке П. сделала их рукопожатие похожим на сцену насилия.

— Коллега сообщил о беде с вашей посылкой, — тихо произнёс Д. Д.

— Да, да. Понимаете, надо убедиться, что всё цело и как-то… Хотя я не совсем знаю, стоит ли. Просто очень волнуюсь, —сказал П. и заглотил новую порцию воздуха.

Д. Д. пригласил его в свой кабинет. За спиной безразличного почтальона прошли человек с надорванной коробкой и запрокинутой от беспокойства головой и, заслоняясь от света, грустный мужчина в сером.

В той комнате пахло бумагой и потом. Забытые папки громоздились и топорщились на столе и полках. По углам П. мерещился нездоровый шорох.

Д. Д., будто забыв про посетителя, доплыл до своего кресла, сел в него и трагично вздохнул, будто случилось что-то ужасное, но самое страшное еще впереди. Не дожидаясь приглашения. П. сел напротив и поставил посылку на соседнюю тумбу «носиком» к столу и продолжил трясти ногой. Д. Д., насмотревшись на брошенный прямо на стол пакетик чая и проглотив комок земли, начал очень странно:

— Вчера, когда лежал в ванне, я всё пытался вспомнить когда. Но не мог. Вроде, тогда ещё было лето. Значит, она ушла от меня так давно? Вода будто перестала меня греть, хотя протянул ногу под самый кран. Там шёл пар. В голове при самой незначительной нагрузке, вроде каких-нибудь почтовых операций или воспоминаний из прошлой жизни, через две-три мысли появлялось и затягивало что-то из того дня, — Д. Д. посмотрел на посылку, поковырял мизинцем в ухе и равнодушно облизал его кончик. — Она ушла к археологу. Звали его А. Они почти сразу уехали что-то копать. Я сначала чего-то ждал, а потом тоже начал копать. Внутрь себя, и ничего особенного не находил. Уйти к археологу! Это всё равно что к архангелу. Дальше просто постепенно приближалась зима. Сейчас же зима? Я понял, что всего лишь почтальон, и каждый день прохожу мимо одной и той же булочной. Но и её уже не помню. Терапевт — к нему привели меня коллеги — тем не менее хвалил меня за слёзы, что-то искал. Но археологи то ищут лучше, — Д. Д. как-то повёл верхней губой и в скуке прикрыл глаза. — Получалось мало. Мне плохо. Тогда же в ванне я и сдался. Решил сидеть на лавочке у подъезда до конца своих дней в ожидании неё, любимой моей…

Последняя фраза будто помогла П. сосредоточиться на разговоре, и он перестал отстукивать восьмые по столу и как-то обратил внимание Д. Д. на дефект посылки.

–Да, — чуть оживился Д. Д., что придало наконец его глазам блеска. — ваша археологическая посылка. Не прекращаемый зуд, который создавало мне это слово… Хотелось съесть его, переварить и больше никогда не слышать. Но из своей ямы я всё еще плохо понимал, что это. А тут эта коробка. Тяжёлая. Внушает уважение почтальона. Бирки разных форм, на арабском и с эмблемой «Королевской Почтовой Службы». «Археологическая ценность».

На этих словах несущий бедствия отец в голове П. стал немного отступать, и теперь уже он, П. приглашал Д. Д. к посылке, взглянуть. Но Д. Д. не стал подниматься с кресла, а лишь развёл руками и с каким-то впервые проявленным чувством на лице прошипел:

— Я ковырял её пальцем будто это их свадебный торт. Я, теперь бывший директор почтамта, ломал эту археологию, воспользовавшись положением. Почтовая организация приносит вам свои извинения, хех. На ощупь там что-то вроде чайника.

— То есть всё цело? Вы… Никаких повреждений? — воодушевился П.

Д. Д. откинулся на кресле и лишь довольно замотал головой.

П., будто спрашивая разрешения взглянул на посылку, взял её и оставив мотающего головой бывшего директора почтамта, а тёмной комнате, а затем равнодушного почтальона за стойкой № 6 наконец-то понёс коробку своему отцу.

К. встретил его, раскладывая Таро. На посылку, которую П. гордо и с шумом поставил у двери, К. не обратил никакого внимания. П. отчеканил:

–Вот, пап! Немного порвали коробку, но всё внутри цело. Я старался успеть к обеду.

–Какое было окно?

–Что, прости?

–Выдавал мужчина или женщина?

–Почтальон… мужчина.

К. положил последнюю карту и сухо харкнул в сторону посылки, чертыхнувшись. Потёр руки, замерзая, и спросил:

— А что же это ты с ней? Не донёс?

П. показались грозные интонации в голосе отца, и к горлу подступил провалившийся еще на почте ком.

— Забрал еще такой…

— Видишь?

На столе поверх всех лежала карта с всадником с черепом вместо головы.

— Смерть, П. Я умираю. Уже давно я это понял. Начал задыхаться и видеть при этом черноту. Несколько раз проваливался туда во сне. Очень страшно. Потом все эти знаки — старухи с вёдрами, дохлые птицы. Ты же умный, понимаешь, что такое неспроста. Твой дед в этом же возрасте от коронара скончался, и у меня шумы в ушах при давлении начались. Она за мной пришла.

П. посмотрел на посылку как на живое, виноватое во всём существо.

–Археологию я уже год как забросил. Нет сил. Я и сам скоро стану ископаемым. Как водится, решил передать дела. Решил проверить тебя, сынок. Поручил простое дело, сынок. Положил мамин старый кофейник в коробку, прибавил гвоздей для веса, обклеил по всем нашим археологическим правилам и отправил как диковинку самому себе. Знал, что они там взъерепенятся. Бюрократия у нас легко возбудима. Воти послушание тебе…

— П-проверить? Вот этой посылкой? — П. снова взглянул на обклеенную по всем канонам героиню дня. — Умираешь? Ты вчера тряс за воротник доставщика пиццы!

— Все мои соки гниют, это точно.

И тут вся дрожь, с которой П. пребывал весь день, стала чем-то другим, и он схватил коробку, кряхтя добежал до балкона и швырнул её в окно.

К. бросил взгляд на карты, запахнул халат и пошёл смотреть вниз на посылку. Вместе они довольно долго смотрели на укатившуюся крышку и погнувшийся носик. Затем П. громко сглотнул, повернулся к К. и сказал:

–Прости, пап. Может, кофейку?