Ларс фон Триер. Все непросто, как всегда. И как же приятно угадывать его подсказки, понимать его сравнения, идти в указанном им направлении. Ну или наивно полагать, что угадываешь, понимаешь и идёшь в нужном направлении. Все равно приятно. Это же фон Триер! «Дом, который построил Джек» — картина исключительная в своей философской подоплеке. Прийти к единому умозаключению после приема двух с половиной часового концентрата триеровской исповеди невозможно. Дом, который построил Триер из разбросанных кирпичей своей мудрости — крепость, к которой и не знаешь, как подступиться. Пытаться брать штурмом — бесполезно, давайте погуляем вокруг.

Этаж 1. Земля и ад в стремлении к тождеству. Триер contra Данте.

Ты уже, голубчик, давно в аду.

Из проповеди отца Дмитрия Смирнова

Во времена Данте существенной схоластической проблемой стало толкование ада и смерти. Возник вопрос: как господь всемилостивейший допустил адские страдания, вечные и неизбежные? Данте, подобно истинному мыслителю Возрождения, отвечает так: не бог повинен в смерти и мучениях, а сам человек. Бог создал личность, наделенную способностью любить и свободно отказываться от любви. Но должно понимать, что, отказавшись от любви, человек отказывается от бога и от себя самого. И место ему за это в аду. Нравственный путь человека заключается в том, чтобы опуститься как можно глубже в темную преисподнюю своей грешной души, прийти в ужас от увиденного и только тогда устремиться вверх по направлению к раю. Дантовский герой «Божественной комедии» выбирается из ада не только поняв, что «не надо путать туризм с эмиграцией» (как в старом анекдоте), но еще и потому что сменяется его спутник. Вергилий сопровождал Данте все ниже к самому сердцу ада, но вывести его оттуда смогла только Беатриче, единственная возлюбленная поэта. Лишь любовь стоит в оппозиции к вечному наказанию.

Ларс фон Триер пересказывает эту мысль своим, шершавым фонтриеровским языком. Джек не достоин восшествия из ада, ибо он не в состоянии в силу своей страсти и природы ужаснуться собственным деяниям, ведь он от них в таком восторге. И главное, он никогда не любил, точнее любил своей странной любовью, далекой от понимания любви в христианской традиции.

Итак, ворота в рай перед Джеком и перед грешником Данте заперты на один и тот же замок. Триер продолжает развивать дантовскую концепцию ада, где 9 кругов, следуя друг за другом, устремляются в недра земли. Девятый круг для тех, кто обманул доверившихся, как Иуда, например, и представляет собой ледяное озеро. Сердце ада — царство стужи. У фон Триера Джек нисходит в ад через отверстие в полу своей холодильной камеры. Лед и ужас — это его отправная точка. По Данте, во льдах отбывают наказание те, кто предал доверие. А Джеку, судя по всему, доставляет особенное удовольствие убивать тех, кто ему доверился, с кем он успел познакомится, завести роман или войти в отношения «клиент-страховой агент». Вывод: жуткий холодильник Джека — низшее дно ада, концентрированное зло, но этот ад — на земле, в нашей реальности. Хуже того, Триер оспаривает христианскую парадигму, утверждая, что настоящий ад возможен только на земле. Он отрицает трёхчастную структуру миропорядка, где рай, земля и ад сосуществуют независимо друг от друга, смыкая все три уровня.

После того, как Джек покидает холодильник, Вергилий показывает ему другие круги ада, ведя его вверх, противоположно тому, как Вергилий вел Данте. Вместе с Джеком мы поднимаемся все выше, и перед нами открывается поле с косарями. Детское воспоминание Джека, светлое и умиротворяющее? О, нет. Это дантово Поле никудышних, некое преддверие ада, «То горестный удел/ Тех жалких душ, что прожили, не зная/ Ни славы, ни позора смертных дел». Косарь — это образ безликого работника, не грешного, но и не благодетельного. Значит, Джек движется вверх, минуя круги ада.

Следующая сцена происходит у обрушенного моста, что когда-то вел прочь из преисподней и наверх. По нему не пройдешь, его не обойдешь. Падение неизбежно, а подняться из ада в рай никому ещё не удавалось. Триер не приемлет «лёгкий» взгляд Данте на ад как на место, где можно прогуляться, а потом пойти домой. Триеровский ад тождественен и территориально совпадает с нашим земным миром. А существует ли у него рай? Джек говорит: «Я считаю, рай и ад одно и то же. Место души — в раю, тела — в аду». Но как душе попасть в рай, если из ада нет выхода? Никак… Есть только катабасис, анабасис же невозможен.

Этаж 2. Триер в диалоге с Кьеркегором. Любовь как побуждение к убийству.

Господи на небеси, благодарю Тебя;
лучше, чтобы он верил, что я — чудовище,
нежели потерял бы веру в Тебя.

«Страх и трепет» С. Кьеркегор

А ещё читается в «Джеке», как датчанин Ларс фон Триер развивает мысль своего соотечественника, религиозного философа и основоположника экзистенциализма Сёрена Кьеркегора. Сперва об идеях Кьеркегора.

Пожалуй, самый популярный его тезис заключается в том, что сфера этического не всегда совпадает и в случае несовпадения стоит ниже религиозных божественных требований. «Вера — есть тот парадокс, что отдельный индивид как таковой выше всеобщего», — у каждого человека есть абсолютный долг перед богом, который отнюдь не всегда есть воплощение добродетели. Кьеркегор говорит о некоем «рыцаре веры», «верующем ибо абсурдно», беспрекословно выполняющем божью волю. «Всякое движение бесконечности осуществляется посредством страсти, и никакая рефлексия не в состоянии вызвать движение», — поступок «рыцаря веры» становится достоянием вечности, это подвиг, отрицающий всякую рефлексию. Если бог потребует проявить силу в бессилии, мудрость в глупости или безумии, любовь в ненависти — то так тому и быть. На то слово божье. «Рыцарь веры» не будет обращать внимание на социальные нормы, не будет искать всеобщего одобрения так же, как и не будет страдать от всеобщего порицания, ведь на его стороне сам Бог. Кьеркегор находит такого фанатичного «рыцаря веры» — библейского героя Авраама, родоначальника многих народов. Дело было так: жила пожилая пара, Авраам и Сарра, и не могли они иметь детей. Но бог смилостивился и послал Аврааму сына Исаака, которого Авраам безмерно полюбил. Однажды бог решил испытать веру Авраама и приказал убить Исаака. Никуда не денешься, надо исполнять. Авраам приготовил жертвенник и уже занес нож над сыном, как перед ним явился агнец. В общем, история закончилась благополучно для всех кроме агнца.

К чему это все? Да к тому, что Джек — «рыцарь веры». Он служит прекрасной иллюстрацией идей Кьеркегора с той лишь поправкой, что являет собой крайне отрицательный образ. «Рыцарь веры» исполняет свой долг перед богом, и это исполнение не предполагает обязательного следования человеческому закону и даже божьим заповедям. Триер отыскал в темных подворотнях священного писания не только абсолютный мрак, но и колоссальное противоречие. Почему бы «рыцарю веры» не стать хладнокровным убийцей, если он сочтет, что на то воля божья? Крестовые походы — прекрасный пример: иди и убивай иноверцев, ибо так хочет бог, так ты спасешь людей от неверия, сбережешь их грешные души. Убивай из любви к своему богу, из любви к людям. Любовь и убийство у него — явления тесно связанные, чуть ли не родственные. Что это за бог такой, доказать веру которому можно только убив того, кого любишь или кого следует возлюбить?

Оказывается, Библия — не только альманах насилия, но еще и сам себе идейно противоречащий манифест. «Когда б вы знали, из какого сора» эта ваша христианская благодетель — вот триеровский тезис. Чем Джек хуже Авраама? Мы, конечно, понимаем, что Авраама от убийства во имя бога бог и спас, страшного греха не свершилось. Но ведь Авраам уже занес нож, уже готов был убить, в душе уже убил! Давайте рассудим. Было бы жертвоприношение Авраама сакрально и символично? Да. Тогда извращения Джека — тем более да. Есть ли в этих деяниях великая цель? Если убийство собственного сына по непонятным метафизическим причинам есть иллюстрация грандиозной целесообразности, то постройка дома из замороженных трупов, безусловно, практически оправдана, в доме хотя бы можно жить. По Триеру, жестокость и темнота Ветхого Завета стирают границу между добром и злом, преступлением и благодеянием, позволяя серийным убийцам интерпретировать собственную безнаказанность, везение, избранность в свободной «художественной форме». Такие, как Джек, гору трупов называют Домом, вероятно, Домом с большой буквы, как произведение искусства. И где в Библии сказано, что так нельзя? Все знают заповедь «не убий», но как она сочетается с историей Авраама? Где сказано, что любить и убивать — не сущности одного явления?

Этаж 3. Красота смерти. Смерть как высшая цель бытия.

Благо везде и повсюду
зависит от соблюдения двух условий:
правильного установления конечных целей
и отыскания соответствующих средств,
ведущих к конечной цели.

Аристотель

Из фильма мы поняли, что Джек — перфекционист. Единственный материал, из которого он может построить дом, который бы его удовлетворил, — человеческие тела. Триер указывает, что это не только проявление больной психики Джека, но и суть его философии. Джек не эгоистичен, скорее наоборот, он полон добродетели и энтузиазма в стремлении помочь людям обрести цель своего бытия. Зачем просто существовать, если можно стать частью великого замысла? Все живое обретает смысл и подлинную красоту в смерти — вот главная идея нашего безумца.

Мы видим Джека в детстве. Перед нами мальчик, следящий за полевыми работами косарей. В том, как они синхронно работают и размеренно дышат, мальчик наблюдает саму гармонию и рациональность. Но эта идиллия вдруг надламывает что-то в душе маленького Джека; из него выплескивается желание внести хаос в мировой порядок, разрушить, испортить, надругаться (горячо обсуждаемая сцена с отрезанием лапки утенку). И если толчком к этому насилию было наблюдение за косарями, то, может быть, их работа не так уж безобидна? Может быть, кошение травы было первым насилием, которое наблюдал Джек. Для обычных людей это самое мирное занятие. Но Джек — необычный ребёнок, он чувствует и думает иначе. Скошенная трава вкусно пахнет, но ведь это результат того, что траву срезали, убили. Обычным людям нравится запах смерти травы. Обычным людям нравится вкус смерти винограда. (Джек рассуждает об особо ценном вине из винограда, который гниет на ветке заживо). Обычным людям нравится вид смерти диких животных. Перед третьим инцидентом фон Триер показывает нам множество прекрасных полотен и кинохроники, изображающих охотничьи трофеи и горы убитой дичи. Получается, самые обычные, читай безобидные, люди не просто убивают ради пропитания и одежды, но ещё и получают эстетическое наслаждение от вида (запаха, вкуса) жертв. Фон Триер как бы спрашивает нас, обычных людей, нет ли и в нашей эстетике дьявольской червоточины. Так ли велика пропасть между нами и Джеком? Больная эстетика его психики с врожденным уродством заставляет Джека украсить трупы матери и её сыновей еловыми ветками и вороньими тушками, зафиксировать посмертную улыбку на лице Ворчуна. Но не забывает он и о практической пользе убийств. В живом человеке Джек не видит особого толку, а вот в мертвом… Из людей можно и дом построить, и кошелечек сшить; главное — найти правильное применение материалу.