***

Так уж вышло, что плавать я научилась значительно раньше, чем ходить. Одно время родители даже клали меня в пластмассовый таз с водой, когда шли куда-нибудь в гости. Идут, обычно, мама с папой между собой под ручку и везут санки, а в санках я в тазу барахтаюсь и пускаю мыльные пузыри на всю улицу.

Потом как-то вечером мама сказала папе, что нам необходимо второй таз заиметь, потому что она рассчитала родить мне приятеля. Папа ничего не ответил, а только померил меня рулеткой с разных сторон и сел доедать кабачковую икру.

На следующий день с антресоли достали дедушкин велосипед «Харьков». Он был немного ржавый и без одной педали. Папа наскоро приделал к нему третье колесо, прилепил меня скотчем к сидению и отправил во двор, чтобы не мешать мыть полы.

***

Однажды мы обедали всей семьей, и бабушка сказала, раздражительно толкнув локтем мой велосипед: «Кука, ну мой шины, когда садишься за стол, они же прямо в тарелку лезут!» Я решила снести все оскорбления и доесть котлету с посыпкой, но слезы так и капали из одного моего глаза, забрызгав вскоре весь обеденный стол. Папа сказал: «Ух ты, какое все мокрое!», а потом велел найти угол и встать туда, что бы наказаться.

Все углы в нашей квартире были заняты, и мне пришлось встать в один из углов таксофонной будки, которая была рядом с домом. Велосипед влезал туда только одним колесом, и стоять там было довольно затруднительно.

***

Папа трудился водителем автобуса, поэтому мы иногда ездили на нем на дачу. Мама всегда подготавливала туда много разных вещей, говоря, что все это когда-нибудь будет нужно. Никто в этом не сомневался, поэтому на дачу каждые выходные свозились автобусы нужностей. В последний момент бабушка начинала обижаться, заметив, что мама в тихую уложила в эту категорию фарфоровую мышку или старый байковый халат, и требовала немедленной остановки, чтобы идти пешком. Меня тоже высаживали вместе с бабушкой, потому что отпускать ее одну было бы бессердечно. Оставшийся путь мы преодолевали вдвоем. Бабушка, беспокоясь, как бы навстречу не вылетела машина, чтобы меня убить, а я — усиленно крутя педаль, потому что в самые ответственные моменты она хватала меня за багажник, тянула к себе, и громко кричала: «Ох, черти, как ездят!».

***

Как-то бабушка незаметно подкралась ко мне вечером и сунула в руку значок с лысо-бородатым дядей. Заговорщическим голосом она мне сообщила, что это — дедушка Ленин и что он меня любил, хотел, чтобы у меня все было, и много для этого работал, а потом умер. Наверное, это так вышло от переутомления. Я хотела было прикрепить значок к кармашку на платье, но бабушка сказала, что родители этого дедушку вообще-то не очень любят и чтобы я так не делала. Значок, в итоге, я положила в карман, чтобы не возбуждать плохих воспоминаний в обоих родителях, а бабушка умиленно на меня смотрела до самого «Спокойной ночи, малыши».

***

Папа был большим поклонником математических наук, поэтому он любил все считать и мерить. Встанет, бывало, в выходной и давай все считать. Сколько у нас окон, да сколько половиц, да нет ли какой зависимости между длиной майонезной банки и количеством распустившихся гераней. Так до вечера и провозится с тетрадками в клеточку, черкая чего-нибудь. Мама это не особенно одобряла, но при папе выражала сочувствие и даже иногда обращалась к нему с каким-нибудь вопросом, чтобы доставить приятность. Подойдет и как бы между делом спросит: «Ой, слушай, а ты не помнишь, ты высчитывал уже количество картошки для кастрюли, если я хочу ее в виде соломки поварить?» Папа с важным видом поправлял очки и небрежно отвечал: «На маленькую кастрюлю, которая голубая и с цветочком? Ну, шесть штук».

***

Мама с папой познакомились в далекой юности, когда папа еще носил красную беретку, а из мамы пытались взрастить первую виолончель в оркестре. Виолончель дрессировке не поддавалась, но раз уж деньги до конца года были заплачены, то надо было отрабатывать. Папа же страдал довольно редким дефектом — имел одну большую ногу. Это делало его наиболее загадочным для мамы, которой все обычное претило. Задумчиво рассматривая как-то в гостях папины 10 пальчиков на ноге, она пришла к выводу, что жить без них больше, пожалуй, не может — так они ей симпатичны. Папа в это время раздумывал над конструкцией трехэтажной кровати с электроподачей ковша для ребенка и не сразу заметил, как мама перевезла его в «хрущевку» с видом на колесо обозрение. Потом мама папу долго пилила и, в конце концов, ноги у него стало две.

***

В очередной раз делая круг вокруг дома, я встретила другого такого же ребенка в синем комбинезоне. Он стоял и пускал слюни. Я подъехала к нему, чтобы поподробнее разглядеть, как он придумал это делать, чтобы сразу так много. Ребенок в синем комбинезоне сразу бросил свое занятие и сказал «Гу». Не зная, что делают с такими детьми, я мотнула головой, поморгала глазами и изобразила убитую гневом обезьяну. Папа всегда хвалил меня за такое и советовал идти в театральный. Некто в синем комбинезоне удивленно посмотрел на меня, громко чихнул и стал опять пускать слюни. Способ его был довольно простой, я таким пользовалась еще на прошлой неделе, а больше он ничего не умел. Так что друга из меня в этот раз не вышло.

***

Как-то вечером пришла мама и сказала мне: «Вот, Кука, познакомься, это — твой дядя». Дядя улыбнулся и сунул мне плюшевого кота. Кот был большой и тяжелый. От него немного пахло бензином, в прочем, как и от самого дяди. Потом мы привязали его проволокой к багажнику, чтобы можно было не держать в руках, и пошли ужинать. За столом все обсуждали, как дядя скоро женится. На кухню я уже не влезла из–за колес, поэтому мне выдали печенье с собой и велели чем-нибудь заняться. Покатываясь от одной стенки коридора к другой, мимо зеркала, в котором мы с котом отражались теперь вместе, я думала, сколько еще дядей у меня есть, дарят ли все они котов и в какой период времени их нужно ждать?

***

На ночь мне исправно читали. Мама говорила, что это развивает фантазию, поэтому нужно было читать каждый вечер. Если мама не могла читать, то читал папа. Он читал занудно, долго и не отделял голос фунтика от голоса Карабаса-Барабаса. Долго такую обделенность талантом терпеть было сложно. Бабушка читала только стихи, потому что считала, что это развивает не только фантазию, но и память. От этого занятия ее отстранили, когда родители услышали, что Бабушка ужа на средине поэмы «Летающий пролетарий».

Дедушка тоже иногда читал, но только газету «Советский спорт». Но когда другого варианта не было, соглашались и на этот.

***

Как-то мы смотрели все вместе телевизор, и бабушка вдруг сказала : «А что это у нас Кука до сих пор не разговаривает? Надо ее сводить к логопеду». Папа вдруг оторвался от шахмат с самим собою и заметил, что зато я, в общем- то, хорошо катаюсь на велосипеде. Тогда мама, чтобы уберечь бабушкин валокордин, предложила попить чаю. Бабушка сказала, что чай она и не подумает здесь пить, потому что в этом доме для нее все жалко, да и сахар у нас даже не сладкий. Последнее бабушкино замечание показалось мне наиболее значимым.

В этот раз я попыталась влезть в телефонную будку только задним колесом, удерживая сладкими от сахара руками передний тормоз.

***

У бабушки были какие-то самостоятельные зубы. Они плавали в стакане у кровати. Я тоже хотела себе такие заиметь, но не знала, как. Мои-то зубы ко мне приросли крепко-накрепко и сниматься никак не хотели. Усиленно драя их зубным порошком, я понимала, что вся эта котовасия с умыванием закончится только после того, как у меня появится своя челюсть в стаканчике. Заметив, что я каждый день просиживаю у бабушкиных зубов, в надежде на то, что мне их подарят, папа сказал: «Похоже, Кука у нас зубным врачом будет».

***

Поскольку я никак не хотела разговаривать, мама повела меня к логопеду, чтобы убыстрить умственное развитие. Логопед безразлично оглядел мой велосипед, ударил по коленке моточком и наказал есть чернику для глаз.

«А что вы посоветуете для голосовых связок?» — спросила мама.

«Пить сырые яйца», — сказал логопед, не в силах отмахнутся от настойчивого маминого желания выйти из кабинета хоть с какой-нибудь надеждой.

С тех пор меня посадили на усиленную яичную диету.

***

Мама была педагогом и поэтому она все всегда лучше всех знала. С утра за нашей дверью выстраивалась очередь из разных неуверенных в своих знаниях спрашивающих. Иногда, особенно перед праздниками или какими-нибудь известными днями, спрашивающих было так много, что они переставали вмещаться в подъезд, а стояли друг за другом вдоль дома и поликлиники, поворачивали около детской площадки и останавливались прямо напротив булочной. Особенно находчивые этим пользовались и занимали очередь еще и туда.

***

На Новый год мама замешивала таз «Оливье», наваривала два ведра картошки и заготавливала ванную квашеной капусты, чтобы все наелись. Затем она составляла список тех, кто придет точно, тех, кто может прийти и тех, кто не придет никогда. В последнюю категорию попадали папины родственники, которые не могли простить распила ноги и, я так полагаю, дедушка Ленин. Пока все лопали шпроты, мне полагалось пить сырые яйца, потому что мама запрещала нарушать диету. Лишь в виду праздника мне можно было украсить яйцо веточкой свежей петрушки. Но и то, и то…

***

Мама и папа почему-то считали, что наказание в виде угла должно способствовать моему нравственному развитию: «Ну вот, постоишь в углу и подумаешь!». На самом деле они не подозревали, столько всего нужно было там переделать, прежде чем наконец доходила очередь до дум. Нужно было успеть поиграть в человечков, прыгающих со стены на стену, поводить пальцами по узорам, поковырять дырки на обоях или успеть отколупать порядочный кусочек краски, прежде чем твое заключение подойдет к концу.

Аналогичные ошибки наблюдались у других родителей: в хорошую погоду двор был до верху забит провинившимися преступниками, которые стояли в стыках стен, труб, заборов и бордюров. Все они напряженно занимались нравственным развитием.

***

Как-то раз после вечерних новостей бабушка сказала, что нам надобно обязательно выращивать помидоры, потому что скоро будет кризис, и помидоры расти перестанут навсегда, а ребенку нужны витамины вне зависимости от политической ситуации в стране и времени года. И если мои безалаберные родители этого не понимают, то она, человек старой закалки и долгих лишений, такому горю воспрепятствует со всей готовностью. На следующий день бабушка завалила ванную черноземом и усиленно принялась сажать, хорошенько обрабатывая молодой урожай тяпкой. Родители злились, выкапывая себе ямки для вечернего умывания, но бабушку инициативу губить не стали. Папа даже помог соорудить парник и поставить чучело от соседей, временами приходящих сунуть нос в чужие дела. К 1 мая парни снесли, а грядки перекопали для посадки топинамбура. Потому что бабушка после утренней передаче по радио навсегда утвердилась в мысли, что помидоры худо-бедно, но все–таки наскребешь, а вот с топинамбуром в стране может быть напряженка.

***

Поскольку я никогда не разговаривала, то родители решили меня записать на макраме, потому что это рядом с домом и хорошо развивает моторику. Преподавательница сначала с сомнением меня оглядела, как бы говоря: «Какое тут макраме?». Мама сунула ей в руку кусок шоколадный колбасы, завернутой в газету, и быстро ушла, потому что ей еще надо было успеть постирать. Я спешила дружить и с радостью оглядела всех потенциальных претендентов: два близнеца на первой парте и привязанная к стулу девочка в красном сарафане. «Падает часто», — сообщила мне учительница и выдала комок шнурков, которые велела распутать. Но мой велосипед был значительно выше парты, а это не очень педагогично, так что пришлось мне переехать на подоконник в самом дальнем конце класса, навсегда потеряв шанс узнать что-нибудь о привязанной девочке и именах двух одинаковых на первой.

***

В какой-то четверг мы пошли с мамой в магазин. Я вообще тяжело умещалась в магазине и постоянно кого-нибудь придавливала. Мы встали в очередь за молоком, мясом и еще чем-то в третьем отделе. Мама все время говорила: «Постой, я сейчас приду». Иногда она «приходила сейчас», как и обещала, а иногда «ну передо мной был один человек, не уходить же?». Тогда я вынуждена была наезжать на продавцов и покупателей, чтобы отвлечь внимание от всего того, без чего можно, в принципе, обойтись, снижая таким образом покупательскую активность.

***

В выходной меня как-то повезли в центр, в гости к маминой школьной подруге. В метро на стенке висел дедушка Ленин, и еще надо было бросать монетки в турникет. «С велосипедом нельзя», — сказала тетя, колыхая грудями перед моим носом. Мама уже затеяла поругаться, но мы серьезно начали опаздывать, так что пришлось меня взвалить на папу, а велосипед отдельно. С папы было хорошо видно нависающие лампочки и различные прически, идущие внизу. «Дедушка-то у меня какой известный», — подумалось мне, когда вагончик увозил нас в темный туннель с одинаковым неменяющимся пейзажем.

***

Больше всего в жизни я ненавидела ходить в баню, но бабушка утверждала, что все эти наши души ничего не отмывают. Из солидарности, меня раз в неделю отдавали ей на растерзание. С багажника снимался кот и клались нужные вещи, которыми мы не пользовались, но брали на всякий случай, который никогда не представлялся. В бане на голову надо было повязывать что-нибудь. Что-нибудь обычно было майкой или вафельным полотенцем, да еще и называлось бабушкой «головным убором». Этот факт меня расстраивал особенно серьезно. В парилку меня не брали, потому что мой велосипед туда не пролезал. Бабушка выдавала мне эмалированный таз с мочалкой и говорила: «Ну, ты тут пока поиграй». Кроме меня в тазах играло еще много народу, но они все были голые. Видимо, чтобы потом не сушить одежду, когда наплескаешься.

***

Иногда по выходным меня водили гулять в парк. Там был пруд с утками, ржавые карусели и толстые тети, продававшие воздушные шары. Шарик мне покупали полосатый и еще на сдачу вату. От ваты на щеках незамедлительно вскакивала красная сыпь, и кто-нибудь из взрослых обязательно замечал на утро: «О, у Куки опять краснуха!». Виновный получал от мамы на орехи за забывчивость, а меня, намазав зеленкой, отсылали в таксофонную будку думать о своем поведении.

***

Мне всегда хотелось щенка, но когда я смотрела грустными глазами на какое-нибудь дворовое шелудивое, то папа сразу начинал шевелить подаренным дядей плюшевым котом, который возился со мной на багажнике. Это был такой тонкий психологический ход. Кот вынужденно терзал сердца: «А как же я? Неживой и страшный, воняющий бензином. Неужели ты хочешь меня предать?». Кстати, у других детей родители проделывали подобный трюк с обезьянами и машинками. После такого папиного порыва приходилось долго искать новую проволоку, чтобы привязать его обратно. Кота я любила, искренне. Даже когда он случайно упал с багажника в краску и стал наполовину болотного цвета.

***

Время от времени бабушка затевала день кулинарии, в котором должны были участвовать все, а она бы повелевала. Начиналось все с того, что она неожиданно подстерегала меня в коридоре, тихонько, как бы для виду, приподнимала за лямки от комбинезона и предупреждала куда-то в ноосферу: «Что-то у нас Кука совсем похудела на этом вашем макраме!». Затем, она на всякий случай обволакивала тело в дождевик и шла во двор на зеленую лавочку толкать речь о родительских прорехах. На упомянутом месте ее уже ждали товарищи по партии и самые отъявленные борцы за справедливость. После пылкого выступления, семя, насильно воткнутое бабушкой в чернозем народных масс, прорастало до самого продуктового магазина и стеллажа с мукой и яйцами. Бабушка, объединившись с народом, начинала рьяно намешивать в ванной тесто для калачей, блинов и ватрушек. «Смазать маслом!» — кричал буревестник полдника, щелкая вставными зубами. И 33 старухи и один старух принимались махать гусиными перьями по заготовкам для плюшек размером с колесо папиного автобуса.

***

Однажды мне очень надоели серые кусающиеся колготки, я взяла ножницы и решила отрезать место, где они кусают. Мест оказалось множество, из чего легко делался вывод о невероятной замысловатости их строения. Жаль, что этот необычный факт не удивил взрослых так же, как и меня. Занятия по анатомии были прерваны маминым обещанием выдрать меня, как сидорову козу. Колготки теперь были все в заплатках и швах, а я — в привычной телефонной будке за углом.

***

В соседней комнате от нас жил мальчик-живодер, оперная певица с котом и бывшая африканская королева. Певица, распеваясь в коридоре в костюме мадам Баттерфляй, постоянно бдила о состоянии здоровья своего кота, которого мальчик-живодер старался поймать в капканы, расставляя их по всей квартире. По мере перехода его в следующий школьный класс, механизмы становились все более изощренными: в паркете устраивались окопы, на потолке свешивались защитные сетки, а по кухне путешествовали мыши-камикадзе.

Бывшая африканская королева же никогда никуда не выходила и в жизни квартиры никак не участвовала. Подходить к ее двери запрещалось строго-настрого. И лишь изредка ночью можно было слышать, как она постукивает пальчиками по своей короне, спрятанной в дневное время на самом дне клетчатого чемодана.

***

Мама считала, что все в мире должно приносить пользу, а потому игра в конструктор — это для маленьких и немощных. Вместо всех этих развлечений мне полагалось собирать микросхемы для компьютера, потому что это развивает некоторые навыки и помогает росту семейного перспективного бизнеса. После ужина мама с таинственным лицом убирала со стола поварешки, зашторивала окна, раскладывала винтики со шпунтиками и мы принимались за работу: папа паял, мы с мамой крутили и щелкали, дядя втыкал все это по очереди в компьютер, а бабушке доставалось складывать готовый продукт в коробочку и заклеивать скотчем. Папа говорил, что хоть это все и придумал Бил Гейтс, но мы значительно усовершенствовали его схему.

Так, спустя месяц я собственноручно сделала на велосипеде сигнализацию, прикуриватель, габариты, спидометр и автоматическую регулировку сидения.

***

Однажды я все–таки решилась подружиться с ребенком в капюшоне. Он стоял с формочкой в виде чего-то странного и плакал. Я хотела подъехать к нему, но именно в этот момент из окна высунулась мама и позвала обедать. За обедом я нарисовала на скатерти формочку плачущего мальчика. Папа с мамой долго рассматривали рисунок, и в конце концов поругались, потому что папа говорил, что это ананас, а мама утверждала, что это чеснок. Тогда папа сказал, что он разведется с мамой, потому что у нее каждый раз подгорает картошка. Тогда мама начала плакать и говорить, что ей, в общем, папа не очень-то всегда нравился. Тогда папа сказал: «Ах, вот как, значит?» — и ударил кулаком по столу. Мама тоже сжала кулак, чтобы по чему-нибудь ударить, пока по этому не ударил папа, но тут пришла из магазина бабушка с сумкой, увидела разрисованную скатерть и на всех обиделась от чистого сердца.

***

Как-то раз мама расчесывала мне волосы и совершенно в них запуталась. Я стала трезвонить в велосипедный звонок, что бы позвать на помощь, но папа был на работе и не услышал. Тогда мама сказала, что придется меня постричь, потому что уже надо идти пылесосить, а одна рука у нее теперь совершенно привязана к моей голове. В этот день я не пошла во двор, а все оставшееся время лежала в постели и плакала. Мама иногда заходила ко мне и, отодвинув велосипед, садилась на клетчатый диванчик, успокоительно приговаривая: «Вон дед лысый — и ничего. Живет».

***

Стоя в телефонной будке, где по родительской теории неблагодарный ребенок должен был осознавать свою неполноценность, я изо всех сил мечтала заодно найти на полу жетончик. Без него послушать чужие голоса в трубке возможным не представлялось. Так говорила бабушка. Но на всякий случай пришлось сверить показания остальных, потому что эти взрослые всегда что-то недоговаривают. Жетончики водились у незнакомцев, которые время от времени заходили с улицы поприжимать трубку к уху. К несчастью, терять свою такую возможность никто не спешил.

***

Для того, чтобы в очередной раз влить в меня пару сырых яиц, бабушка использовала ворох отвлекающих приемов, которые ей казались проверенные как временем, так и собственнолично. Физическая расправа была под запретом, а вот про запугивание никто ничего не говорил, поэтому здесь было, где бабушкиной фантазии разгуляться. Если кратко, то сырые яйца не только гарантировали мне вечную молодость и умственную полноценность, но и избавление от рака, цирроза печени, СПИДа и даже ОРВи.

***

Мама говорила, что дядя пошел по скользкой дорожке, занявшись компьютерами. Потому что всегда есть кто-то «поголовастее». Он его обдует запросто. Если не сегодня, то завтра. Каждый раз, когда дядя приходил к нам в гости, я тщательно приклеивала пластырь к подошвам его ботинок, чтобы он не поскальзывался и занимала вахту возле окна, ведь «Поголовастее» мог появиться в любой момент.

***

Как-то раз я испытывала дедушкино терпение, старательно выводя узоры на комнатных обоях. Дедушка оказался крепким орешком и предпринял какие-то серьезные действия только после того, как синяя непрерывная линия шариковой ручки уже подползла к коридору. Прежде чем судить меня по всей строгости закона, дедушка решил одеть свою старую военную форму и рассказать, что такое настоящие человеческие страдания в лицах и красках.

Горящий комод и диван мы все–таки потушили, когда вернулась мама, а вот медаль за взятие Берлина серьезно рисковала отойти врагу из квартиры ниже в качестве компенсации за ремонт кухни.

***

Мама была помешана на чистоте и тайм-менеджменте. Так что не смотря на то, что руки у нее были всегда заняты штопкой или застирыванием папиных манжетов, она умудрялась правой ногой обуздать пылесос, а левой — половую тряпку. На голове у нее помещался валик для сбора паутины на потолке, изготовленный папой по специальной технологии, а к поясу был накрепко привязан освежитель воздуха, выдававший струю раз в 15 минут. Но этого было мало, поэтому пока мама медленно передвигалась по квартире, распространяя запах сирени, успевала надиктовывать мальчику-живодеру задания по русскому языку.

***

В одно зимнее утро папа пришел в мою комнату, сел на кровать и начал восхищенно показывать журнал: «Гонка Тур де Франс», неумело скрывая огромное желание разбудить во мне заинтересованность. На картинках были изображены мужчины, у которых вместо человеческих ляжек были куриные. Точно такие же мы с мамой покупали в отделе «Мясо, рыба» раз в неделю.

С тех пор, глядя, как родители уминают куриные котлеты, я считала, сколько спортсменов не смогут принять участие в состязании.

***

Однажды мы купили видеомагнитофон. Его принесли в большой коробке и всего обмотанного пленкой с хлопающимися шариками. Мама поругалась, что у ребенка нет колготок, да и люстру было бы неплохо сменить. Бабушка ничего не сказала, но запомнила этот родительский промах. Спустя два дня, папа, благодаря своим математическим способностям, наконец расшифровал китайскую инструкцию по подключению. «Ну все, теперь наша жизнь изменится»,- торжественно проговорил он и нажал кнопку на пульте.

Вот так вот, крутя единственной педалькой в постели, я теперь слушала по ночам классику кино из соседней комнаты.

***

Вопреки яичной диете, макраме и развитию мелкой моторики посредством сборки компьютерной техники, я упорно не начинала разговаривать. Мама считала не педагогичным показывать расстройство детям, так что уходила нервничать и переживать на занятие по массажу, где ее не терпеливо дожидались полчища лиц, страдающих взвинчиванием, отягощенных стрессом или погруженными в депрессию так, что только по ушам и голосу еще можно было догадаться, что это нечто, имеющее человеческие признаки. Мама бралась даже за случаи самые запущенные и безнадежные, не брезговала кости вправлять в разные стороны, и умело расправлялась с позвоночниками в несколько раз ее по размеру превышающими. Даже слона из московского цирка привела в чувство после неудачного падения с каната. Клоуны, слона притащившие на прием по частям, в панике бегали, да конфетти рассыпали от безнадеги, а мама стояла так в кабинете задумавшись, кость берцовую по столу раскатывала, переминала. То тут подправит, то там вогнет. Так и собрала слоника. Он до сих пор, говорят, в цирке выступает. Только с канатом завязал навсегда после того случая. Решил сосредоточится на верховой езде и фехтовании.

***

Однажды папа решил серьезно заняться изготовлением домашнего торнадо или цунами, но для этого нужно было куда-то услать маму, потому что она, понятно, жертвовать ради экспериментов чистым полом, сияющими окнами и выбитым на морозе ковром совсем даже не собиралась. Бабушка представляла опасность хоть и меньшую, но все–таки существующую: «Наука без политики не наука!» -говорила она, энергично набивая своими прокламациями шкаф, подальше от папиного неудовольствия. Так что папа погрустил немного, повздыхал, что-то почирикал в блокнотике и пошел во двор мыть автобус.

***

Мы как-то красили с дедом велосипед краской из старой железной банки. Запах от нее был ужасный, да и цвет получался ни на что не похожий, потому что хранился трофей на балконе со дня дедушкиного возвращения из армии. «Кинулись мы всем нашим батальоном в заброшенный сарай посреди поля и давай так хаотично брать что кому в руки попадется. Я-то по первой расстроился, что это не тушенка, так не выкидывать же теперь, да?»- орал дед, размахивая кисточкой и так, в конце концов, увлекся, что обновил зверя, привязанного к багажнику, от чего тот изрядно полысел.

***

Бабушка с нервным презрением относилась к спорту, и только сквозь слезы могла видеть, как взрослые люди без толку наматывают круги на стадионе. Она всегда говорила, что труд народный не должен попросту быть растрачен. И что капитализм весь такой вот бесполезный, так что хорошо, что дедушка Ленин умер, а то сгорел бы со стыда. «Поставить бы их всех банки крутить со смородиной на зиму — вот это я понимаю!» — говорила она, угрожающе выкатываясь с кухни с миской сахару, каждый раз, как из телевизора доносился звук футбольного матча.

Кто такой капитализм я так и не поняла, но то, что стыд по своим свойствам легко воспламеняем — запомнила хорошенько.

***

Зимним холодным вечером мы с мамой пошли в театр на «Карлсона». В зал с велосипедом нас все–таки не пустили, потому что металлолом принимают в другом месте, а здесь — учреждение культуры, храм прекрасного и удивительны мир сказок. Чтобы прекрасное не оскорблять, ни в коем случае не посягать на культуру, и уж конечно не порушить чей-то мир сказок, мама поволокла меня на балкон. С балкона было хорошо видно, что Карлсон оказался женщиной в летах, крыши были из гофрированной бумаги, а у малыша проглядывала здоровенная лысина. В довершении всего Карлсон так и не смог взлететь и его поднимали на веревках двое здоровенных мужчин, краснея от натуги. Мир театра так и остался для меня загадочным.

***

По утрам дед обязательно выходил на зарядку во двор: любил он все–таки по жонглировать гирями, да поотжиматься в охотку. Но при наличии стоящей публики мог от порядочного образа жизни отойти и начать вспоминать цирковую молодость: то лавочки мизинцем демонстративно поднимать, то мусорные баки в ладонях комкать. А уж если нахлынивала сильная ностальгия, то спасти дедов не могло ничто: на соседнем бульваре фонарные столбы завязывались в морские узлы так крепко, что потом и не размотаешь. Так и стоит, бывало, толпа зевак, а в центре нее- дед, смеется, ругается сам на себя, да столбы лихорадочно распутывает, пока милиция не приехала.

***

Папа говорил, что математика звучит поэтично и поэтому по воскресеньям мы всей семьей приучались к прекрасному через лото. «Двенадцать!» — вдохновенно кричал папа на всю квартиру и радостно хлопал деревянным бочонкам об стол. «Тридцать один!» — звенели стакан в буфете и зеркало коридоре. «Восемьдесят семь» — отдавалось эхом в тазы, кастрюли и бабушкину люстру, которую она привезла из Рязани в семьдесят шестом году. Бабушка всегда говорила, что это сейчас можно все за деньги купить, а тогда люстры были только для сознательных граждан. Где-то на втором туре соседи начинали долбить по батарее, а в начале четвертого уже звонили дверь.

Но папа оставался глух к их просьбам и только усиленнее шарахал бочонками об стол, говоря при этом, что бытом убить настоящую поэзию невозможно.

***

Сервиз в нашей семье жил на положении императора. Его доставали только, если того требовало положение и с обязательным объявлением программы. Все остальное время он стоял за стеклянным окошком буфета и мозолил глаза. Так что в очередной раз проезжая из комнаты в кухню, я решила, что моя чашка с отбитой ручкой тоже должна уравновеситься в правах хотя бы на день. Совершить подмену оказалось проще, чем я ожидала, а вот с транспортировкой капиталистических достижений вышли сложности. Сначала сервиз лишился молочника, затем заварного чайника, а уже у самого въезда в комнату в мир лучший отправились сразу три блюдца.

Поскольку терять было уже больше нечего, я любовно рассыпала соль, энергично разбросала игрушки и подпалила ковер для пущей верности. Потому что непонятно, когда еще такой полезный случай представится мне в ближайшем будущем, а отбывать наказание лучше за провинности на полные басы.

***

Ссылка в телефонной будке обещала быть невероятно скучной: вся краска была отколуплена под чистую, а игра пальцами в человечков переиграна во всех возможных ракурсах. Оставалось разве что раскачивать телефонную трубку, представляя, будто это качели и прижиматься носом к стеклу, изображая прохожим свинью. Представляя, как мучился рабочий класс, судя по бабушкиным рассказам, я уже была готова мучиться, но в прорези для монеток обнаружилось то самое заветное, которое еще ни разу не было потрогано. Жетончик для таксофонного автомата сулил коммуникацию с потусторонним миром. Так что нажав на его тонкое ребро, я усердно принялась за нажимание кнопок. А потом в трубке сказали: «Алле!». Ничего не оставалось, как только ответить. Ведь все–таки дело идет о исключительной важности, правда? Так что это будет наш с вами секрет.