С «Любовью к трём апельсинам» Москве везёт. Безбашенную оперу Сергея Прокофьева в 1997 году поставил в Большом театре Питер Устинов, и это был яркий, сумасшедший абсурдистский спектакль (Короля Треф пел Владимир Маторин; за дирижёрским пультом стоял словак Петер Феранец, позже перебравшийся на постоянную работу в Петербург). Сейчас москвичи имеют возможность сравнить три «Любви к трём апельсинам» — новый спектакль МАМТа имени Станиславского и Немировича (во многом повторяющий постановку 2013 года в Латвийской национальной опере) и спектакли Геликон-оперы 2009 года и Театра Сац 2011 года. Постановка Дмитрия Бертмана (с дирижёром Владимиром Понькиным) в Геликоне придавала сюжету вкус актуальной сатиры. Постановка Георгия Исаакяна и дирижёра Евгения Бражника в Театре Сац (который в последние годы перестал быть исключительно детским, и это неплохо) история про апельсины подана как лирическая притча о путешествие в детство, барочное смешение сна и реальности в духе гофмановского «Щелкунчика». Спектакль Александра Тителя и дирижёра Александра Лазарева — ни о том, ни о другом.
«Любовь к трём апельсинам», художник-постановщик — Владимир Арефьев
На сцене постоянно присутствуют люди с видеокамерами и визуально яркими микрофонами-удочками, «записывающие» происходящее для какого-то эфира. Помимо обычных англоязычных субтитров для иностранцев есть и красные надписи на электронных панелях, своего рода «сценические субтитры», транслирующие обычные комментарии зрителей в зале: «Что вообще происходит?», «Кто режиссёр?», «Птицу ваще не видно!». Шекспировский приём «театр в театре» Титель модернизирует, выводя действие на площадь: рядом с шустрыми журналюгами — пожарные (и пожарная машина на сцене), асфальтоукладчики (и каток), полиция и скорая помощь, все с мигалками и такие же суетливые.
Сказка Карло Гоцци, переосмысленная Мейерхольдом (автором идеи оперы) и Прокофьевым, порождена площадной, карнавальной эстетикой, генетически связана с импровизацией, с комедией дель арте, клоунадой; режиссёр настойчиво это подчёркивает. В начале и в финале спектакля на сцене обрушиваются огромные кубики — то ли из мастерской супрематиста, то ли из ящика с игрушками. Мир взрывается свободой игры, привычные логически связи разрушены; в новой реальности можно влюбиться в три апельсина и рехнуться при виде бантика. А если вы считаете, что нельзя, то уподобляетесь автору комментария «Что вообще происходит?».
Играя со сценическим движением, режиссёр вводит в спектакль изящные театральные аллюзии: дьявол Фарфарелло (Алексей Шишляев) старательно воспроизводит набор стандартных поз из классических мюзиклов, Фата Форгана (Наталья Мурадымова) — походку и пластику комических тёток из фарсов вроде «Тётка Чарлей»; а Труффальдино сам бог велел быть на сцене весёлым клоуном. Есть ещё более тонкая отсылка к старой театральной культуре: партию Короля Треф поёт (а можно сказать «роль Короля Треф играет») Леонид Зимненко, участвовавший с этой партией и в старой постановке МАМТ 1979 года (режиссёров Льва Михайлова, Николая Кузнецова и дирижёра Владимира Кожухаря). Голос Зимненко, пожалуй, несколько выцвел, зато, открыв буклет, можно увидеть фото из предыдущей постановки и визуально сравнить двух Королей Треф — молодого и постаревшего на три с половиной десятка лет.
В работе с оркестром Александр Лазарев акцентирует, прежде всего, резкость, угловатость, ершистый характер партитуры, выводит на первый план легендарные прокофьевские басы, фанфарное, игровое и местами даже инфернальное начало, яркие всплески звучаний ударных и меди. Это вторая работа дирижёра в МАМТ: в 2015 году он продемонстрировал в «Хованщине» тонкий вкус, масштабность концепции и умение получать от оркестра роскошный, элегантный звук. Элегантность осталась в прокофьевской музыке, соединившись со стихией игры и раскованностью, местами доходящей почти до свинга.
Когда я слушаю «Любовь к трём апельсинам», мне всегда жалко, что знаменитый марш не повторяется в самом конце, после финальных аккордов. Видимо, жалко не мне одному. Режиссёр и дирижёр решили повторять его на поклонах, выдержав перед ним паузу в
