мозг устает: несвежесть

с завистью глядеть на котенка, гладить

сначала поэзия, помню, крала мое
внимание, потом — вещества,

потом — сборки частичных объектов,
те или иные
(скорее, те, чем иные)

потом — политика, бешеных
новостей скачки, потом — экраны
(вернее, одновременно)

белая лошадь в горящем доме — первое

черная майка привечает мурашки по коже

9/11, порно, словно пощечина, словно
длящаяся пощечина

«опять, говорят, опоздал обучаться страху
(будильник — такси, что везет в раскупорку
сигналов SOS в интерьере отложенной катастрофы)»

снится другая вода, новая восьмилетка,
интеллектуальный розарий-ловушка:

саша андер целует ампутированную
руку чвкашника — у нее
СВОй канал в телеграме

у нее — сахарный илон маск
у меня — синдром визуального снега…

все мои друзья и подруги
устали писать стихи, но продолжают,
словно это решающий матч дмитрий гаричев против
призрака динияра

дыры в понимании общества, это —
погром или футбольных фанатов смешение???

потеряешь разум, как карст желание,
как гаричев — мальчика

*

так что, поэт_ка, сопротивляйся

отлипай понемногу от движения рилса,
ибо я замечаю по мимике диссоциаций приливы,
дистресса следы

голос — расщелина (даже птицы притихли)

ловлю смартфон налету, как собака
(как твоя собака)

как мастер покемонов

как донна харауэй в осеннем лесу

***

Приехал. Бросалось в глаза
то, что бросалось в глаза.
Тревога на дне — мол, фашисты
наблюдают, должно быть, за любопытным
Джорджем в подзорную трубку.

Смерть — интересно, подумал, и в эту секунду
лист пожелтевший спланировал в выцветшем окружении
на покрытую выцветшими

листьями почву.

Мотылек барахтался, словно мысль
о татуировке бездумной, но призванной за-
фиксировать этот таймлайн, равно роль любопытного

Джоржда в этом таймлайне, но я выключил лампу.
Потерял мотылька из виду. Полез смотреть паутину

+ глядел, развязавшись,
на пихты или не-пихты,
в любом случае хвойные в ряд,
не строго — напротив, по-
качаиваются, поражая масштабом
помех. Отложил, не добравшись,
до кристальных колец, где царствует ветер,
впрочем, «растаять друг в друге» —
достаточно, чтоб отложить телефон,
чтение, просто практиковать
поездку в такси или блядскую
осознанность или чтобы
бесконечно думать о прошлом, точнее —
о возможности чуда. Как Дремов писал,
расползается мокрое тесто их,
несмотря на затонувшие дебри;
проигравший мир; увечья на нашем теле.

День переезда

и ночь переезда, бутылка вина,
снег, «наш» «сад» перегнавший
из осени в зиму силой
множественной волны, со-
общества, возникающие вокруг
чьей-нибудь смерти или
стихотворения о насилии,

медиа, в которые мы могли
верить как в рупор, что представляет
в том числе и меня как прекарное, городское
квир-чудовище, — где они, также где
доллары, которые обещались
быть присланы за рассуждение о
договоре NAFTA, о фукуяме?..

снег, также медиа, где за деньги, в общем, смешные,
мы стучали по клавиатуре без остановки,
зная о треде в X., не нарыв подходящего
времени, подходящих

слов, как различие между
критикой новой этики и оправданием
по-настоящему страшных поступков

или различие между
критикой возможности перехода несовершенно-
летних и, условно, поддержкой дональда трампа

(ничего об этом не знаю, впрочем, но продолжаю
произносить fuck trump одними губами, беззвучно),

близится годовщина смерти, всегда забываю даты,
но смысл событий долетает с обрывками разговоров,

близится годовщина последнего прикосновения —
 — всегда забываю даты, но сны наплывают,
воспоминания в фейсбуке идут в «наступление»

(за метафору заранее извиняюсь + вообще извините,
в смысле рил никогда не хотел саппортить насилие,
а тем более множить своим языком, руками,
двигать по глупости почти невидимые границы,
развоплотившись в пепел кошмара…),

призраки прошлого и живые люди из сои,
медленно исчезающие под пятой путинизма,
гранты, трудочасы и любовь как способность
измениться, их негативность навстречу
будущему, ведь там бродят его другие,
не сдавшиеся — очень уставшие под конец года