«Ещё один день. На этот раз несколько сиротливый, лишённый риторических фигур, из которых состоит мой обычный день. Повзрослев, я переехал в другой город — не в поисках лучшей жизни, а ради внутренних перемен. Если бы я переезжал, будучи женатым или из–за смены карьеры, то было бы легче, потому что, меняя место, я бы имел частичку привычного, или что-то, к чему тебя прикрепляют, и потом от этого места начинаешь глубже встраиваться в новую жизнь. В моём же случае я поступил с собой бесцеремонно, как будто выдернул сорняк из ухоженной клумбы и бросил в болото неизвестности. Тем не менее, у меня оставалось много времени на адаптацию, и радость пережить один из лучших периодов жизни, с синей птицей на красном поводке и освобождением от чувства мнимой, да и действительной, угрозы. Но, как говорят, всё хорошее когда-нибудь заканчивается и в начале осени произошла катастрофическая ошибка, потрясшая основы моей личности до основания. Понимая, что возвращение к прежнему состоянию будет как минимум сложным и очевидно нескорым (а ещё был значительный шанс того, что восстановиться не получится никогда, при любых затраченных усилиях), я рассуждал так: во-первых, сейчас у меня есть то, чего не было, когда я начинал — специфический опыт, не бог весть какие, но всё же знания и навыки, некоторое чутьё; во-вторых, сама попытка восстановить status quo — это способ спасти часть собственной прожитой жизни и идентичности; в третьих, я полагал, что работа не только приносит мне удовольствие, но и объективно полезна окружающим. На длинной дистанции это оказалось серьёзным личностным вызовом и способом проверить, насколько моё самомнение близко или далеко отстоит от действительности. Но подлинная картина разыгрывающейся драмы открылась, когда я стал искать метод выбраться из своего qualitas, зачем и начал наблюдать за людьми и даже коллективами, которые оказались вынуждены начинать сначала, как и я. Это такие же потерявшие работу, люди, попавшие в мир возможностей, чтобы стяжать личную славу. На единичные случаи, которые можно описать как «умеренно-успешный человек», я видел десятки двуногих замедленных катастроф. Как будто наблюдаешь за раковыми больными и при этом сам таковым являешься. Усиливающееся отчаяние, обиды от поражений и неудач, спрятанные за картинками в профилях социальных сетей, которые транслируют показной успех. Слова, в которых сказано что угодно, кроме того, что подразумевалось на самом деле — невозможность продолжать борьбу. Это стало поводом для длинных бессонных ночей размышлений и терзаний: «я вижу это, потому что сам переживаю то же самое и другим это недоступно, или это такой способ саморефлексии и на самом деле ничего этого нет?» С той поры прошло уже много времени, вода принесла моё утлое судёнышко примерно в ту же реку — вопреки распространённому высказыванию, вопреки тому неблагосклонному соотношению выплывших и утонувших, сквозь океан безденежья, несчастий и горестей, несмотря на высокопарность и патетичность этих написанных мною слов. И хоть сейчас я рассказываю об этой истории и наблюдениях как о предупреждении, на деле всё это послание одна большая эпитафия десяткам уничтоженных надежд. Это настоящий лавкрафтианский безмолвный и невыразимый ужас. Наверное, этот опыт тоже ценен, но как его передать или в какой совет обернуть? «Преследуйте свою мечту любой ценой и тогда у вас будет двухпроцентный шанс её достичь!» У меня нет такого совета. Зато мне удалось сделать то, чего я хотел долгое время. Изнурительная битва позади, но я не испытываю радости. Только облегчение, что всё закончилось. Полезно переварить болезненную часть прошлого и, наверное, решиться на что-то новое или добавить толику амбициозности в то, что уже есть. Пока я понимаю, что помимо особой оптики, позволяющей взглянуть на один из аспектов тяжести человеческого бытия, я приобрёл ещё больше терпения и человеколюбия. Появилось чуть больше веры и надежды, что человечество не обречено на поражение. Я чувствую, что добрался туда, куда давно желал добраться. Теперь мне нужна новая трансформация, хочется меньше говорить о данности несчастий и больше о возможности счастья. Но для этого нужно больше, нежели мой внутренний ресурс, который я толком не понимаю, или твоя заинтересованность, читатель. Я хочу продолжать заниматься наблюдениями и желательно не в одиночестве. Хочу делать больше, чем сейчас, но не стану делать это истощённым и выгоревшим, animi lassitudinem. Поэтому я иду в дискуссионный клуб, где люди делятся наблюдениями, обмениваются мыслями и так излечивают внутреннюю боль. Надеюсь, читатель, если ты держишь это письмо, значит я завершил свою миссию. Прилагаю адрес клуба. Возможно, тебе повезёт также, как и мне.

С уважением, В.К»

I лицо

Чужая скомканная жизнь поместилась в ладони. Вдохновляющие слова на грязном клочке, как отпечаток сознания. Отпечаток, который способен достать человека со дна серьёзного личностного отчаяния. Непонятный, еле читаемый нечеловеческий почерк-некролог, вынуждает перечитывать каждое слово и предложение по нескольку раз. Попытка сосредоточиться на письме снимает мою давнюю рассеянность и утомлённость — оказывается, такой простой процесс, как чтение, обратившийся в разгадывание письменного шифра о поиске надежды внутри другого, способен придать сил. На некогда белом и девственном пространстве некто вытутаировал откровение, дошедшее до меня и сохранившее свою силу.

Что это могло быть: судьба или удача? До этого момента я долго и неприкаянно бродил по улицам, ощущая на себе оценивающие взгляды. Я не нравился людям. Не потому, что был неприветлив, или вёл себя непристойно, не подобающе примерному гражданину. Косые взгляды царапали меня, потому что я излучал собою отчаяние. Как чёрная дыра, что засасывает в себя свет. Кто бы не прошёл мимо, или не задержался рядом, не обратился с вопросом — «вы на следующей выходите?», «можете уступить место?», «есть сигаретка?», — неизбежно подвергался влиянию моего тёмного излучения и бежал прочь, в противоположную сторону. Как если бы планеты притягивались к погибающему чёрному солнцу, раскручивались всё быстрее и быстрее, и покидали зону обитаемости, облучённые и испуганные. Я не нравился людям. Людям вообще не понравится любой, кто ощущает острое, порой до полярности заточенное чувство, будь то катарсически эякулирующий от счастья жизни человек, или же трагически сдавленный напором всё той же жизни уже почти и не человек. Вот это второе — и есть я. «Замедленная двуногая катастрофа». Кашляющий, питающийся один раз в день, забывающий об окружающем мире, с перерывами на сон и обсасывание навязчивых мыслей. Переживать то, что пережил я, человек, в общем-то, пережить и не должен. Я и не ощущал в себе жизни, задумав окончить начатое теми сокрушительными обстоятельствами, что привели меня к такому состоянию. Но напоследок хотелось выпить. Нет, не для храбрости и не для тумана в голове, чтобы было легче шагнуть. Захотелось угоститься дешёвым, так сказать, ощутить весь драматизм ситуации не только извне, но и изнутри.

И в тот момент, когда я блуждал по улицам в призрачном состоянии бытия, на меня натолкнулся Чужак. Я называю его именно Чужаком, потому что он бесцеремонно вторгся в мою зону обитаемости, после чего выбил из равновесия, как физически, так и эмоционально. Мы оба упали — с меня слетел навязчивый дурман мыслей, это стало физическим следствием столкновения. Но вот эмоциональным послужило то, что со произошло немного позднее. Чужак, лица которого разглядеть не удалось, наскоро поднялся, помог мне и пошёл дальше. Совершенно безмолвный. Сам того не осознавая, Чужак оставил «подарок», если его так можно назвать. Кошелёк. Кажется таким банальным — человек обронил кошелёк, значит надо вернуть потерю владельцу, или присвоить себе, ну или хотя бы заглянуть внутрь, удовлетворив беглое любопытство. В тот момент я не пытался размышлять, как лучше поступить с кошельком, а просто подобрал его и пошёл дальше, разбрасывая вокруг флюиды недовольства.

Уже в баре, позабыв о, на первый взгляд, малозначительном происшествии, я заказал себе горькое пиво с виски (здесь могла бы быть ваша драматическая шутка), чтобы не довершать бренность бытия на пустой желудок. Не знаю почему, из–за корысти или безразличия, но расплатиться решил деньгами того самого Чужака. В кошельке лежала пара бумажных банкнот и мятая записка. Сущая мелочь. Чертовски маленькая, практически незаметная, ну подумаешь, мало ли кто пишет записки. Вдруг это всего-навсего список продуктов или название трудновыговариваемого антидепрессанта. Уединившись подальше от глаз пропоиц, фанатов футбола и орешков — я её прочитал, настолько мне было плохо и любопытно. Эффект от выпитого по сравнению с запиской не идёт ни в какое сравнение. Чужак излагал на бумаге именно то состояние внутренностей, что сейчас переживал я. Это было попадание в ярёмную вену, в солнечное сплетение. Хирургически точный надрез по душевным страданиям скальпелем понимания. Текст записки Чужака хирально наложился на подложку моего восприятия. Произошёл эффект взаимного узнавания, переросший в эпифанию. Внутренняя мотивация перевернулась, как крутящийся дрейдл, сменяя обильную тягость на импульсивное любопытство. Адрес в конце не оставил выбора для бездействия.

Глухой переулок на окраине города, тупиковая ветвь уличного развития — лучшее расположение для разного рода тайных клубов. Дискуссионный не стал исключением. Вход в это местечко напоминал больше вход в старую рюмочную или чебуречную, где интеллигентные люди предпочитали с пользой для желудка тратить деньги, заработанные острым умом. Не побрезговал и я, с надеждой спустившись в углубление ко входной двери.

Внутри мирно горел полусвет. Парадная продолжалась длинным коридором, ведущим к главным дверям. На стенах были расклеены плакаты с портретами разных мыслителей, их цитатами, лозунгами и риторическими выпадами. «Истина не терпит отсрочек», «Сильная мысль передаёт частицу своей силы противнику» или «То, что я не знаю, я тоже не думаю, что знаю». Некоторые из изречений казались сущей пошлостью, другие я использовал сам, будучи студентом.

 — Могу я вам чем-то помочь? — перед входом в зал меня остановил басовый голос. Сзади неожиданно возник рослый портье и взыскательным взглядом повторил вопрос. Даже его седые брови подчёркивали готовность оказать помощь, как на смайлике «face with raised eyebrow», что придавало образу портье излишнего драматизма. Каждая секунда промедления с ответом превращала вопросительное выражение лица портье в интерробанг. Крылатые усы глушили и без того хриплый голос владельца, но вопрос повторился: — Молодой человек, так вам нужна помощь?

 — Кхм-кхм, да, пожалуй. Я пришёл играть в покер.

 — В таком случае добро пожаловать в дискуссионный клуб развлечений. Пройдёмте в зал.

Сумеречный свет, окрасивший внутреннюю залу, убаюкивал. Такой свет не издавал агрессивных бликов, а добровольно рассеивался по пространству, плыл по воздуху. Куда не добиралось искусство света, там царила материальная тьма, нетронутая временем. С потолка, в центр залы, водопадом падали красные ткани, как маленькие театральные занавесы. Полыми трубами занавесы скрывались вверху, в источнике света. Виделось, как зал уходит в бесконечность, расчищая пространство под лес из красных пологов. Между занавесами ходили люди, иногда исчезая в них или наоборот, вырываясь наружу, по одиночке или группами, и живо что-то обсуждали. За распахнутыми занавесами, пустыми от людей, было видно, что пряталось внутри: большие круглые столы с зелёным сукном, окружённые креслами. Когда за столом собиралось нужное количество человек, тканевое укрытие закрывалось, словно балдахин, и становилось абсолютно беззвучным. Для гостей, закончивших игру, но ещё разгорячённых словесными баталиями, неподалёку стоял мини-бар, где каждый желающий мог промочить горло или забыться и дать разуму отдохновение.

Прежде чем вести меня к одному из открытых столиков, портье спросил, «знаю ли я правила игры»? Я ответил, что знаю азы покера, но с дискуссионным сталкиваюсь впервые. Он услужливо подвёл меня к большой доске, где содержались правила:

«Правило №1. Карты в дискуссионном покере владеют мастью, но не владеют числовым достоинством. Приведите достаточно веский аргумент в дискуссии на заданную тему, чтобы придать карте достоинство.

Правило №2. Помните, чем выше качество аргументации, тем выше качество достоинства карты игрока.

Правило №3. Оппоненты могут приводить на каждый аргумент собеседника свой контраргумент, чтобы перебить достоинство карты.

Правило №4. Игроку, который выложил комбинацию к центру стола — следует подкрепить её монологом-высказыванием, произнести ultima ratio, чтобы забрать банк.

Правило №5. Ставки игроков ограничиваются только их материальным благом, эмоциональным состоянием, чувственным опытом и фантазией».

Отметив, что теперь правила мне ясны, портье безжизненно улыбнулся и указал на столик, где сидело трое человек. Как только я сел за круглый стол, красный балдахин накрыл пространство вокруг нас, но при этом ничто не препятствовало свету литься свыше. Багровое свечение мягко ложилось на зелёное сукно и гипнотически настраивало на разговорное настроение.

По правую руку от меня расположился человек двадцати семи-тридцати лет, в деловом костюме-тройке, как с иголочки, явный франт, демонстрирующий внутреннее самочувствие своим внешним видом. Периодически он поправлял прилизанную шевелюру расчёской, приглаживал ладонью, на которой оставались следы от средства для укладки. С виду мужчина казался эпатажным, но его выдавал болотистый взгляд, которым он умело обводил весь стол так, словно смотрел на каждого человека, — этот навык слегка противоречил застенчивому и слегка нервному языку его тела.

По левую руку сидел другой парень, с видом попроще, в домашней одежде цвета HTML #414A4C. Сидел с прямой осанкой человека, страдающего от проблем со спиной, но считающего достоинство, с которым он их терпит, важной чертой своего характера. Его волосы цвета HTML #59351F взлохматились в разные стороны, на очках виднелись жировые пятна цвета VIBGYOR. Он ритмично барабанил рудименты по столу — под некоторыми из ногтей на пальцах виднелась траурная кайма цвета HTML #332F2C. В его взгляде тоже было нечто странное: парень вглядывался в нас, смотрел сквозь радугу цветов на очках, будто тренируясь прорваться в наши умы, готовый разбить и разорвать любые аргументы. К счастью, концентрировался он на человеке недолго, после чего его взгляд начинал бегать по столу, как возбуждённый муравей, изучая зелёное сукно или гладкие края.

Напротив угнездилась девушка, юная, непосредственная, открытая. Одним своим видом она максимально выделялась из позволенной действительности: не соответствовала никакому сравнению, не поддавалась на условия видимого мира, а любая объектность, контактировавшая с ней, капитулировала после неудачной попытки вписать в свою обыденность. Девушка носила skittles-свитер на несколько размеров больше, в котором буквально тонула, то выплывая из оков материи, то наоборот, стараясь надёжнее укрыться от окружающего мира. Из–под шапки-растаманки выбивались рыжие волосы. А ещё почему-то на шапке красовались рога, как бы в насмешку над самой собой, или же над теми, кто их заметит. Девица выглядела одновременно как карикатурный викинг со страниц фэнтезийных комиксов, и вместе с тем взаправду было в ней что-то от валькирий, нечто правдоподобно-неземное. От мира не сего, но другое, естественное, труЪизменное, изменённое и низменное, что какой-то мере свойственно всем людям. Ростом не доставала до пола. И в отсутствии твёрдой опоры раскачивала ногами и случалось давала им такую волю, что сапоги бились об стол. С каждым новым ударом она шутливо улыбалась и шептала: «Ой, косякнула». Всё кричало, что в девушке живёт хипстер, который выдаёт себя за неординарного в своей стандартности человека, который прикрывается неким фрикоподобным образом. Всё, кроме глаз. Более кроткие, чем у соседей — холодные, стоические. Две голубые точки, не поддающиеся анализу, которые не соответствуют облику своей владелицы, смотрели отстранённо и сострастно.

На их фоне я казался заурядным типом, только очень грустным.

Так мы и сидели в ожидании, когда же начнётся игра. Уживались с новой обстановкой и чуждыми чувствами, исходящими друг от друга. Напряжение становилось более осязаемым с каждым ударом ноги о стол. Стук пальцев заменил время. Отражение света от набриолиненной причёски концентрировалось на сетчатке глаз. Ещё немного, и я бы выпалил во всё горло, что не понимаю, зачем вообще сюда пришёл и чего все ждут? Когда я сойду с ума? Но за секунду до этого под балдахин зашёл портье с колодой карт. Он предупредил, что не будет присутствовать лично во время игры (поскольку смухлевать в этом покере попросту невозможно, а значит и наблюдение за игроками не требуется и даже возбраняется), но приглядит за каждым игроком в отдельности, чтобы дискуссия не переросла в побоище из–за натянутых нервных струн между нами.

Портье выложил в центр стола ту заветную карту, которую нужно достичь аргументами. На руках оказались карты-пустышки — наш стартовый фундамент. Портье вытащил из специальной колоды карточку с темой, которую предстояло обсуждать по ходу партии — «Одиночество». После чего удалился.

 — Ну, я начну? — робко произнесла рыжая. Она отвечала без подготовки, без времени на обдумывание темы, излагала линейно и неотрывно, оголённой мыслью. — Нам кажется, что одиночество не даёт человеку никаких преимуществ, что это всегда такое острое чувство, возникающее, когда листаешь ленту в Инстаграмме, где все тусят с друзьями, путешествуют, женятся-разводятся, а ты сидишь в пустой квартире, тебе страшно идти в кафе или кинотеатр, потому что все там будут компаниями, а ты — без, и вообще у тебя разбитое сердце, после расставания с любимым человеком и кажется, что больше тебя уже никто не полюбит, и ты переживаешь это грызущее, как смерти близких, как чувство утраты, настроение, и порой ощущается, что одиночество это свобода — свобода делать, что хочешь, ни с кем не советуясь, путешествовать, куда хочешь, проводить весь день за компьютерной игрой, ни перед кем не отчитываясь, ходить по дому в одних трусах в жару и есть любимую вкусняшку, ни с кем не делясь, неспешно читать любимую книгу, когда никто не отвлекает.

 — Да бред™ всё это! — воскликнул парень в очках. Речь его обильно полнилась информационными помехами и СМИфологизировалась, а излагался он как настоящий wikarius Computer science Entertainment Unltd. — Бре-до-тня™! Ну вот скажите, разве вам будет приятно добровольно запереть себя «под прозрачным колпаком»? Кто откажется от новой %информации%, от общения, чтобы «запереться в зоне комфорта» & «предаваться бесконечному унынию»? Насколько неразумным надо быть, чтобы так поступать?

 — Пожалуй соглашусь. — я решил влиться в обсуждение, выговорить то, что сам долго мыслил об этой лёгкой, на первый взгляд, теме. — В сущности, у человека есть два пути. Первый путь: принятие позитивной несвободы перед страхом одиночества, формирование спонтанных связей с миром через бесчисленное количество лиц. Развитие эмоциональных способностей, которые приводят человека к подлинному проявлению единства с другими людьми и миром. Второй путь: добровольный отказ от свободы в попытке преодолеть одиночество, ради того, чтобы личность могла устранить разрыв между собой и окружающим миром. Но это органическое единство невозможно — это попросту бегство из невыносимой ситуации, в которой человек не может дальше жить. Так, он оказывается «свободным» в негативном смысле, остаётся одиноким и стоящим перед лицом чуждого и враждебного мира. В этой ситуации нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым рождается. Испуганный человек ищет, с кем или чем мог бы связать свою личность; он не в состоянии больше быть самим собой и лихорадочно пытается вновь обрести уверенность, сбросив бремя своего «я». Это напоминает мазохизм, когда человек терзает тело, лишь бы почувствовать себя живым.

Участники игры внимательно следили за артикуляцией моих губ, улавливали словоформу речи, отличную от их собственной, подгадывая момент прервать меня, чтобы вставить контраргумент. Диегетическая неловкость распустила во мне пунцовые корни. Почувствовалось тепло в руках. Так карты меняли достоинство — оценивали силу аргумента. Я стал вести себя немного уверенней, взглянув на обновлённые карты. Теперь понятно, что ставки в этом покере куда ценнее, чем деньги. Тут каждый ставит свои чувства и переживания, что вызывает в них тема игры. Не просто делится в беседе, но расстаётся с частичкой себя. Навсегда. Это ощущение успокаивало, и я забыл о голоде и прошлых неудачах, отдавшись игре.

Инициативу подхватил человек в костюме-тройке, в речи которого паузы имели значение: — Одиночество многогранно, в этом все мы правы [эффектно пригладить волосы, чтобы выглядеть уверенным]. Поэтому дать одно-единственное определение этому сложному чувству попросту невозможно. Слишком много случаев и примеров, когда одиночество, поселившееся в человеке, давало самые разнообразные всходы [никогда не замечал]. Это трудно заметить, ведь обычно мы просто чувствуем, когда одиноки, а когда нет. Кто-то к такому состоянию стремится, а кто-то, напротив, от него бежит. Иногда это один и тот же человек в разные периоды жизни [многозначительно посмотреть на собеседников, с намёком на кого-то из них]. Потому первый шаг в изучении одиночества — признать, что нет единственно правильного проявления одиночества. Каждый испытывает одиночество по-своему, и потому, в рассуждениях лучше уточнять, что именно имеется в виду.

 — Я поняла, всё, всё, слушайте, есть те же два пути, но гораздо проще и яснее: позитивное одиночество — те классные чувства, когда можно наконец насладиться книгой и отправиться путешествовать, куда душа пожелает, такое одиночество помогает лучше понять себя и учит осознанности, а есть негативное одиночество — чувства потерянности и заброшенности, ощущение, что тебя никто не понимает, и, ведь неудивительно, что мы не любим негативное одиночество и всеми силами пытаемся его избежать, природа об этом позаботилась, ведь человек — социальное существо, и без кооперации мы бы просто не выжили, в дикой природе существует множество видов сильнее и быстрее человека, одиночек, но когда люди объединяются для того, чтобы раздобыть себе еду и защититься от хищников, то им нет равных, в итоге получается, что люди запрограммированы природой на то, чтобы избегать и не любить одиночество.

 — Согласен. Я бы обозначил, что одиночество стоит сравнить с парой голода и вкуса. Природой человека предполагается чувство голода, чтобы он не забывал питаться, но благодаря вкусовым рецепторам мы не едим что попало. Поэтому я бы изобразил одиночество как своеобразный процесс утоления голода: в связях с людьми, в эмоциональной схожести, в надежде на смысл окружающего мира. Мы «едим», потому что у нас есть потребность заглушить чувство «одинокого голода». При этом подходим к рациону обстоятельно и не станем закидываться любой «пищей», лишь бы набить брюхо. В тоже время, иногда предаёмся «медитативной голодовке», чтобы очиститься от излишне однообразными связей, или же наоборот, осмыслить и «переварить» усвоенное.

Ещё такой голод разделяется на хронический, и на спонтанный. Спонтанное одиночество человек ощущает в краткий промежуток, это мгновенная реакция на событие — острая пища, которая жжёт губы и рот, но после которой наступает облегчение: мы поплачем, пострадаем, переживём чувство сполна, и спустя время вернёмся к прежнему состоянию с новым зарядом. Куда опаснее хроническое одиночество, способное перерасти из спонтанного — такая острая пища не проходит бесследно, она оставляет ожоги и язвы, которые не излечиваются переживанием. Подобное одиночество и приводит нас к боязни, к изоляции ото всех.

Проговарив речь, я почувствовал, как с каждым словом из головы выдавливается то отчаяние, которое казалось мне аггравацией. Только в состоянии благостного опустошения стала видна глубина всей проблемы. Разум восстанавливал прежнюю форму, как её восстанавливает кусок свежего мяса после нажима пальцами. Это казалось столь естественным, что я забыл про самого себя, как ощущаю своё состояние на самом деле. Подкрепляющий поток общения опьянил и, кажется, даже повлиял на сознание.

 — Немыслимо™! Как можно так поднимать «Inc: Одиночество» над самим собой & другими людьми? «Отношения людей» друг с другом — «базовый аспект человеческого существования». Если зафакапил™ его, а в последствии чувствуешь «Inc: Одиночество», то всё, это звоночек что ты «не совсем нормальный». Такое надо %фиксить%. Да, & не смотрите такими круглыми глазами. Природой «мы задуманы» как социальный вид &, если кто-то «Dec: одинок», не оправдывайте это «медитативным голодом», это значит, что у человека «не всё в порядке». Возможно ему %нужна помощь психотерапевта%. Сами подумайте, «Inc: Одиночество» ведь не только «болезненное чувство», но и %стыдливое%. «Dec: одинокие» люди %стыдятся% в первую очередь самих себя, а от этого им «ещё больнее общаться» & %признавать%, что «с ними что-то не так». «Inc: Одиночество» заставляет человека «чувствовать себя несчастным». Это %современная психологическая пандемия%, которая вредит %ментальному здоровью% многих людей, но нет, мы продолжаем превозносить ценности индивидуализма™ и самодостаточности™, выгибаем «собственную жизнь» под неестественными углами, лишь бы «покопаться в собственном нутре» глубже, чем оно того заслуживает. Если вы «голодны» «Inc: Одиночеством», то идите лучше к %диетологам% и %психотерапевтам%.

 — Таков парадоксальный современный мир, где с одной стороны, да, стремление к индивидуализму хоть и делает нас самостоятельными, но также и отдаляет от людей — мы стремимся жить отдельно от родителей, пытаемся не растворятся до мельчайшей крупинки в объекте любви, ведь иначе не получится сохранить и развить собственную, ни на кого не похожую личность, с другой стороны, мне неприятно слышать эти стереотипы об одиночестве, как о болезни, что одиночки — неудачники, с которыми что-то не так, которым нужна специфическая помощь, что одиночество обязательно ассоциируется с чем-то плохим и грустным, надо разрушать эту стену непонимания, перестать испытывать такой табуированный страх одиночества, это же просто вопрос привычки, который скоро пройдёт, если позволить разуму воспринимать новую информацию.

 — Ну уж нет, так это не работает™. %Мой разум — лес%. Захочу, повешу в нём гамак, разобью лагерь, разведу костёр и приглашу «развлекательные» мысли, но увольте™, я не потащу туда пластиковый мусор™, ржавые банки™, покрышки™ & «чувства», убитые «Inc: Одиночеством». Это вопрос не столько «привычки», сколько %гигиены ума%. Не всякую %новую информацию% стоит впускать в разум. Поэтому страх «Inc: Одиночества» абсолютно оправдан.

Дискуссия зашла в тупик, и теперь походила скорее на языковую головоломку о восприятии кочерги, чем на конкретное описание явления. Кто-то либо вскроется сейчас и заберёт весь куш себе, либо мы продолжим спорить дальше.

Костюм-тройка традиционно причесал шевелюру, настолько педантично, насколько это возможно. И всё время разговора улыбался. Так улыбаются только те люди, которые не умеют играть в правильный покер. Улыбка эта происходила скорее не от эстетического наслаждения, а насквозь человеческого. Такое наслаждение сравнимо разве что с выдавливанием прыща или прихлопыванием кровососущего насекомого — что приятно и дозволительно некрасиво. Мы полагали, что исчерпали тему беседы. Но не этот парень. Ему явно ещё было что сказать.

 — Понять страх одиночества несложно [я правда в это верю?]: представьте себе пустую квартиру после возвращения с работы, жуткое послеобеденное ощущение течения времени в воскресенье, чувство изоляции в праздничные дни [хочу остаться один]. Человек знает агонию одиночества слишком хорошо и слишком близко. Что гораздо менее понятно человеку, так это чрезвычайно высокая цена одиночества, которая взимается с другой стороны уравнения [не слишком ли пафосно я выразился]. Страх остаться одному ответственен за львиную долю несчастий в нашей жизни, он сковывает наше душевное развитие и заставляет сдерживать переживания внутри себя дольше, чем любое другое из чувств. Учёные утверждают [на самом деле говорю наобум] — это главный виновник человеческих страданий и движущая сила наших самых больших неудач и тяжёлых решений. Если бы только человек умел возвращать затраченные усилия, то осознал бы, что это по большей части простейшее заблуждение, и тогда мы все могли бы спасти значительную часть наших жизней.

Мы платим за страх одиночества массу бесполезных штрафов [а кто-то не тратит и довольствуется тем, что имеет], по сути, за то, чего делать и не хотели. Люди, которые боятся остаться одни [я боюсь обратного], очевидно изначально выбирают неправильный тип компании, с которой общаются. У них нет другого выбора, кроме как отдать предпочтение первому попавшемуся встречному, лишь бы не чувствовать себя плохо. Им не хватает сил, чтобы стойко переносить роль второго [стук], двадцатого [стук] или даже двухсотого [стук] человека, который рискует оказаться не их родной душой, а обыкновенным попутчиком.

Единственные души, у которых существует шанс найти в компании благодать общения, которого они заслуживают [на самом деле никто ничего не заслуживает заранее, этого добиваются] — это те, кто примирились с перспективой никогда не быть кому-либо нужными [хорошая идея]. Не быть ни с кем, ни в каком виде. Жить рядом с неподходящим человеком значит разочаровываться в том, что ты ему чего-то недодаёшь, как и недополучаешь взамен — ничего не происходит, всех всё устраивает. Постоянно находиться рядом с такой душой, на первый взгляд, сносная идея, но со временем она превращается в раздражающий камешек, случайно попавший в обувь. В конечном итоге «сносная идея» превращается в «неправильную», а из «неправильной» в «совершенно ужасную» [прячу неуверенный взгляд]. Нет сомнений в том, что прежде полученные эмоции от общения с таким человеком, с течением времени, станут разочаровывающим поводом для сокрушительного отчаяния. Пустой тратой эмоций [эмоции и так тратятся в пустоту каждый день]. Каждый прекрасный образ в памяти вместе с таким человеком, разрушится и развалится как древние памятники Пальмиры. Каждый многообещающий момент совместного времяпровождения [почему я на неё посмотрел?!] будет втоптан в пыль принудительного общения. Каждый маленький успех будет поставлен под угрозу сомнения и оправданий. Всё начнётся безобидно, как лёгкая капризность или утомление, но непременно разразится оползнем из катастрофического раздражения [и снова пафос], из отвращения к себе и собеседнику, интимных и любовных страданий, усугубится разбитой общей копилкой секретов и довершится мучительным одиночеством, которое — по иронии судьбы [на самом деле это искренний порыв остаться одному [но не факт, потому что мы зависим от обстоятельств, на которые мы не способны повлиять, и лишь претворяемся, что способны]] — добровольное и невинное пребывание «в одиночестве» никогда не вызовет.

Из–за боязни одиночества у человека не хватает сил спорить о личностных нуждах. Таким людям не хватает внешнего слоя кожи, им нужен китовый ман’тāк поверх естественной, чтобы научиться говорить: «Нет», и не чувствовать за это укоры совести. Страшащийся одиночества обитает во власти чувств и потребностей [мы каждый день во власти чувств и потребностей, они правят нами независимо от психологического статуса], которые гораздо меньше его самого. Это рождает чувство беспомощности, внушает, что человеку больше некуда будет пойти. Когда он заметит неладное, уже становится поздно топать ногами после ссоры [это слишком смешное сравнение] и кричать: «с меня хватит!», ведь на самом деле, в глубине себя, человек знает, что ему это не надоест и не захочется ничего прекращать — настолько силён страх одиночества.

Что самое плохое [приободрись, ведь дальше действительно будет хуже], человек склонен развивать и усиливать выученную беспомощность: когда пребывает годами в заблуждениях, каждый раз поддаётся обстоятельствам, остаётся в компании чужим и одиноким, и в итоге ему становится хуже и хуже [хочу уйти отсюда]. Даже приобретая полезный негативный опыт не появляется внутренней воли к изменениям. Заточение в комфортном, но смертоносном круге из неинтересных связей, делает общественное пространство снаружи ещё более устрашающим.

Для тех, кто слишком легкомысленно отказался от своих свобод [я не чувствую себя свободным в компании этих людей], обязательно найдутся постоянные и острые напоминания о потерянном. Прогулка с друзьями, поход в бар [я бы выпил] или общение с очаровательными представителями человечества [опять посмотрел в её сторону!], будут напоминать, что именно к такой свободе человек навсегда закрыл себе доступ, из–за страха заснуть в холодной постели в одиночестве.

Это не просто другие люди, которых мы перестанем узнавать из–за страха одиночества — [это чужаки] это мы сами. Постоянное присутствие кого-то рядом с нашей душой, мешает дружить с нашим собственным разумом и исследовать личные чувства [самокопание всё равно что рытьё собственной могилы [зачем я выразился пафосно внутри мыслей?]]. Таким образом человеку не удаётся развить идентичность, он становится похожим на остальных. Вербальное пустотрёпство с другими идентичностями и идеями в головах собеседников мешает прокручивать жизненно важный диалог с самим собой [хотелось бы заткнуть этот диалог]. Когда такая личность сталкивается с серьёзными внутренними проблемами, она оказывается неподготовленной. В итоге мимо человека проносится так много, что можно было прочувствовать в себе и осознать для понимания себя же, так много серьёзных вопросов о нашей конечной цели и смысле [сомневаюсь, звучит неубедительно], которые мы игнорируем только потому, что другой собеседник всегда в зоне доступа.

Хуже всего, что из–за страха одиночества наше сознание перестаёт быть активным и живым [приглаживаю волосы, чтобы выглядеть увереннее, чем есть на самом деле], а через некоторое время становится несчастным. Мы привыкаем к уюту посредственного общения. Теряется любопытство фантазии и беспокойство ума. Проходит смелость рисковать [иногда выгоднее молчать] собственной гордостью перед незнакомцами. Сознание перестаёт учиться. Мы верим, что полностью удовлетворяем потребности [это невозможно, человек без потребностей — мёртвый человек], но на самом деле лишь подавляем и заменяем истинное знание о них на иллюзию. И заканчивается это плачевным заговором против всякой новизны, смены обстановки [хочу на открытый воздух!], и интригующего поворота в жизни.

Чтобы исправить всё то [что я наговорил], что проистекает из–за нелепого страха одиночества, человек должен понять, что само одиночество не болезненный симптом или что-то неправильное. Наоборот, так человек проявляет должное терпение к тому, что для него по-настоящему важно. Одиночество даёт человечеству выбор, за варианты которого не следует наказания [я произнёс это патетично, не следовало так делать]. Человечество никогда не узнает истинное наслаждение от общения, не познает собственные интересы и увлечения, пока не примирится с перспективой жить в одиночестве.

Закончив тираду, человек в костюме-тройке вскрыл карты, вскочил из–за стола и выбежал прочь.

Гостевой зал заметно опустел к моменту окончания нашей партии. Приглушённый свет ещё поигрывал рассеянной логикой на алых балдахинах. У выхода вновь появилась фигура из ниоткуда. Контур седой головы портье ослепительно сверкает на солнце — за время партии я успел позабыть, как выглядит естественный свет. Руки в перчатках сложены в старомодном благочестии: поза заступника. Портье сообщает, что победитель сегодняшнего словесного поединка желает поговорить. Особого желания идти на контакт с кем-либо из участников у меня не было, поскольку прежнее скверное расположение духа возвратилось, как опаздывающая зубная боль, которую не угасить обезболивающим. Впрочем, я согласился из любопытства: не каждый раз представляется шанс посетить комнату для vip-посетителей.

Портье сопроводил меня в гнотобиотическое помещение, которое походило на кабинет психолога, чем на уютную комнату для специальных гостей. Я сел на мягкий диван в ожидании непонятно чего. Кабинет выглядел светлым и монохромным, с минимумом вещей, за исключением тех, что доставляли практическое удобство.

Через пару минут я расслышал у двери голоса — один нахально-ругательный голос, требовательный и незнакомый, а второй голос, жалкий и в чём-то даже оправдывающийся, без сомнений принадлежал сегодняшнему победителю дискуссии. Я осмелился подойти ближе к двери, чтобы расслышать подробности беседы. Сложив обрывки фраз, стало понятно, что сегодняшний победитель по уши увяз в долгах и возвращать их попросту не успевал.

Как только разговор утих, я занял прежнее место и сделал вид, будто всё это время сидел и скучал. Было и вправду скучно и неловко. При появлении в кабинете, должник как бы подправился и принял горделивый вид, придав себе больше важности, чем располагает на самом деле.

 — Здравствуйте, дорогой друг. Разрешите представиться, Николай Чарусов [не подавать стати, улыбаться шире, пригладить волосы]. Спасибо, что согласились на встречу. Поверьте, я не отниму у вас много времени.

Николай не стал садиться за кабинетный столик, а присел в кресло напротив меня. Пытается доминировать. Он сложил ладони так, чтобы получился церковный шпиль, и поглядывал на него во время разговора. Болотистые глаза Николая выглядели сухими, будто из них выплакали все слёзы, а во взгляде отсутствовала та пёстрая осмысленность, с которой он произносил финальную речь. Сейчас я смотрел на совсем другого человека, по которому и не скажешь, что он успешен и красив.

 — Вы показали сегодня замечательную игру [лучше начать с комплимента], хотя играете впервые, верно? Да, впечатлила пара крепких аргументов [я их не запомнил]. Возможно немного везения, и мы бы поменялись местами. Но пригласил я вас по другому делу. Как вы успели понять, этот клуб особенный, он…

 — Для людей, что любят прятать большие головы в больших шляпах?

 — Можно и так сказать, но я предпочитаю называть его «клубом взаимопонимания». Видите ли, здесь все делятся чувствами, идеями и взглядами, случается самыми глубинными. Возможно, вы почувствовали это [иначе зачем ты пришёл], когда играли?

 — Да, чувствовалось нечто тёплое. Будто мысли перемешиваются и выкачиваются, но я счёл это рассеянностью внимания от волнения.

 — Вот-вот, это оно и есть [наконец-то!]. С непривычки чужие мысли путаются в голове, но к этому стоит привыкнуть. Понимаете, эта игра требует когнитивных возможностей [у него их много]. Люди приходят сюда забавы ради, чтобы примерить на себя чужую жизнь, иные взгляды.

 — Но я нашёл это место случайно.

 — Конечно, конечно. До поры, до времени всегда так кажется. Пока в жизни не наступает тот самый момент [тот самый момент]. Итак, к главной теме разговора. Прошу о дружеской услуге: дайте в долг [какое унижение, улыбайся шире]. Поверьте, я непременно верну вам в два раза больше [главное пообещать].

 — А где же выигранный вами куш? У меня денег нет, даже не попросили на входе.

 — Всё ещё не поняли [он казался умнее]? В этом покере играют не обязательно на деньги. Тут играют на квалиа!

 — Простите, на что?

 — Представьте себе некоторое ощущение [весьма ценное], яркое такое, звенящее. Но само по себе оно бесполезно без катализатора [и его постоянно не хватает]. Такое ощущение зависит от чувственного опыта того, кто это ощущение переживает. Как он его чувствует, с какой силой. Возьмём, например, красный цвет. Один человек увидит в нём агрессию, второй поспорит, ведь для него этот цвет — цвет страсти и любви. И так со всем вокруг. То, как именно люди это чувствуют, и есть квалиа.

 — Извините, всё ещё не понимаю, как вам поможет моё квалиа? Я даже не знаю, скольким квалиа владею.

 — Определённо его у вас достаточно много [слишком много], раз сумели найти этот клуб. Иначе вы сюда не попали бы. Я прошу помощи именно у вас, поскольку [ты доверчивый] чувствую, что недавно вы пережили серьёзное потрясение, а это всегда сильно обогащает запас квалиа.

Николай оказался чертовски прав. Не знаю, как ему удалось разглядеть это во мне — в последнее время всё моё естество сжато до размеров до чёрной точки. Точка зазубрилась и вращается внутри меня, оставляя кометный след из флюидов металлического серебра. Калотипия движущейся точки обжигала мои светочувствительные органы, пока не произошло столкновение с Чужаком. Обыкновенный человек не мог просто узнать о таком или угадать, нет, это надо было… почувствовать.

 — Теперь понимаете? Игра идёт на собственные чувства, со своим личным мироощущением, которое тяготит владельца. И эта валюта ценится гораздо больше денег [немного облизываю губы, причёсываюсь ладонью]. С её помощью можно оказать влияние на ход собственной жизни, совершать то, что раньше не удавалось [снова жить]. Поэтому прошу вас, даже не так, хочу помочь вам [помоги мне]: я вижу, вас тяготит не только одиночество, но и давящее чувство тревоги, апатии. Прошу, друг мой, поделитесь этим ощущением. Облегчите душу. Вы не представляете, насколько его у вас много [слишком много, поделись]. Не томите в себе, я готов его забрать.

 — Но если оно такое ценное, почему бы мне не использовать его самому?

 — Да чёрт возьми [я произнёс это вслух]! Сам человек с собственным квалиа ничего сделать не может. Он его не воспринимает как ресурс, для него это естественное ощущение. Поэтому мы здесь обмениваемся друг с другом, трансформируем чужое квалиа, находим ему полезное применение в нужный момент.

 — Что я получу взамен?

 — Успокоение. Заберу ваши переживания [и решу свои проблемы]. Не бойтесь, не навсегда. Но вам станет легче [это так]. К тому же вы посморите на себя со стороны, пока будете пусты. При недолгом отсутствии квалиа это даже полезно [не гарантирую].

 — А это не опасно?

 — Ни капли. Я не знаю ни одного случая, когда человек мог бы заблудиться вне себя [мне попросту всё равно]. Любое мощное эмоциональное потрясение вновь зарядит ваше квалиа, и вы будете так же бодры, или хандры, как и раньше. Ну так что, согласны?

В тот момент я сказал «да». Если можно не чувствовать, хотя бы какое-то время, я был согласен.

 — Я рискну.

 — Вот и чудненько [приглаживаю волосы, на ладони остался след от укладки]. Осталось соблюсти чистую формальность. Пожмём руки, как деловые партнёры.

Я почувствовал как тепло, которое накопилось во время игры, перетекало через рукопожатие. Вместе с теплом уходили одиночество, голод и боль жизненных неудач. Глаза Николая, эти болотца, вновь обрели топкие свойства, в которые я по неосторожности рискнул провалиться.

Тону. Сознание словно отщипнули от тела, как отщипывают кусок от теста, и оно повисло эфиром. Над кабинетом, над всем и вся. На секунду в голове промелькнула мысль: «А не сошёл ли я с ума и не сижу ли сейчас в сумасшедшем доме, а может быть и действительно сижу, и всё это только кажется…»

На секунду отключился, а когда пришёл в себя — оказался уже вне клуба, на незнакомой улице. Не было ни холодно, ни голодно. Было никак. Только состояние потока. Ноги медленно несли тело. Прохожие периодически наталкивались на неуклюжую тушку, пока я не успел привыкнуть к новому состоянию. Можно ли теперь по отношению к себе говорить я? Моё «Я» не чувствовалось, не проклёвывалось из тела. Оболочка пустого яйца, движимая мышечными процессами. Лишённая любых склонностей испытывать мировосприятие вокруг. Это «Я» стало эдаким наблюдателем процесса: вот город, наполненный сонной суетой, вот тонкая царапина улицы, заполненная спешащими по домам людьми, вот неприкаянное тельце шагает по улице и не замечает, как сталкивается с другим тельцем, вот у тельца из кармана выпадает бумажник, но оно, как ни в чём не бывало, поднимается и продолжает идти дальше.

Моё «Я» перелистывает страницы дней. Оно сохранило надобность чувствовать. Но опосредованно, независимо, отделимо. Когда у креветки отрывают от туловища голову и высасывают сочное масло — так и мысленное «Я» витало вне тела. Все мысли о том, что мне теперь больше никак. Ничего не режется, не колется, не всплывает со дна памяти. Время, как растворимый кофе впитывается в будни, до крупинки, и больше не занимает никакого места. Больше нет никакого места. Теперь есть только моё «Я» и свобода.