В Петербурге стоял обманчиво солнечный день, один из тех дней, которые выманивают на свидание с городом, а затем пропадают, не оставив обратного адреса, и тебе ничего не остается, как спасаться в каком-нибудь баре, где стоит теплый запах глинтвейна и табака. Здесь меня и настиг небольшой роман Соколова, такой небольшой, что даже ночные мотыльки на веранде кажутся больше. Проза рассыпалась, как ветка сирени, на глаголы движения, любви и скуки. Я читала, как морщились лужи, как летели по ветру листья, как прохожие, мечтая превратиться в птицу, старательно торопились домой, чтобы при встрече с соседями поговорить о дурной погоде.

Это была наша первая встреча, томик «Школы для дураков» я купила прошлой зимой на рождественской ярмарке, с тех пор он скромно стоял на книжной полке, робко поглядывая на меня из–за корешков трехтомного Бродского. Мне предстояла срочная поездка в Петербург — в Пушкинском доме дожидались рукописи малоизвестного друга Некрасова. Дорога и ночной поезд диктовали жанр короткого карманного романа, и я положила в сумочку Соколова. Так мы ехали из Москвы в Петербург. Стук колес и музыкальная соколовская проза, сравнимая, разве что, с прозой Андрея Белого, текли без синтаксических и железнодорожных остановок. Отсутствие сюжета и персонажей меня не смущало, сюрреализм вкупе с языковыми экспериментами намекал на советскую действительность, вырисовывал главное оружие хрущевской оттепели против талантов и бунтарей — «дурку», «спецшколу», «школу для дураков». Герой казался мне неразумным и инфантильным ,видимо, поэтому ему была разрешена стилистическая и композиционная игра, безразличие к пространству и времени, которое, текло то в одну, то в другую сторону — всегда по направлению ветра. Из соколовского мира была вынута косточка разума, но оставлена мякоть души.

Я, как мне казалось, начинала всё понимать. Маргинальность жанра была вызвана смешением поэзии и прозы в почерке автора. Почти, как главный герой «Школы» — ученик Такой-то, страдающий от раздвоения личности, Саша Соколов переживал творческое расслоение, называя себя «проэтом» — что означало поэта и прозаика в одном лице. Соколову важно было осмыслить проблемы советского общества — репрессии, гонения на генетику, воинствующий атеизм. Для него не существовало границы между жизнью и смертью, как не существовало и до сих пор не существует границы между поэзий и прозой, сумасшествием и нормой , бессознательным «я» и сознательным «мы». В этом месте на уголке страницы я надписала карандашом: «соколовское “мы» противоречит замятинскому”.Мой поезд шел где-то под Тверью, когда свет в вагоне погасили. Я оставила книгу на словах «листья носились по всему городу, как сумасшедшие…» и заснула.

Утро началось с экстерьеров Московского вокзала и пешей прогулки по Невскому проспекту до Пушкинского Дома. В двенадцать часов дня за окнами отдела рукописей раздалось оглушительное «Ба-бах!» — стреляла пушка Петропавловской крепости — так громко и неожиданно, что я сильно перепугалась и только спустя время вспомнила об этой старой петербуржской традиции — кроме меня никто в зале не шелохнулся. После обеда, закончив с рукописями, я попала под дождь — и пока шла по Дворцовому мосту, выгнутому, как железное нёбо, успела насквозь промокнуть. К счастью, на Большой Морской в старом баре, куда я непременно захожу, когда бываю в Петербурге, нашлось свободное место, я заказала глинтвейн и раскрыла томик Соколова, захлопнутый на осенних листьях.

Пробираясь сквозь роман-взросление, роман-прощание, я разлучалась с действительностью и линейным восприятием времени. Наблюдала, как наследуя творческий метод Набокова, его текстовую и фонетическую музыкальность, Соколов унаследовал и строчку в университетской программе — подтвердив слова Замятина о том, что будущее русской литературы — это её прошлое. (К слову, около девяноста процентов современных русских писателей в той или иной мере пишут под влиянием прозы Соколова). Соколов оттачивал слог в провинциальных советских газетах. Он считал, что работа журналиста быстрее подведет его к настоящей прозе. Двадцатидвухлетнего студента московского журфака, Сашу Соколова, в редакции деревенской газеты «Колхозная правда» не правили, он мог писать все, что хотел, и мог позволить себе экспериментировать. Писал, в основном, очерки о людях: брал фамилию, имя и отчество человека, а всю его жизнь — выдумывал. Это были, в сущности, рассказы, а герой мог быть егерем, лесником, трактирщиком, кем угодно. Это были рассказы-очерки, написанные ритмической прозой, близкие к стилю Андрея Белого, хотя тогда Соколов ничего о нем не знал, и спустя много лет, прочитав Белого уже за границей, удивлялся — до чего же похоже.

«Как всякий журналист, который хочет писать русскую прозу, я стремился к свободному времени, — говорил он в 89 году в интервью Феликсу Медведеву, — Вся проблема — время: во что его вложишь, то и получишь. Хорошо — ночной сторож, хорошо — истопник. Это обычные пути пишущей русской интеллигенции»,— этот опыт письма Саши Соколова лёг в основу его следующего романа «Между собакой и волком». Что же касается «Школы…», она тщательно переписывалась, редактировалась и перетерпела не менее пяти авторских переработок –интуицию Соколов поверял очень серьезным отношением к слову.«Школу для дураков» называли русским «Над пропастью во ржи», а самого Соколова сравнивали с Джойсом и Сэлинджером. С первым — из–за стилистической гомогенности, со вторым — по причине затворничества и любви к малой прозе. Написав три романа, Соколов как будто исчез. Он вел двойную жизнь, будучи сыном агента ГРУ, искавшего по заданию Советского Союза секрет ядерной бомбы в Канаде и рассекреченного западными спецслужбами. Когда в 1975 году после «липовой» терапии в двух психбольницах от Саши Соколова отказались родители, он эмигрировал в Америку к Профферам, где познакомился с Бродским. Дружбы не получилось. Впрочем, это уже другая история.

Мы приближаемся к поскриптуму.

Дочитав роман — я была совершенно счастлива и пьяна. Ресторан с приглушенными огнями рассчитал последних гостей. На улице пахло дождем, память моя тускнела, как столовое серебро, пролежавшее всю зиму без пользы в буфете. Я вышла на тысяченогий проспект и чудесным образом превратилась в прохожую.

Текст был опубликован в литературном журнале ItBOOK 21.06.2017. Источник: https://itbook-project.ru/shkola-dlya-durakov.-kak-ya-chitala.html Автор: Яна Семёшкина