Create post
Prose

Почему Роману Михайлову нужно поверить на слово? О романе «Дождись лета и посмотри, что будет»

«Дождись лета и посмотри, что будет»

Роман Михайлов

2021

Известный роман Густава Майринка «Голем» был переведен на русский больше ста лет назад. Дело там происходит в пражском еврейском гетто незадолго до Первой мировой войны. О том, что такое Голем, в общих чертах известно. Но самого Голема в романе очень немного, потому что это роман о чем-то другом. О превращении, поиске — и любви. Можно было бы вообще сказать, что у Майринка почти все романы о любви, но такое понимание не очень вяжется с тем, как обычно представляют «роман о любви». Роман Романа Михайлова — он тоже о любви? Только потому, что автор так заявляет с самого начала, а его герой время от времени это повторяет?

У Майринка и Михайлова есть важное сходство. В их романах есть как бы две силовые линии повествования. Первая всегда очень простая, реалистическая. Какие-то места, какие-то события, какие-то вещи. Более или менее конкретные. Внешний мир. И есть другой мир — внутренний. В буквальном смысле. Главные герои видят то, чего не видят другие. Говорят о том, о чем не знает никто, кроме избранных друзей (вроде Ласло). Их ведет то, чего не понимают, не замечают, не знают окружающие. Они могут сойти с ума, вот-вот умереть. Они даже готовы к смерти, но их не страшит финал физической жизни.

Да, у Майринка не рассказывают о том, как дуют пыль или ставятся в ногу. Но крыша героев Майринка едет так же стремительно. От чего? Как бы ответил Хаубериссер Фортунат («Зеленый лик») или Атанасиус Пернат («Голем»)? Или — еще лучше! — Христофор Таубеншлаг («Белый доминиканец»)?

Сюжет «Дождись лета и посмотри, что будет» практически не связан со временем. Прежде всего, с ним не связан главный герой — Руслан. В нем можно угадать альтер-эго автора. А можно не угадывать, не думать о таких мелочах. Руслан, не Руслан, Роман, не Роман — какая разница. Все это несущественно, как детали окружающего быта. Россия на рубеже веков, развал Союза, заводы, бандиты, тэ-тэ, винтовые, дискотеки, Москва, телефон, который не отвечает, потому что подключен к интернету. И все это не имеет ровным счетом никакого значения. Время как действующее лицо оказывается стертым, размытым, удивительно неподробным. Оно никак не влияет на то, что происходит вокруг. Например, в какой-то момент Руслан понимает, что может стать кем угодно: бизнесменом, профессором, охранником, депутатом, наркоманом, покойником. Это как вспышка «взрослой» жизни, которой Руслан опасается, понимая, что там ничего хорошего нет. Это особенность времени? Девяностые как развилка? Ничего подобного нет и в помине.

Возможно, именно поэтому значение приобретают маловажные, иногда довольно банальные или наоборот вызывающие подробности. Например, чьи-то глаза. Лицо. Озеро, поглощающее звуки. Попка красивой девушки. Невеста из сказки; буквально описанная как невеста из сказки. Вызывающе прямолинейно. Как выглядит Оля? Может быть, как Агния Кузнецова из фильма Алексея Балабанова «Груз 200»? Или как подружка сценариста из «Дюбы-дюбы»? Об нет ни слова, потому что она выглядит как Света, как девчонка за баром, как мама Лена, как секси-медсестра. У нее нет черт, потому что она не совсем человек. Поэтому и время оказывается не тем героем, к которому мы привыкли. Не скажешь: Вы не знаете, как мы жили! Не знаете, как она выглядела! Не понимаете, не врубаетесь!

Наоборот: все вы знаете, все вы видели. Ну, распалась страна, девочка вышла за бандита, а мне семь лет. Ну и что? Что в этом уникального? Просто рассказ. Сказка.

Слушайте дальше, я еще не рассказал самого главного.

Спектакль «Сказка про последнего ангела», реж. Андрей Могучий
Спектакль «Сказка про последнего ангела», реж. Андрей Могучий

Что значит «Сказка о последнем ангеле»? Так называется спектакль по рассказам Михайлова, который в Театре Наций поставил Андрей Могучий. Но это еще и совсем маленький рассказ Петра Луцика и Алексея Саморядова. Сказка о том, как от русских отвернулся Бог, но остался последний ангел, а простой мужик с хутора решил, что если Бог отвернулся, то ангела нам не надо, а Бога мы нового сыщем. И поэтому «хватил ножом по горлу» последнего ангела. Больше ни ангелов нет, ни Бога. И что? Нужно повесить голову? Покончить с собой? Стать уважаемым человеком? Звездой покера?

Вот они — возможные судьбы Руслана.

Здесь стоит спросить. В кого — или во что — верит Михайлов?

Или: чьим духом пронизан мир романа «Дождись лета и посмотри, что будет»?

Все важное перемещается куда-то на задний план. Или во внутреннюю жизнь. Руслан достаточно смышленый, чтобы понять, что от встречи с невестой его никто не убережёт, не спасет, не остановит. Это не сюжет разочарования и даже не сюжет взросления. Скорее, сюжет становления. Или — разворачивающейся судьбы, объявляющей себя в знаках. Говорящее ничто. Подглядывающая бездна — как в известной лекции автора. Это хорошо видно в очень смешной сцене. Руслан возвращается домой после удачного визита в Москву, смотрит на друга Химоза, который ссыхается на героине, и как бы хочет его уберечь, сказать, что не надо ставиться в ногу, посмотри на меня, вот я какой успешный. Но сам себя обрывает. Это что, я буду его учить? Все двигаются как могут. Некому нас судить В этом не слышно ни тупой покорности, ни горького отчаяния. Ровное ожидание — именно им пропитано пространство сюжета.

Я бы добавил от себя, что это еще и как ожидание дождя. Весь день собираются тучи, все никак не польет, а ты ждешь, и уже отчаялся, а потом дождь пошел и напоминает слезы — и хорошо.

«Одиссея 1989» (2003), реж. Илья Хотиненко
«Одиссея 1989» (2003), реж. Илья Хотиненко

Должно быть, Руслана очень хорошо понял бы Холден Колфилд. Но можно ли заподозрить Михайлова в попытке сделать реверанс Сэлинджеру? И если нет, то откуда взялся этот мотив частного пансионата в самом финале? Или это «думайте что хотите», когда автор словно отбивает возможные нападки на излишнюю «художественность»? Люди как люди, че вы пристали? Ну, может, кого-то подкрасил, но это для вашей же пользы.

Все так сдержанно, тактично, ритмично — и вдруг резкий переход на ты, словно это авторское послесловие.

Но еще Руслана и Холдена объединяет странная чувствительность, которая съедает их изнутри, парализует всякое планирование, заставляет интересоваться ничем. Учит ждать, пока придет лето.

Руслан подчеркнуто холоден к окружающему пространству, но его холодность заинтересованная, включенная. Он словно готов попробовать все, что ему предложит теплый и заботливый мир. Вспомните, как Холден Колфилд долго рассказывает, что за дурочка эта девочка, с которой он сейчас пойдет в театр или на концерт, а потом всю дорогу целуется с ней на заднем сидении такси. Сам не ожидал от себя такого, да? Молодой совсем.

Больше всего в своей жизни Колфилд боится, что дети сорвутся и упадут. Руслан, может быть, знает, что Олю никто не убьет, что Витя ровный пацан и просто прогнал. Но он не может выдержать той новости, которая скрыта за этими ничего не значащими словами о ее смерти. Они становится для него таким же заклинанием, каким всякое обещание становится для героев Майринка. Как они сидят годами и не сходят с места (как в «Белом доминиканце») и просто чего-то ждут, словно совсем не живя. Жизнь словно застыла — или застыл живущий.

Джером Д. Сэлинджер
Джером Д. Сэлинджер

Но главное, что объединяет и Холдена Колфилда, и Руслана, и Хаубериссера Фортуната —это вера. Не в конкретного бога и даже не в бога вообще. А вера буквально; вера как божество. Руслана пугает возможность быть чем-то, кроме верящего в любовь. Ему интересно многое, но как раз здесь видна критическая разница между верой и интересом. Герой переживает смерть, от которой его укрывает мама Лена — ту смерть, которую вызывает какая-то чушь, чужой понт. Было бы здорово не воспринимать чужие слова всерьез, но герой этого не может. Поэтому единственное, что остается — сесть и ждать, пока Та придет. И он садится.

И ровно таким же образом следует читать роман Михайлова; то есть поверив автору на слово. Все было так, как он рассказал. Да, были книжки, был Ласло, Толик, Мазай, дедушка, мать и отец. Кто-то умер, кто-то исчез, кого-то ждали, кого-то любили. Света превращалась в Олю, завод подожгли, во снах приходила секси-медсестра, она же работала в техникуме. Отец играл в «Побег из тюрьмы», мама в деревне ругалась с родителями. Люди из книг оживали, но без волшебного звука из фентези-фильмов. Рушилась страна, приезжали «Продиджи»; не употреблял, а отъехал; реально пришла ведьма, хотел потрогать за попку, через десять минут отпустило. Поехал обратно в Москву, потому что куда еще, а Оля стоит в тамбуре и никак не может узнать.

Ну и все, что тут еще добавить?

Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку.


Больше подобных материалов на канале «Новой Школы Притч» и в телеграм-канале «Озарения А. Елизарова»: подписывайтесь


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About