Create post
Music and Sound

Дорога к Риму

Михаил Захаров
panddr
Marina Israilova
+1

Заметка о музыке современного композитора Вольфганга Рима и «Новой простоте» (Neue Einfachheit), которая вовсе не проста

Всегда полезно в очередной раз убедиться в том, что ярлыки, особенно понятые поверхностно, чаще затемняют суть явления, чем проясняют. Имя известного, крайне плодовитого и многогранного композитора Вольфганга Рима обыкновенно ассоциируется с понятием «Новой простоты» — New Simplicity, Neue Einfachheit. Однако такие ассоциации скорее запутывают: музыка Рима отнюдь не проста, напротив, она сложна, богата и виртуозна. Среди непосредственно повлиявших на Рима — Хельмут Лахенман, создатель «инструментальной конкретной музыки», Луиджи Ноно, Мортон Фельдман и другие, то есть композиторы, которых трудно заподозрить в стремлении опроститься и опростить музыку, придав ей популярный характер.

Скорее стилистическая тенденция, чем движение или организованная группа, «Новая простота» — явление 70-х годов XX века. С помощью этого понятия немецкий пианист и композитор Ариберт Райман в статье 1979 года “Salut für die junge Avantgarde”, опубликованной в «Новой музыкальной газете» (Neue Zeitschrift für Musik), указал на стилистическую общность семи молодых немецких композиторов, пришедших к сходным эстетическим взглядам, каждый на собственный манер. Среди них был упомянут и Вольфганг Рим. «Новая простота» — своеобразная реакция на музыку Пьера Булеза, Карлхайнца Штокхаузена (у которого, кстати, Рим некоторое время учился) и других, т.е. на европейскую авангардную музыку — музыку Авангарда II в терминологии Юрия Холопова. Другие определения этой музыки, более точные и насыщенные в смысловом отношении, хоть и несколько неаккуратные: «новая субъективность», «новая тональность», «новая чувственность», «новая выразительность».

Рим и некоторые его коллеги не стесняются того, что критики обозначают как «ранний экспрессионизм в духе Шёнберга». Грубо говоря, эта музыка не стремится быть предельно «объективной», системной, сериальной, не стремится быть точным выражением эстетически-теоретической позиции и вытекающих из неё композиторских техник. В ней допустима чувственность, осознанный отход от схем, непосредственная и интенсивная выразительность, мелодичность, распознаваемая как эмоциональность, широкое использование элементов тонального языка и обращение к традиционным жанровым формам. Тот же Рим, кроме сочинений уникальной формы, т.е. таких, форма и структура которых уникальна и не повторяется в других сочинениях как самого автора, так и других композиторов, как это характерно для авангарда середины-второй половины XX века, сочиняет и концерты для инструментов с оркестром, и симфонии.

Не случайно раннюю музыку Рима ассоциируют с музыкой Густава Малера: последняя была своеобразным мостом между поздним романтизмом и музыкой модерна, Новой музыкой. Под таким сравнением обыкновенно подразумевается, что музыка Густава Малера и Вольфганга Рима более эмоционально-изменчива и подвижна, экспрессивна, интуитивна во всех смыслах, чем авангардная музыка первой половины ХХ века и далее, т.е. чем музыка Шенберга, Веберна, Булеза; часто сопоставляют «Новую простоту» с новым романтизмом. Ярлык «новая простота» применяют не только к тем композиторам, которых перечислил в своей статье Ариман Райнер, часто его используют — в силу определенных сходств и анти-авангардного характера их музыкальной эстетики — для обозначения музыки Арво Пярта, Джона Тавенера и Хенрика Гурецкого. «Новая простота» отличается от минимализма, во всяком случае, архетипичного минимализма Стивена Райха, Терри Райли. Во-первых, музыка того же Вольфганга Рима гораздо более насыщенна, в ней не найдешь многочасовых повторений одного и того же паттерна, для неё не характерна однообразная фактура. Во-вторых, «Новая простота» не заигрывает с популярными жанрами и нью-эйджем — ей не свойственно заимствование образов из восточных культур и элементов поп-музыки.

Впрочем, следует понимать, что такие фетишизированные ярлыки как «экспрессивность», «интуитивность», «минимализм», «новая тональность» и прочее обыкновенно являются попыткой обозначить и представить просто и популярно достаточно сложную позицию. Общие понятия приходят на выручку нашему уму, когда ему не под силу охватить множественность и пестроту конкретных явлений. Сама музыка и сопоставление методик и техник, создающих конкретное звучание, обогатит впечатление в большей степени, чем говорение о словах и нюансах слов, подменяющих обсуждение — если не восприятие! — самой музыки. Однако, пользуясь речью, размышляя, анализируя, рассказывая, разговаривая о музыке мы вынуждены пользоваться словами и общими понятиями, держа в уме необходимость быть скептичными и аккуратными, несмотря на подчас непреодолимую соблазнительность ярлыков и обобщений. Между разговором о вещах и разговором о словах разница велика, но ее можно и не углядеть.

Вольфганг Рим — непростой композитор для желающего ознакомиться с его музыкой и вынести о ней какое-то цельное мнение. Автор практически 400 сочинений, многие из которых не существуют в записи, прибегает к совершенно различным техникам, звучаниям; один журналист остроумно заметил, что со многими жанрами, в которых пишет Рим, слушатель еще не знаком, так как эти жанры — изобретения самого композитора.

Отдельные сочинения вроде ранней работы Morphonie, что обеспечила молодому тогда композитору славу восходящей звезды академической музыки, звучат в духе авангардной музыки середины XX века. Другие же работы убаюкивают слушателя привычными консонантными гармониями, обманчиво легкими и незатейливыми мелодиями и секвенциями. Таковы, к примеру, сочинение 2007 года Sotto Voce II и некоторые ироничные фортепианные вальсы, навевающие ассоциации с салонной фортепианной музыкой XIX века. Некоторые работы, вроде сочинения для инструментального ансамбля и электроники Étude d’après Séraphin, напоминают титанические звуковые пейзажи Яниса Ксенакиса или отдельные эпизоды из Deserts Эдгара Вареза. Cочинения Рима часто представляют собой вихрь идей, сложное и яркое повествование, которое таит сюрпризы для слушателей.

Из знакомства с музыкой этого композитора можно вынести весьма ценное наблюдение, которое вполне применимо и по отношению к творчеству менее плодовитых композиторов: бесполезным баловством являются попытки походя охватить дело жизни отдельного человека в двух или трех определениях. От своеобразия чьей-то музыки и жизненного/профессионального пути таким образом можно скорее отделаться, чем с ними соприкоснуться и в них освоиться. Говорить, что Шенберг додекафонист, Стравинский неоклассицист, а Рим — представитель «Новой простоты», и спокойно считать, что дело этим окончено, это то же самое, что полностью удовлетвориться высказываниями вроде «астрофизика — о звездах», «социология — про общество» и т.д.

Знакомство с музыкой Вольфганга Рима — не какая-то необходимость и долг, просто одна из многочисленных, но крайне интересных возможностей, которую предоставляет меломану современный мир музыки.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Михаил Захаров
panddr
Marina Israilova
+1

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About