Чем больше мы знаем о мозге, тем все менее он кажется похожим на устройство, которое могло бы порождать сознание. Возможно, философы никогда не смогут решить эту загадку.

Философия сознания занята поисками ответов на фундаментальные вопросы о сознании, о его существовании и природе. Психология изучает эмпирически фиксируемую сторону работы сознания, грубо говоря, описывает то, как одно ментальное событие связано с другим; психология, таким образом, является эмпирической наукой. В отличии от психологии, философия сознания — это современная разновидность метафизики. Философы, посвятившие себя этой философской дисциплине, пытаются ответить на вопросы о том, что такое сознание, почему оно существует, как соотносится с телом и мозгом, как оно возникло.

Это большие, сложные вопросы. Обратите внимание на текущее состояние вашего сознания: вы слышите, думаете, желаете, направляете свою волю на совершение действий. А теперь спросите себя, что же происходит, когда вы это делаете. Ваше осознание движений вашей воли или чувственного восприятия цвета — что это такое? Какова функция этих явлений, какова их связь с деятельностью клеток в вашем мозгу, что привело к их возникновению в ходе эволюции?

Каков шанс, что разум, в ходе эволюции оснащенный навыками для создания инструментов из камня, разум, развитие которого связано с особенностями строения человеческой руки, сможет сорвать покровы с глубочайших тайн Вселенной? Может ли всезнание возникнуть из противостоящего пальца?

Попытайтесь представить мир, лишенный сознания: сталкивающиеся кванты энергии в пустоте, масса мертвой, лишенной всякой чувствительности материи (такой когда-то была наша Вселенная); теперь мысленно добавьте сознание. Что же изменилось? Каким образом вы привнесли сознание в мир, лишенный его? Может быть, вы каким-то иным образом сгруппировали элементарные частицы? Вам будет казаться, что вы произвели целую революцию в воображенном в ходе этого мысленного эксперимента мире, однако вы не сможете понять, в чем же действительно состоит различие между миром, заполненным лишенной ментальных свойств материей, и миром, в котором живут наделенные сознанием существа. Кажется, будто вы сделали что-то чудесное, сопоставимое с добавлением полностью сформированных планет к миру, состоящему только из облаков гелия и водорода, но разве наш мир, в котором есть сознание, полон подобных чудес?

Можно выделить пять точек зрения на проблему сознания: элиминативизм, дуализм, идеализм, панпсихизм и мистерианизм. Элиминативистская стратегия пытается решить проблему, попросту объявив, что сознания нет: не существует такой вещи, как сознание; на самом деле вы ничего не видите, не слышите, не думаете и так далее. Все что есть — это материя; ощущение, что мы наделены сознанием, просто-напросто иллюзия. Это точка зрения абсурдна, нечто вроде умопомешательства; она очевидно опровергает саму себя, ведь даже иллюзия представляет из себя опыт сознания («мне ошибочно кажется, что я обладаю сознанием»). Есть люди, которые утверждают, что разделяют эту точку зрения, но они пребывают в абсолютном меньшинстве: разумные и сознающие элиминативисты, во всеуслышание заявляющие, что они — лишенные сознания зомби.

Более утонченная позиция утверждает: состояния сознания сводимы к состояниям мозга; например, угрызения совести — это не что иное, как поток нейромедиаторов сквозь синапс нейрона. Такая точка зрения скорее «разрушает» сознание, редуцирует его до чего-то иного, им не являющегося, нежели напрямую отрицает его. Пусть это не явный элиминативизм, однако такая точка зрения автоматически опосредованно отрицает само существование сознания, так как процессы в мозгу, предположительно порождающие опыт сознания, представляют из себя физические события, которые вполне могут протекать в «полной темноте», в отсутствии сознания. Электрические процессы в вашем мозгу коррелируют с ментальной активностью, но электрические процессы в вашем телевизоре, по-видимому, нет; если это так, то каким образом электрические процессы могут быть источником сознания? Если не происходит ничего иного, кроме электрохимических процессов, когда я говорю «я поранил палец» или «я так люблю ее», тогда в действительности я ничего не сознаю, произнося подобное. Сведение сознания к материальным процессам равносильно его элиминации, даже если сам редукционист имел иные намерения (сказать, что «ведьмы — это просто старые безвредные женщины» будет равносильно тому, чтобы сказать, что настоящих ведьм не существует).

Дуалисты, напротив, свободно признают, что сознание существует наряду с материей; реальность, по их мнению, распадается на две независимые грандиозные сферы. С одной стороны, существует материальный мозг, с другой стороны, сознающий ум: эти сферы могут соприкасаться таинственным образом, однако каждая представляет из себя отдельную сущность. Дуализм может утверждать непреодолимое качественное отличие двух субстанций, свойств, вселенных, но основное намерение дуализма — доказательство гипотезы, согласно которой сознание существует отдельно от тела и не сводится к состояниям мозга. Когда я думаю, в моем мозгу происходят электрохимические процессы, но мышление и деятельность мозга существуют отдельно друг от друга, подобно тому, как облака парят над землей или как магнетизм существует отдельно от гравитации.

Дуализм предоставляет разуму причитающуюся ему онтологическую нишу, однако тут основная проблема заключается в том, чтобы устроить личную встречу этих сфер: каким образом сознание влияет на мозг и мозг на сознание? Как возможны их систематическая корреляция и взаимодействие? Каким же образом возникло сознание, если не в процессе эволюционного развития мозга, как часть глобального процесса эволюции материи? Дуализм полностью отделяет сознание от мозга, таким образом радикально усложняя объяснение их взаимодействия.

Тут на интеллектуальной сцене эффектно появляется идеализм: дамы и господа, не существует ничего, кроме сознания! Нет никакой проблемы взаимодействия сознания и материи, так как последняя иллюзорна; она просто фантазм охваченного галлюцинациями разума. Вселенная — это безбрежный разум или же их множество; она состоит из парящих в пустоте сознаний, безмятежных и свободных. Звезды и планеты — просто локальные возмущения в сенсориуме вселенского духа.

В качестве занятной выдумки идеализм может очаровывать, однако, чтобы всерьез отнестись к нему, требуется ненависть к материи, граничащая с манией. Неужели мы можем по-настоящему утверждать, что материальная реальность — это сон, лишенная оснований фантазия? Что Большой Взрыв — это просто судорога пробуждающегося вселенского духа? Каким образом возникло сознание, если не из предсуществовавшей материи? Быть может, Господь просто создал души ab initio, без всякой относящийся к ним материи? Неужели мое тело не более, чем порождение моего воображения?

Быть может, будет лучше, если мы дадим идеализму чуть потесниться: быть может, не все существующее имеет полностью ментальную природу, но ментального в мире больше, чем способна различить интроспекция. Вся материя может иметь ментальные свойства, какие-то вездесущие вкрапления духа. Такая позиция называется панпсихизмом: даже самые примитивные частицы материи обладают зачатком чувствительности, частицами ментального, пронизывающими материю, подобно жилкам в мраморе. Не только высокоорганизованные формы органической материи, вроде ящериц или червей, обладают зачатками сознания, но также растения, бактерии, молекулы воды и даже электроны. Все существующее обладает примитивными ощущениями, долей чувствительности.

Сильная сторона панпсихизма — в соблазнительно удобном объяснении происхождения сознания. Каким образом сознание возникает из материи? Благодаря предсуществованию сознания в материи. Сознание вездесуще, поэтому мы не нуждаемся в волшебном механизме, который вывел бы его к бытию из ничто, сознание зародилось еще в пламени Большого взрыва (любопытно, что же атом водорода мог сказать атому углерода после Большого Взрыва?).

Проблема панпсихизма в том, что не существует никаких свидетельств повсеместного присутствия сознания в материальном мире. Атомы не действуют сознательно; они ведут себя как бессознательные. Иначе, чем же занят их микроскопический ум,какие атомарные заботы их беспокоят? Что может значить фраза: атомы имеют сознание в примитивной форме, как иногда говорят, протосознание? Либо у них есть ощущения и мысли, либо нет. На что похожа маленькая доля сознания, доставшаяся атому? Панпсихизм напоминает концепцию преформационизма в биологии: мы пытаемся объяснить происхождение органической жизни, предполагая, что жизнь уже существует в микроскопической форме в еще лишенном полноценной жизни мире; как если бы в оплодотворенном яйце был заключен маленький, но полностью сформированный детеныш, увеличивающийся в размерах во время созревания.

Меня иногда спрашивают, до сих пор ли я мистерианец, как будто бы развитие нейронаук могло изменить мою позицию; они не понимают, насколько глубокую тайну я предполагаю в проблеме сознания.

Чем больше мы знаем о мозге, тем все менее он кажется похожим на устройство, которое могло бы порождать сознание: это просто большое объединение живых клеток и ореол электрической активности — биологическая машина, внутри которой не прячется никаких духов.

Куда же привели подобные рассуждения ? Все рассмотренные стратегии сталкиваются с сокрушительными возражениями. Именно так я увидел ситуацию в философии сознания 25 лет назад. Я видел проблемы, которые возникали в стандартных теориях, однако не мог смириться с мыслью, что природа заключает в себе что-то сверхъестественное или же просто непознаваема. Сознание должно было каким-то образом возникнуть в ходе эволюции, однако ничто из того, что мы могли вообразить или изобрести, не казалось верной дорогой к объяснению его возникновения. Я пришел к мысли, что трудности в объяснении сознания заключены не в его природе, но в нас самих: мы просто лишены способностей понимания, которые помогли бы нам развеять ореол таинственности. Онтологически сознание и материя, очевидно, слиты воедино или тесно связаны, но эпистемологически мы не можем понять, каким образом. Я использовал понятие «тайн природы» Ноама Хомского, чтобы описать ситуацию, как я ее видел. Вскоре Оуэн Фланаган назвал меня «мистерианцем» в честь прекратившей существование поп-группы, и это прозвище ко мне прикрепилось.

Я не против ярлыка, если он правильно понят, однако, подобно всем ярлыкам, он предполагает слишком простое и фрагментарное объяснение довольно сложной позиции. Сначала мою позицию рассматривали как эксцентричную точку зрения с сомнительной академической репутацией, но сейчас это одна из стандартных стратегий в отношении трудной проблемы сознания, пусть и имеющая малое число сторонников. Мистерианство привлекает оттого, что все остальные позиции обладают очевидными недостатками, к которым их сторонники удивительно слепы. Меня иногда спрашивают, до сих пор ли я мистерианец, как будто бы развитие нейронаук могло изменить мою позицию; они не понимают, насколько глубокую тайну я предполагаю в проблеме сознания. Чем больше мы знаем о мозге, тем все менее он кажется похожим на устройство, которое могло бы порождать сознание: это просто большое объединение живых клеток и ореол электрической активности — биологическая машина, внутри которой не прячется никаких духов.

Позднее я пришел к выводу, что тайны вездесущи, даже в самом сердце естественных наук. Физика полна тайн: пространство и время, материя и движение — эти понятия не свободны от некоторой таинственности. Головоломки квантовой теории являются просто симптомами недостаточного понимания природы этих явлений (я обсуждаю это в моей последней книге «Основные структуры реальности»). Человеческий интеллект способен взаимодействовать с реальностью лишь косвенно, используя математику, чтобы создавать абстрактные образы конкретных явлений, однако какова окончательная суть вещей, ему неизвестно. Понимание того, как организовано все существующее, ускользает от нас; возможно, это отражает тот факт, что наши способности познания несоизмеримы с природой мира и нам не хватает иных органов чувств, более тонких интроспективных способностей, более развитых способностей к математическому описанию явлений. Мы далеки от создания единой теории всего существующего и нет никаких гарантий, что эта теория вообще может быть построена конечным человеческим интеллектом.

Мистерианство, которое я защищаю, не более чем признание того факта, что человеческий разум — локальное, случайное, временное, практически обусловленное и невоспроизводимое в ходе эксперимента свойство жизни на Земле, т.е. развивающаяся адаптация, основанная на ранних формах разума, которые едва ли кто-нибудь будет считать всезнающими.

Некоторые современные философы гордятся тем, что они натуралисты; однако настоящий натурализм начинается с правильной точки зрения на человеческий разум. Палеоантропологи учат нас, что человеческий мозг постепенно развился в ходе эволюции, в частности, благодаря тому, что древний человек был вынужден создавать инструменты, использующие анатомию человеческой руки и развивающие мелкую моторику. Эта история создала ту форму разума, которая ныне обитает в наших черепах, точно так же, как образ жизни других видов сформировал их набор познавательных способностей. Каков шанс, что разум, в ходе эволюции оснащенный навыками для создания инструментов из камня, разум, развитие которого связано с особенностями строения человеческой руки, сможет сорвать покровы с глубочайших тайн Вселенной? Может ли всезнание возникнуть из противостоящего пальца? Это кажется весьма сомнительным. Почему же мы считаем за нечто уже решенное, что тайна сознания будет раскрыта человеческим мозгом?

Мистерианство, которое я защищаю, не более чем признание того факта, что человеческий разум — локальное, случайное, временное, практически обусловленное и невоспроизводимое в ходе эксперимента свойство жизни на Земле, т.е. развивающаяся адаптация, основанная на ранних формах разума, которые едва ли кто-нибудь будет считать всезнающими. Текущее положение дел в философии сознания, на мой взгляд, является отражением момента эволюции конкретного двуногого вида на конкретной планете, наделенной условиями для жизни, в данный ускользающий момент космической истории, точно так же, как и все прочее, касающееся жизни нашего рода. Во всем этом гораздо больше невежества, чем подлинного знания.

Автор: Колин МакГинн

Перевод: Юрий Виноградов

Оригинал статьи в журнале New Statesman за 20 февраля 2012.