Представляем перевод разговора между кураторкой Магдаленой Зюлковской (Magdalena Ziółkowska) и Пётром Пётровским (Piotr Piotrowski), историком искусства и в 2009-2010 гг. директором Национального музея в Варшаве. Беседа произошла 25 мая 2011 года и непосредственной поводом для нее cтал выход книги Пётровского «Muzeum krytyczne» («Критический музей»), в которой Пётровский среди прочего изложил свой недавний опыт руководства Национальным музеем и свое виденье музейной политики.

Магдалена Зюлковская: Количество польской литературы, посвященной истории и теории музея, не может вызвать головокружение. Твоя последняя книга является одной из немногих на эту тему. Удивляет меня однако то, что, анализируя международной музеальный дискурс, ты никак не ссылаешься на те польские концепции, которые могли бы быть приняты за основания для твоего проекта «критического музея». Имею в виду идею музея как «критического инструмента» Ришарда Станиславского (Ryszard Stanisławski) или лозунг «Музеи — университеты культуры!», озвучиваемый коммунистами с конца 1950-х. Почему в книге отсутствует польский бэкграунд?

Пётр Пётровский: Более систематичных работ на эту темя я просто не знаю. Скоро дожна появится книга Анны Зенбиньскей-Витек (Anna Ziębińska-Witek) «Historia w dyskursach muzealnych. Studium ekspozycji Holocaustu» («История в музеальных дискурсах. Исследование экспозиции Холокоста»), которая использует оптику новой музеологии для анализа одного конкретного музея, музея, посвященного Холокосту. Определенные раскиданные отсылки можно найти в немногочисленных, к сожалению, публикациях Анджея Роттермунда (Andrzej Rottermund), директора Королевского замка. Оппозицию новой музеологии можно найти в очень консервативных текстах Войцеха Сухоцкого (Wojciech Suchocki), директора Национального музея в Познани, я упоминаю его в своей книге.

МЗ: Для многих польских музейщиков твоя концепция неприемлема даже как предмет теоретических дискуссий. Быть может, из–за того, что для анализа нашей локальной ситуации ты обращаешься к оптике исследователей западной культуры.

ПП: Идея критического музея, используемая к художественно-исторической площадке, какой является каждый национальный музей, является малоприемлемой не только в польских реалиях. В случае музеев современного искусства элемент критичности обычно является обязательным, однако в институциях, занимающихся искусством прошлого — и европейских, и американских, — это уже не так. В этом, собственно, была исключительность наших планов на варшавский Национальный музей.

Существуют также музеи, обращенные к конкретным фрагментам действительности, как, например, площадки в странах-бывших колониях. В понятийной структуре этих музеев можно найти более специализированные критические концепции, предназначенные именно для проработки колониального прошлого. Среди прочего, такие примеры находятся в публикациях редактируемых американским куратором Иваном Карпом (Ivan Karp).

Современных политиков интересуют вместо этого исторические музеи, поскольку история делает их решения легитимными

МЗ: У меня вообще есть сомнение в том, что национальные музеи в их нынешнем виде — с материальным балластом монументальных зданий, огромных коллекций, дифференцированной внутренней структурой и долгими административными процедурами — могут функционировать как критические музеи. Где в такой схеме есть место на упомянутое тобой быстрое реагирование на общественно-политические изменения, на участие в текущих дебатах? В 1966 году Ежи Людвиньский (Jerzy Ludwiński) представил программу Музея актуального искусства. Он должен был отвечать на такие вызовы, но, что важно, запланирован он был именно как малый музей. Мне кажется, что только такая камерная площадка, близкая к нынешним центрам современного искусства, могла бы быть «открытой структурой» — катализатором изменений в искусстве и нашей действительности.

ПП: Слишком радикальным мне кажется утверждение, что исторические музеи слишком медленные, чтобы реагировать на текущую ситуацию. Проблема гомосексуальности в Польше вообще-то появилась не вчера. Также и с вопросом демократии, в которой мы живем уже больше 20 лет. Кроме того, критический музей не должен быть понимаем исключительно как интервенция.

МЗ:Каким еще образом он мог бы выполнять свою функцию?

ПП: По моему мнению, историко-художественные музеи имеют огромное значение для создания критического знания о истории, для проработки и создании альтернативного взгляда на историю искусства, канонa, организации знания. Именно такой ревизии прошлого мы обязаны учить молодежь в университетах, важнейших центрах производства знания, а также учить рефлексии об этом самом знании, ситуации его создания. Музей, также как и университет, является институцией создающей знание и в связи с этим обязан критически смотреть на прошлое. Если мы этого не делаем, культура перестает рaзвиваться, а мы становимся зрителями, а не создателями культуры. Парадокс заключается в том, что для прошлого опасным является не только консерватизм, но и то, что я в своей книге называю популизмом.

МЗ: О чем ты?

ПП: Ввиду экономической ситуации главным тормозом для развития критического музея мне кажется неолиберализм и связанная с ним концепция развлекательного музея. Она привлекательна и для музейщиков, и для власти, и для публики. В таких трудных реалиях музеи должны нести критическую миссию вместо того, чтобы культивировать консервативную позицию, сторонником которой например является Жан Клер (Jean Claire), автор известной книги «Malaise dans les musées» («Болезнь в музеях»). Такая позиция не позволяет смотреть в будущее, только защищать то, что уже было. Как кажется, только критическая миссия может спасти музеи. В противном случае музеи станут исключительно достопримечательностями для туристов.

Музей, также как и университет, является институцией, создающей знание, и в связи с этим обязан критически смотреть на прошлое. Если мы этого не делаем, культура перестает рaзвиваться, а мы становимся зрителями, а не создателями культуры

МЗ: В таком случае, помимо академической теории и приведенных в твоей книге концепций историков искусства вроде Тони Беннета (Tony Bennet), Ханса Бельтинга (Hans Belting) и Кэрол Дункан (Carol Duncan), черпаешь ли ты вдохновение непосредственно из музейной практики?

ПП: Cкорее как негативный пример. Практика больших музеев прежде всего провоцирует критическую реакцию. Не только из–за консервативной идеи нации как гомогенной группы и «воображаемого сообщества», которую эти музеи должны представлять. Также и потому, что музеи становятся — особенно на Западе — туристическим центрами со слабым вкладом в интеллектуальную культуру.

МЗ: Твоя идея критического музея обсуждалась внутри профессионального сообщества в Польше?

ПП: Я провел многомесячную серию семинаров в Институтах истории искусства в Познани и в Варшаве. Для меня было важным, чтобы дискуссия происходила именно в университетах. Я рад, что такие институции — особенно в Варшаве — привлекли широкие круги, в том числе из музеев. Это были единственные серьезные дискуссии…

МЗ: На одном из тех семинаров появился вопрос об интересе власти к проекту музея актуального или современного искусства. Дорота Ярецкая (Dorota Jarecka) сказала тогда, что музеи современного искусства не вписаны в политику городов. В 1945 году Национальный музей в Варшаве играл роль первого плана в политике (не только культурной) государства. 3 мая 1945 года на фоне руин столицы генерал Эйзенхауэр посетил с тогдашним директором Национального музея Станиславом Лоренцем (Stanisław Lorentz) выставку «Варшава обвиняет». Это был важный политический жест. Когда власть перестала интересоваться таким идеологически важным инструментом?

ПП: Насколько для коммунистов искусство играло важную роль прежде всего как орудие пропаганды, настолько для нынешних политиков оно не имеет большого значения. Это Луначарский сразу после Октябрьской революции сказал, что искусство является слишком важной речью, чтобы пренебрегать им в пропагандистской стратегии. В связи с этим большое внимание уделялось художественным музеям. Нынешняя власть не ценит культуры. Не видит в ней ни символического капитала, ни потенциала для социальных изменений. Быть может, она делает это умышленно, поскольку знает, что культура, содержащая критическую рефлексию, может быть для нее опасной. Современных политиков интересуют вместо этого исторические музеи, поскольку история делает их решения легитимными.

Как кажется, только критическая миссия может спасти музеи. В противном случае музеи станут исключительно достопримечательностями для туристов

МЗ: Когда это началось?

ПП: Это ПиС* начал ту историческую политику, в которой мышление о музеях как инструментах мифологизации прошлогo играло большую роль. Напомню тут программу министра [Казимежа] Уяздовского (Kazimierz Ujazdowski). Хорошим примером этого также является появившейся с участием тогдашнего мэра Варшавы, Леха Качиньского (Lech Kaczyński), Музей Варшавского восстания. По своей сути это мышление неисторично, oно не производит никакой рефлексии о прошлом, только мифологию Восстания, к тому же в форме блокбастера. Посетители там прежде всего видят врага. Не только нациста, но и коммуниста. Нынешнее правительство поддерживает интерес к историческим музеям, хоть и несколько иным образом чем ПиС. Следует вспомнить последние дебаты вокруг Музея истории Польши в Варшаве или Музея Второй мировой войны.

МЗ: Не задает ли критический музей слишком высокие требования к посетителю, ожидая от него критического чувства и значительных культурных компетенций?

ПП: Задача критического музея — создавать критического посетителя, учить его задавать вопросы. Миссией так понимаемой институции был бы критический взгляд на историю в пространстве апофеоза польского оружия. Стоит ясно разделять мышление об истории и историю борьбы за независимость, миф нашего великого прошлого. Частично теми, кто с успехом разрывают этот союз, являются художники. Как сказал Альбер Камю, они не солдаты регулярной армии, они вольные стрелки. Художник в своих действиях более независим, он может создавать фантастические виденья и провоцировать. Музейщик или исследователь работает по другим правилам, для него важна критика источников, проблематизация так называемого исторического факта и объективизация понятия и дефиниции.

Примечания

*Право и Справедливость (Prawo i Sprawiedliwość) — польская консервативная партия, правящая в 2005-2007 гг. и с 2015 по настоящее время (июль 2020)

Переведено с разрешения редакции «Dwutygodnik». Оригинал текста на польском языке: https://www.dwutygodnik.com/artykul/2290-muzeum-krytyczne-to-nie-dyskursywny-ornament.html