Юрий Тубольцев

Я убил человека в себе и стал сверхчеловеком.

Убивая в себе раба, я убил человека, а раб остался.

Чтобы обезьяна стала человеком, Дарвин убил человека в обезьяне.

Я убил в себе прототипа Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова и стал никем.

Телевизор убивает человека в обезьяне.

Убивая в себе человечка, я убил Человека с большой буквы.

Я убил первой фразой человека, но обезьяна в нем осталась жива, я отложил перо и пошел в хозяйственный за топором.

Записки пытливого убивца

Я убил человека осиновым колом, пригвоздив его к земле, как ядовитое насекомое.

Но себя не убил. Тогда я убил сразу четырех. Но не убил себя. Потом я убил сразу шестнадцать, чтобы проверить, отразится ли количество убитых на уникальности моей жизни. Но как был, так и остался.

Чтобы избегнуть новых жертв, я поспешил сделать вывод, что количество в качество не переходит.

Носстоевский

— Это подчерк Достоевского! — сказал графолог.

— Почему, я же писал сам! — сказал я и достал топор.

— Рукописи не топорят! — сказал графолог.

— Что написано топором, то тебе не перо! — пошутил я.

— Поражаюсь вашей фантазии, у вас что не рассказ то шедевр, — сказал мне редактор.

— Нет, он убивец! Я знаю его подчерк! — возразил графолог.

— Я зарубил человека, когда был Раскольниковым, — признался я.

— Нет, это я сам, но подписался Раскольниковым! — возразил Достоевский.

— Нет, это мой нос, это я носом! — возразил Гоголь.

— А я не Достоевский, я Носстоевский, — сказал великий писатель и переименовался.

Проституирование на словоблудстве

Я убил человека. До подробностей вообще не дошло. Достоевский сказал, что у него уже есть один Раскольников и вычеркнул меня из романа.

— Теперь Вы по-романьи, так сказать, душа-то мЁртвая… ваам, батенька, бы к Гоголю… Думайте, во что нос совать! — сказал мне редактор.

— Обратитесь к Агате Кристи с её Эркюлем Пуаро… — сказал мне критик.

— В настоящее время серию продолжает другая английская писательница, Софи Ханна, которая на 2019 год опубликовала 3 детективных романа об Эркюле Пуаро, — сказала мне википедия.

— Сначала твой рассказ будет называться протоколом допроса подозреваемого, потом обвиняемого, потом подсудимого, — сказал мне адвокат.

— Бери ручку в руку и дописывай, — сказали мне читатели.

— А говорят, что Кафка умер, — сказали журналисты.

— Писать не надо, добавь картинок ню, — посоветовали мне дизайнеры.

— Пиши, искусство возвращает реальность, — сказал Бодрийяр.

И на следующий день мне приснился Достоевский с топором.

Признание

«Первая строчка романа была плагиатом.» — написал я последнюю строчку романа.

— Что? Да это ты про себя написал! — сказал Парфирий.

— Сейчас не 19-й век, вместо старух-процентщиц — ломбарды, — объяснил я.

— Это не плагиат, это доработка и переосмысление! — сказал Достоевский.

— Я — это ты, ты — это я, — сказал Раскольников.

— Но современные студенты не знают несколько иностранных языков, — сказал я.

— А какая была первая строчка романа? — спросили читатели.

— Я убил человека! — сказал я.

— Нет я! — сказал Раскольников.

— Для чистоты следственного эксперименты ты бы лучше помолчал! — сказал Раскольникову следователь.

— Лишь бы ф себе человека не убить, а то потом как с этим жить, — сказал критик.

Начало

“Я убил человека.» Начало положено. Интересно ваше мнение — писать сразу роман или начать с повести. Да, кстати, кто не понял. «Я убил человека» — это была первая строчка.

— Бывает, — сказали мозги.

— А всё-таки жаль, — сказало сердце.

— Вот это приключение, — молвила задница…

— Кто-нибудь из сумасшедших людей в погонах прочтёт и решит проверить тебя на предмет твоих слов. Времена пошли фиговые, не пиши так, — сказали мне читатели.

Авангардная достоевщина

— Я убил человека.

— В романе Ф.М. Достоевского Преступление и наказание Родион Раскольников тоже сознавался в убийстве старушки процентщицы.

— Но я напишу ещё лучше, чем Достоевский!

— Нет, молодой человек, это у Вас вульгарный плагиат!

— Посмотрим! В этом деле важен суд истории, а не суд методолога!

— Ха, ха! Можете продолжать матерое подражание, это всё бестолку!

— А я оформлю свой роман как авангард, сделаю такую прагматику, будто бы на мою первую строчку подумали, что я правда убил человека.

— Дураков нет! На авангарде далеко не уедешь!

***

Чтение терпеливого человека

— Я убил человека.

— Камера пошла, господа! Новая серия. Еще одного убивай!

— Что? Так это не я, это Раскольников!

— Один человек не пара, вот Раскольников тоже нескольких убил. Ищи!

— Но я концептуально написал первую строчку романа!

— Еще скажи, что тебе топор подложили!

Графоманы

— Про меня-с у вас лучше получалось писать! Перешли на графомана Пушкина-с?!

Кроме того-с, мои тексты копируются и вставляются, и уникальность не теряется! — сказал мне Достоевский.

— Но перед тем, как откопать Достоевского, надо написать книгу «Как научиться копать Пушкиных» — сказал мне Белинский.

— Я убил человека, но потерял топор! — сказал мне Раскольников.

— Ой, ребята, Вы из позапрошлого века! Устарели Вы! — сказал я им и стал читать искать в лимоне сходство с Лимоновым.

— Скажите, а не чего глупея вы не могли придумать? Кроме как сочинять пасквили на знаменитых авторов, — сказали мне читатели.

— Ха, ха, ха! Залил контент! Если есть заказ, можно придумать и что-нибудь поглупее! — сказал бредогенератор.

— Тут проснулся, упав с кровати, вся майка в поту, голова трещит. Да, надо завязывать с киселём и переходить на лимонады. Кто-то мне сказанул не перечислять и я сменил тему фантазий.

Лауреат

— Я убил человека. Да, меня заклинило Достоевским. Я долго подбирал топор, потом яростно его точил.

— Ты что, зачитался? — спросил меня топор.

— Но топоры не разговаривают! — возразил я и продолжил писать роман, лучше, чем у Достоевского.

— Щас Федор Михайлович сам придет и подскажет, как роман разрулить, — сказал мне критик.

— А зачем мне Федор Михайлович? Я же сказал, что хочу написать еще лучше, чем он? Я его не спрашиваю! — ответил я и почувствовал себя лауреатом нобелевской премии по литературе.

— Ничего, — сказал психиатр, — и вас вылечим.

Пьяный библиотекарь

— А я все мечтаю жидкометаллическом топоре, как у Терминатора. Чтобы он в нужный момент у меня вырастал из рукава. Вот я прочитал про ледоруб в названии, и у меня сердце встрепенулось. Напишите про меня пожалуйста! — попросил меня Раскольников.

— Я что, Достоевский? — удивился я.

— Если любишь щелкать по носам, значит ты второй Гоголь! — сказал мне Белинский.

— А если ты любишь пугать кошек, значит ты Шариков! — сказал мне Профессор Преображенский.

Тогда я дал Раскольникову рубль, чтобы он не рубил старуху, дал Шарикову мягкую игрушку, чтобы он не пугал кошек и дал Гоголю электрический нос, чтобы вдохновить его на продолжение своей повести…

Но тут появился Горький. — и послал всех «в люди».

Белки в городе

Я убил древнего человека, но в милиции сказали, что машины времени не существует. Тогда я убил человека из далекого будущего, но в милиции сказали, что это ещё дожить надо. Тогда я с чистой совестью больше в милицию не обращался.

Почему Раскольников тепло одет?

— Раскольников, а откуда у Вас топор? — спросил Белинский.

— Я кашу варил-с, просто на место ещё не успел положить.

— А это потому что он не тварь дрожащая, тепло одет! — объяснил Парфирий.

— Все Вы концептуально ошибаетесь! — сказал Достоевский.

— Человек — это звучит горденько! — сказал Горький.

— А откуда взялись уменьшительно-ласкательные интонации? — удивился Белинский.

— А это потому, что все ценности относительненькие — объяснил Ницше.

— Я убил человека! — написал первую строчку прочитавший «Преступление и наказание» студент, решивший написать роман лучше Достоевского.

— Я Парфирия позову за плагиат! — возмутился Федор Михайлович.

Цепочки гипертекста

— Человека убил не ты! — сказал Достоевский Раскольникову.

— Ты что, не помнишь своих персонажей? — засмеялся Раскольников и замахнулся на Достоевского топором.

— А я не Достоевский, а адвокат Мишани Ефремова, — сказал литературный критик.

— Это лошадь виновата, сена объелась, все дорожные происшествия из–за обжорства лошадей! — сказал Раскольников.

— Молодой человек, Ефремов ехал на осле! — сказал адвокат.

— Вы что, Мастер и Маргариту обчитались? — удивились читатели.

И топор Раскольникова зарубил на мелкие кусочки роман Булгакова.

— Осел ехал на осле? — неожиданный пердимонокль, удивились в суде… и дали условный срок от растерянности… а еще потому, что в тюрьмах нет стойла…

А потом из этих кусочков Умберто Эко собрал «Имя Розы».

***

Подубивец. Фантазии читателя. Топорная работа

— Ты со-убивец! — сказал Раскольников Достоевскому.

— Да это всё символически, Родя, не парься! — ответил Достоевский.

Тогда Раскольников взял символ топора и пошел подпереубивать символ старухи.

— Вы переплюнули автора! — сказали Раскольникову критики.

А вслед ему неслась песня:

— Эгей! Привыкли руки к топорам!

Инициация великого писателя

— А как Достоевский стал мужчиной? — спросил Вовочка у Марьи Ивановны.

— Раскольников для Феди вырубил топором из старухи молодуху! — ответила училка.

— Как? Всего одну? А я-то думал, что Раскольников вырубил из старухи сразу сорок молодух! — сказал Вовочка и не стал читать Достоевского.

— А я сама свечку держала, Достоевский и с одной молодухой не справился и так и остался девственником! — ответила Марья Ивановна.

Кончилось тем, что Некрасов с Тургеневым сочинили на Достоевского стишок:

Рыцарь горестной фигуры,

Достоевский, милый пыщ,

На носу литературы

Рдеешь ты, как новый прыщ…

(а поначалу восклицали: Новый Гоголь явился!!!)

Но это к делу инициации великого писателя не относится.

Достоевский попал в День Сурка и стал каждый день рубить из старух молодух.

Я верю Достоевскому на слово. Головоморочненько

Я с большой буквы убил человека, но я с маленькой буквы объяснил Раскольникову, что такое хорошо, а что такое плохо и фанфикшн на Достоевского писать не стал.

Тогда я с большой буквы облил Землю красной краской, но я с маленькой буквы объяснил Достоевскому, что мир спасёт не красота, а лепота. Хорошее дело — подмочено.

Я с большой буквы увидел в зеркале Достоевского и стал искать в кошельке нобелевскую премию по литературе, но я с маленькой буквы объяснил Князю Мышкину, что положительно прекрасным, идеальным людям никаких премий за красивые глазки не дают.

А в связи с тем, что Раскольников задел достоинство человека, от него пахнет мочой.

— Ты сам дописал до точки. И твою Нобелевскую премию я делить с тобой не стану, — сказал мне Достоевский, но я покрутил ему у виска.

Межпланетный казус

— Я засюсюкал человека, — написал инопланетянин. Но ему коллеги не поверили, людей не существует. Так и умерли дураками. Фольги с ними не напасешься.

Записки сумасшедшего

Я убил человека и поставил запятую. Если бы я убил человека, то я поставил бы точку, а так как я поставил запятую, то понятно, что я написал первую строчку романа — подражания Достоевскому.

Тогда мне позвонил Достоевский и сказал, чтобы я лучше плагиатил Пушкина.

Я позвонил Пушкину, но Пушкин сказал, чтобы я лучше плагиатил Достоевского.

Я позвонил Достоевскому, но Достоевский сказал, чтобы я лучше плагиатил Пушкина.

Я позвонил Пушкину, но Пушкин сказал, чтобы я лучше Плагиатил Достоевского.

Я позвонил Достоевскому, но Достоевский сказал, чтобы я лучше плагиатил Пушкина.

Я позвонил Пушкину, но Пушкин сказал, чтобы я лучше Плагиатил Достоевского.

………………………………………

Я позвонил Достоевскому, но Достоевский сказал, чтобы я лучше плагиатил Пушкина.

Я позвонил Пушкину, но Пушкин сказал, чтобы я лучше Плагиатил Достоевского.

На телефоне села батарейка.

Я запутался, кого лучше плагиатить, кому подражать? Может Вы подскажете? У меня к Вам вопрос!

Тенденция

Я убил человека. Блин, и сердито, и пафосно. А что, Вы никогда не пробовали подражать Раскольникову?

Если я напишу роман и начну его со строчки «Я убил человека», наверняка получится лучше, чем у Достоевского.

Тут мне позвонил Достоевский.

— Друг, а пойдем-ка по бабам! — предложил он.

— Да ты что? Гений должен быть девственником! — возразил я.

Друг засмеялся и сказал, чтобы я еще подумал, а он перезвонит.

Я позвонил Белинскому.

— Друг, а пойдем-ка по бабам! — сказал мне Белинский.

— Да ты что? Я роман пишу, зачем мне бабы! — возразил я Белинскому.

Белинский сказал, чтобы я еще подумал, а он перезвонит.

Тут мне позвонил известный поэт.

— Друг, а пойдём-ка по бабам! — сказал мне поэт.

— А давай лучше стихи посочиняем! — предложил я.

— Бабы — стихи жизни! — сказал поэт и обещал перезвонить.

Я убил человека и пошел по бабам, — дописал я первую строчку своего романа.

— Блин, а зачем по бабам? — удивился я. Ну и тенденция!

Мораль той басни такова, хочешь сей, а хочешь — куй, все равно получишь…деньги!

Но тут позвонили в дверь. Пришли бабы.

Я убил несколько человек

— Я убил человека.

Нет, блин, мало!

— Я убил двух человек.

Нет, не правдоподобно.

— Я убил дюжину народу!

А так перебор.

— Я убил несколько человек.

Во! Это оптимально.

Арсений отложил «Преступление и наказание» и посмотрел на Достоевского свысока.

— Я сделал Достоевского!

Моё начало романа лучше, чем у него. У меня получилось более рефлексивно.

Арсений взял отдельную тетрадку и написал:

— Я убил несколько человек!

Прошло тридцать лет.

Арсений стал великим писателем, но про свою первую строчку первого романа забыл.

И вот пришло время наткнуться на потерянную тетрадку.

— Что? Как это? Что это за строчка? — удивился Арсений.

— Кто-то подделал мой почерк! Я никаких человеков не убивал! — воскликнул Арсений, прочитав надпись «Я убил нескольких человек».

Но тут со стены упал портрет Достоевского.

— Аааа. Так это я же написал сразу после прочтения «Преступления и наказания».

Но почему меня поставили на учет в отделение милиции?

Почему мне ставили палки в колеса, когда я делал карьеру?

Почему мне постоянно все намекали на Чекотилло?

Неужели эту мою запись по Достоевскому приняли за признание, но потом поняли, что я писатель и замяли дело?

Но почему меня не спросили? Почему мне не напомнили? Странно!

Неужели меня заочно, исподтишка, в спину провоцировали, чтобы я совершил рецидив?

И никто не предупредил?

— Мы будем создавать тебе трудности и ты станешь гением! — вспомнил Арсений слова классного руководителя.

— Так вот почему мне создавали трудности! Из–за этой первой строчки романа — подражания Достоевскому!

Арсений засмеялся и выбросил тетрадку в мусоропровод.

— Пусть крысы дописывают мой роман!

Любовный роман

— Я убил человека! — сказал Раскольников.

— Говорит красиво, значит врёт! — возразил Парфирий.

— Что является истиной для меня, то истина и для тебя! — опровергнул Раскольников.

— У каждого — своя правда и своя старуха в шкафу, — засмеялся Парфирий.

— Зима впереди долгая и старух нужно запасти не менее двенадцати, — сказала секретарша Парфирия.

— Я знаю, что у Вас с секретаршей, — сказал Раскольников.

— Вон! — заорал Парфирий.

В это время старуха выперлась из шкафа.

— Шариков, это ты? — набросилась старуха на Раскольникова.

— А Шариков из другого романа! — удивился Парфирий и запрятал старуху обратно в шкаф.

Казус постматематика

Я убил второго человека. Сколько человек я убил, если на этой планете никто не первый? Но никто и не второй, так как каждый человек — первый.

Великая подмена

Я убил никого. А писарь поменял «и» на «е». Так никто стал неким. Но следователь не грамотный и прочитал «никого». Так дело закрыли.

Ориентация-Ы

Я поубЫвал всех. А следователь сказал, что надо писать «и», а не «ы». Но я никого не убивал, и я продолжил всех убЫвать.

С обрэзом под юбкой. Разные лекала

— Главное — написать первую строчку романа! — сказал мне учитель.

— А смотря о чём роман! — дополнил я.

— А ты что, никогда не лазил девушкам под юбку? — спросил учитель.

— А я на такие темы романы не пишу! Я убил человека! — вот моя первая строчка романа.

— А человек в юбке — это уже совсем другое дело! — засмеялся учитель.

— Вы концептуально не правы, выпячивать пошлость нелепо! — сказал я.

— Если ты никогда не напишешь первую строчку, то ты никогда не напишешь и весь роман! — сказал учитель.

— Но я же уже написал: — я убил человека! — сказал я.

— Ты убил человека в юбке! — сказал учитель. — А тебе что, помочь дописать? — спросил он.

— Нет, про юбку я дописывать не буду. Такие темы для меня табу, — сказал я и повесил трубку.

PS. — Рукой лезть под юбку — не есть «разумное, доброе, вечное» — написал я первую строчку романа в наилучшем из возможных миров.

Полуидиоты

— Я убил человека.

— А у меня такая же первая строчка романа!

— А я по Ницше!

— Нет, я по Достоевскому!

— Ну тогда мы друг друга не поймём!

— А давай ты почитаешь Достоевского, а я — Ницше!

— Но тогда мы напишем с тобой один и тот же роман!

— Ты что, думаешь, что не только первая строчка, а весь роман совпадёт?

— Да, если мы будем читать одни и те же книжки, то наши романы совпадут строчка в строчку.

— Ок, давай писать вместе. Возьмем друг друга в соавторы.

— Ок, Нобелевскую премию поделим пополам!

Плагиат с топором

— Я убил человека.

— А это что, парафраз концепции Раскольникова?

— А что, не похоже на правду?

— Ну ты же писатель!

— А ты докажи!

(достаёт топор, ищет в Гугле фотографии старух)

— Аааа. Читал, читал и дочитался!

— Не все понимают гениев!

Сверхидея

— Я убил человека.

— Я знаю, ты можешь!

— Погоди! Это первая строчка романа.

— Да, ты можешь стать великим писателем!

— А ты что подумал? Я же Достоевскому подражал.

— Да, ты можешь стать великим философом. А теперь пойдем искать человека!

— Что? Зачем?

— Ты все можешь! Мы всё найдём! Только бы не потерять идею! Я тоже сценарист!

Не последняя строчка романа

— Я убил человека!

— Я ни в коем случае с тобой не соревнуюсь, а что, потом был еще один человек?

— Нет, Раскольников раскаялся и изменил свою теорию!

— Ааааа! Твой лирический герой погряз в достоевщине!

— Но он более современный, это у меня не фанфикшн, а самостоятельный роман.

— А хочешь, я тебе топор подарю? Возьмешь меня в соавторы романа?

— Соавтором Раскольникова был Наполеон, а ты что, тоже великий?

— Пока нет, но, если ты возьмешь меня в соавторы, я стану гением!

— Но я пока написал только первую строчку романа: — я убил человека!

— А я из милиции! Вот смотри, мое удостоверение! Пройдёмте, гражданин!

— Товарищ милиционер, это самая абсурдная вещь, которую Вы совершили!

— Роман — это не книга, роман — это состояние! Я не даю советы молодым писателям, не знаю, как ты пришел в литературу, но в отделение тебе все–таки придётся прийти!

История одной строчки

Произведение на конкурс Неформат.

Текст произведения:

«Я убил человека».

Объяснение:

Это произведение является «неформатом», потому что это первая строчка будущего романа, который планировался как «подражание Достоевскому», но более рефлексивное, более философское и более глубокое, чем у Федора Михайловича.

Произведение было написано сразу после прочтения «Преступления и наказания» Достоевского и «отложено до лучших времен». Хранилось в письменном столе, а потом забылось и было случайно найдено через 11 лет без контекста.

Автор очень удивился:

— А что это на бумажке написано «Я убил человека»? Он же никого не убивал. Откуда эта бумажка. Неужели кто-то подделал его почерк?

Автор очень удивился и порвал эту бумажку и выкинул и про нее забыл.

А еще через восемь лет автор сочинял миниатюры и написал фразу: «Робот убил человека». Потом подумал: а можно написать «человек убил робота». А потом вспомнил: А я же давным давно уже писал фразу «Я убил человека» по Достоевскому. Значит, я второй раз придумал одну и ту же фразу.

Первая строчка будущего романа «Я убил человека» является неформатом, потому что она незаконченное произведение, и в тоже время полновесная концепция, поэтому все–таки в какой-то мере ее можно считать и «законченным произведением», потому что она содержит в себе самодостаточный глубокий смысл и как бы «конспект» в одной строчке всего романа Достоевского «Преступление и наказание». Еще она напоминает жанр «Школьное сочинение» и «Фанфикшн», но все–таки является не стандартным, особенным, ни на что не похожим, оригинальным и новым жанром «первой строчки». Оно очень короткое, но ёмкое и глубокомысленное. В одной строчке помещается идея будущего великого философского романа.

Также очень интересны прагматика и контекст, как автор прежде не узнал свою работу, а потом через много лет про нее случайно вспомнил, сочинив тоже самое второй раз.

Я убил человека. Добавить интерпретацию

Добавляйте Ваши интерпретации к этой строчке:

Я убил человека.

Что это может быть?

Какая синтактика?

Какая прагматика?

Какой контекст?

Какой интертекст?

Какой гипертекст?

Какой подтекст?

Какой простой смысл?

Какие намеки?

Какие аллегории, иносказания?

Какой скрытый смысл?

А может, это просто фанфикшн?

Непонятливый редактор

Я убил человека. Добавить интерпретацию. — написал я.

— Добавить ещё человека! — сказал редактор.

— Ты что, зачем? Это же философия! — сказал я.

— Нет, это жизнь, пошли искать еще человека! — сказал редактор.

— Хорошо, но, если что, я тебя предупреждал, что это первая строчка романа! — сказал я редактору.

— И не такое бывает, — засмеялся редактор.

Разговор двух охотников

— Я не убил человека!

— А в чём заблуждение?

— Не надо было на эту Землю лететь!

— А это потому что у Вас, на Марсе, не в каждом заложен охотник!

— А что, у Вас, на Венере, все прямо заядлые охотники?

— А может, еще раз слетаем на Землю?

— Не, давай будем охотиться где-нибудь поближе!

И тут пришли санитары и все опять испортили…

Но это только теория

Я убил человека. История, о которой пойдёт речь, не произошла бы, если бы я не прочитал «Преступление и наказание» Достоевского.

А редактор сказал: Это только начало! И мы пошли на улицу искать новых людей.

Все вокруг стали предлагать мне топоры. Но я так и не купил топор.

— Ты что, думаешь преступить без топора? — удивлялись санитары.

Но я ничего не заметил, а через восемнадцать лет нашел свою первую строчку нового романа: Я убил человека. И засмеялся: так вот почему все вокруг подсовывали мне топоры!

Трое в думе, не считая санитаров

— Я убил человека!

— Ты убил или местоимение «я» убило?

— А ты откуда знаешь, что это концепция?

— А был уже такой случай, когда один Достоевскому подражал, а все подумали, что по-настоящему убил, теперь, если кто-то пишет «я убил человека», сразу проверяют, хорошо ли он читал Достоевского.

— Аааа, значит я не первый, кто так написал!

— Никто не первый, все уже было.

Но тут вошел Достоевский, ведя под ручку Жанну Дарк.

— А где здесь костёр? — поинтересовалась Жанна.

Но тут вошли санитары и развели всех по палатам.

Как грант на издание книги получить

— Я убил человека.

— Достоевского бы Вам почитать…

— А я его как раз только что и прочитал!

— Аааа. Но Раскольников убил не только старуху.

— Я убил человеков.

— Тогда уж пиши — Я убил человечков.

— Я убил человечков.

Теперь верю! Оплачиваю тебе грант на книгу. Но издательство ищи сам!

(дверь открывается, входит печатный станок с человеческим лицом).

— А мне не нужен печатный станок, я издам книгу в интернете.

(дверь закрывается, выходит печатный станок).

— А откуда печатный станок знает, что у тебя книга готова!

— А это потому что книгу издать дорого, он деньги почуял.

(дверь открывается, опять входит печатный станок, но на этот раз, вместо человеческого лица, у него мордочка плюшевой игрушки).

— Я же сказал, что мне не нужен печатный станок!

(дверь закрывается, уходит печатный станок).

— Издавай быстрее книгу, а то печатный станок так и будет ходить туда-сюда.

(дверь открывается, входит печатный станок)…

Строчка через два собрания

— Я убил человека.

— Как?

— Я убил никого и стал вместо него никем.

— Постой! Ты убил в себе никого и стал кем-то?

— Да, я опередил свой век также, как Достоевский опередил свое время!

— Нет, все эти теории давно в прошлом, пошли в отделение!

— В отделение Союза Писателей?

— Нет, в отделение милиции! Будешь признаваться.

— Так это же я Достоевскому подражал!

— А это решит суд присяжных. А потом, так и быть, пойдешь на собрание союза писателей! Кто знает, философия это была — или мемуары.

Намек не так понят

— Если вычеркнуть старуху топором, порубленный роман надо будет переписывать! — предупредил Раскольникова Парфирий.

Раскольников подумал, подумал, и зарубил старуху по-настоящему. Он не любил переписывать романы.

Заряд вдохновения

Два писателя избегали штампов наперегонки. Один зарубил семь старух и из тридцати трех собачек сделал шариковых, другой скупил тысячу мертвых душ и подтолкнул двенадцать Аннушек под трамвай.

Каждый может стать Достоевским

— Я убил человека.

— А когда будет суд?

— Не, я еще не дописал! Это Раскольников убил старуху, а я эту идею переобыграл.

— Суд не обыграешь, там Достоевского читать не будут, у тебя алиби есть?

— Так это же я в прошлой жизни был Достоевским, это я продолжаю сам себя!

— Ты этого не докажешь, тогда будет суд за плагиат!

— Тем лучше, через скандал моя книга станет популярной!

— А где книга? Там же только одна строчка: — Я убил человека.

— А книгу я напишу.

— А Книгу написать сложнее, чем в космос полететь!

— Но Достоевский же писал!

— Ааааа. Ну, если ты Достоевский, пиши!

Пранк и кабан

Я ехал в метро, из–под юбки напротив меня торчали идеальные женские ноги. Я так смотрел, что ничто больше для меня не существовало. Только эти коленки. Только эти икры — идеально отточенные, без единого изъяна. Глаз так и скользил, вбирая эту, не побоюсь этого слова, не земную красоту. Это только господь мог создать такое чудо. Но на лицо ее, на плечи, на живот я не обратил никакого внимания. Может быть, потому что они были в одежде, но лицо усложняет достичь такой красоты, красота в ногах. И вдруг эти ноги пошли-пошли ко мне и я ощутил удар в нос — вернее это был не удар, а легкий щелчок. Меня это вырвало из грез. Я вернулся в реальную жизнь и потерял ноги из виду, потому что они оказались слишком близко ко мне. Ввалясь на сиденье, я поднял голову.

Да, физия у нее была так себе, и я почувствовал разочарование и вспомнил слова Достоевского, что развратник может влюбиться даже в часть человеческого тела.

Но что ей надо, зачем она щелкнула меня по носу, елки-палки?

— Ты мог бы убить кабана? — спросила она.

— Кабана? Какого кабана?

— Как какого? Который в лесу живет? Ты смог бы его убить?

— В метро такие вопросы? А Вы что, на охоту едете? — удивился я.

— А это пранк! — сказала девушка и щелкнула меня по носу еще раз.

— Хулиганка! — засмеялся я и нарисовал кабана, достал ружье и убил.

Пионер

— Пиши роман! — сказал мне редактор.

— Но я уже написал сто романов, но в типографии не хватило бумаги, чтобы их напечатать!

— Если не хватит бумаги, будем печатать твои романы на ткани, на древесной коре, на пластмассе — что-нибудь придумаем! — сказал редактор.

— Но чернил не хватит! — возразил я.

— Будем печатать твои романы на краске — что-нибудь придумаем! — сказал редактор.

— Но электричество кончится, станок встанет! — возразил я.

— Будем крутить педали, вставим в станок батарейки! — сказал редактор.

— Хорошо, я напишу 1001 роман, но в библиотеке не хватит места! — возразил я.

— Мы построим тысячу новых библиотек! — сказал редактор.

И он меня уговорил. Я стал писать свой первый роман. Но пока я написал только одну строчку:

— Я убил человека.

Задачка по криминалистике

— Напиши первое и последнее предложение! — сказал редактор.

— А если я последнее предложение сделаю первым, а первое предложение сделаю последним? — спросил я.

— А ты напиши такой роман, чтобы первое предложение совпадало с последним! — сказал редактор.

— Хорошо! Первым предложением моего романа будет «Я убил человека», а последним предложением будет тоже «Я убил человека».

— Концептуально! А о чем будет роман? — спросил редактор.

— Редактор будет меня учить, как писать романы.

— А при чем здесь человек?

— А редактор будет баб искать!

— Так кто убил человека, ты или редактор?

— В конце романа окажется, что у меня это было подражание Раскольникову, первая строчка более рефлексивного романа, чем у Достоевского, но к тому времени в записной книжке редактора будет уже тысяча телефонов баб, с которыми он познакомился, чтобы доказать, что я маньяк.

— Ааааа! Значит маньяк — сам редактор!

Неплохое начало

Я написал первую строчку романа «Я убил человека», а по моему недописанному роману сняли фильм и я убил еще несколько человек.

Полевые исследования

— Алё, здравствуйте! Я убил человека. Не, не, в милицию не звонил еще. Сразу к Вам, в союз писателей. Это я репетирую свой будущий роман.

Автор-исполнитель

Я убил человека. Это я написал первую строчку романа. А вообще я — автор-исполнитель. Теперь мне эту строчку надо исполнить, так что — берегись!

Как я переписал Пиковую даму

— Я убил человека! — написал я первую строчку романа.

— Это хорошая строка, Юрий, для нового романа, ждем продолжения! — написал мне критик и зачем-то подарил мне топор.

— Отличное начало! — поддержал его второй критик и принес мне ружье.

— Ребят, да Вы что? — удивился я, не зная, что мне делать с подарками.

А мой лирический герой стал жить своей жизнью.

На конкурс Моя воображаемая книга План детектива в квадрате

Моя будущая книга начинается с фразы — Я убил человека! Эта первая строчка, которую я концептуально взял у Достоевского. В моей книге, как и в Преступлении и наказании, герой убивает и раскаивается. Но моя книга более рефлексивная, герой у меня более осознанный, поэтому и первая строчка книги — Я убил человека — сразу погружает читателя в глубокую философию и самоанализ главного героя. Моя книга должна быть лучше, чем у Достоевского, более глубокой, более философской и более психологичной. Моя книга — это следующая ступень после Раскольникова Достоевского. Новый виток осознания проблемы Раскольникова. Новый уровень и новый этап понимания ценности человеческой жизни и проблемы «Тварь я дражащая или право имею», проблемы сверхчеловека.

— А в чем юмор? — спросите Вы.

— Почему ты публикуешь план своего будущего романа на Хохмодроме (сайте для шуток)?

А юмор в том, что эта первая строчка романа-подражания Достоевскому (я убил человека) попала в милицию и мне пришлось доказывать, что это не признание, а начало будущего романа.

(но это только между нами, читателями и писателями говоря).

Вот про этот детектив в детективе и планирую я теперь написать супердетектив.

Буриданов Раскольников

Вариант 1.

Если у Раскольникова будет два топора, он не сможет выбрать, каким топором убить старуху, так как топоры одинаковые, а теории по выбору топоров у него нету, Раскольников будет ходить между двумя топорами, состарится и так старуху и не убьет.

Вариант 2.

У Раскольникова было два топора и он долго думал, что лучше, убить одну старуху двумя топорами или убить каждым топором по старухе. А так как Раскольников не знал никаких теорий по выбору топоров, он долго думал, состарился и так старуху не убил.

Вариант 3.

У Раскольникова было два топора. А дальше придумайте сами…

Убийца понятия

— Я убил человека. — написал Раскольников.

— Ты убил двух человек. — возразил литературовед.

— Я убил понятие, поэтому я убил человека, — объяснил Раскольников.

— Быть убийцей понятий еще хуже, — сказал литературовед.

Раскольников с Марса

Я с первой строки попал в топ. Ну елки-палки, я же марсианин. Я написал «Я убил человека», подражая Раскольникову. А все поняли, что я марсианин и проголосовали. Миллион лайков за сутки! Таких результатов никто никогда не достигал. Ну елки-палки, что бы еще написать? Вот думаю. Что бы еще такое надумать?

Далеко уплывшая утка

Рекордными тиражами разошлась первая строчка моей ненаписанной книги. Я написал «Я убил человека», подражая Раскольникову, но редактор решил, что это мемуары «маньяка века» и растиражировал мою строчку, даже не дав мне дописать свой роман. Теперь больше не показываю свои работы редактору, пока не допишу их до конца.

Великое начало

Я зашел на самиздат и увидел, что мою первую строчку «Я убил человека» кто-то так дописал, что я оказался в топе среди лучших писателей года.

— А вдруг я стану лучшим писателем века? — подумал я и объявил конкурс на переписывание моей первой строчки в шедевр.

Теперь большая часть произведений на самиздате начинались со строчки «Я убил человека» и я стал ждать, когда стану самым известным автором нашего времени.

Странный редактор

— Я убил человека! — написал я.

— Достоевского не берем! Это Диккенс! — сказал редактор.

— Почему? Это как раз Достоевский. Раскольников же убил старуху.

— Нет, это или Диккенс или ты сам убил человека.

— Что? — удивился я и обратился к другому редактору.

Бабки в записной книжке

— Я убил человека. Неужели все повторится? Я дал текст редактору. Редактор сказал: пойдем искать человека.

— Но это я подражал Раскольникову, это первая строчка романа! — сказал я.

— Я тоже подражал Раскольникову, но человека надо найти! Пойдем в кабак! — засмеялся редактор.

И мы с редактором стали ходить по барам, человека искать.

— Первое предложение, по-моему, очень подходит, — серьезно сказал редактор, почесывая одно место, когда у меня в записной книжке оказалось около ста телефонов разных шлюх.

Незаконченный роман

— Я убил человека! — написал я первую строчку и дал редактору.

— А что? Я знаю, куда ведут все пути! — сказал редактор и потащил меня в клуб.

Я читал до утра. Читал разных женщин, которые вокруг танцевали в клубе.

— Если ты за ночь не познакомишься с пятью женщинами, ночь прошла зря! — сказал мне редактор.

— А подражание Раскольникову мы будем дописывать? — спросил я.

— А что, разве ты не сам убил человека? — удивился редактор.

— Что? А что, ты меня повел в ночной клуб, чтобы еще раз человека убить? — удивился я.

Редактор засмеялся. Но на следующую ночь он опять пригласил меня в ночной клуб, и я опять читал до утра всех женщин.

Так мы все лето каждый день ходили в ночные клубы, пока я вообще не забыл про то, что хотел стать писателем. Я стал сексуальным маньяком.

Через много лет я узнал, что редактор не поверил, что я подражал Достоевскому, редактор повел меня с поличным брать на следующем преступлении.

— Но ты же меня сразу предупредил, зачем мы с тобой бродяжничаем по ночам? — сказал я редактору.

— А маньяки они такие, их предупреждай — не предупреждай. Все равно ты маньяк! — засмеялся редактор.

— Да, а я действительно не поверил твоему предупреждению, — засмеялся я.

— На суде это учтется как чистосердечное признание, вы ведь с чистым сердцем это делали? — засмеялся редактор.

А роман по Достоевскому я так и не дописал. Зато у меня получилась серия анекдотов.

Пошлый редактор

— Я убил человека, — написал я первую строчку романа и дал редактору.

— Избегайте шаблонов, молодой человек! — сказал редактор. Надо писать, например, так:

— Я сунул ей нос по самые небалуйся и она от перевозбуждения умерла!

— Но у меня не пошлость, я порнографию не пишу. У меня философский роман. Это я подражаю Достоевскому, Раскольников убил старуху.

Тогда надо писать так:

— Ох, как я люблю этих стареньких женщин! Обожаю морщинистые тела! — начал редактор.

— Стоп! Опять у Вас пошлость.

И я пошел искать другого редактора.

Кому он подражал?

— Я убил человека!

— Это ты что, по «Носу» Гоголя написал?

— Нет, это я подражал Раскольникову Достоевского.

— Не правда! Человек — это нос Гоголя! Гоголь был раньше!

— Да ты что? Не знал!

— Ыыыыыы! И вообще, кому бы ты не подражал, ты подражаешь Гоголю, он был первым!

— Ыыыыыыы!

Нельзя украсть чужую идею

— Я убил человека!

— Нет, молодой человек, нельзя украсть чужую идею! Идею может реализовать только сам автор! Человека убил Достоевский!

— Но я по-новому взглянул на мысли Раскольникова.

— Оригинал всегда лучше подражания! Выбрось свою первую строчку плагиатского романа! Лучше Достоевского все-равно не напишешь! Ыыыыыыы!

— А я под другим углом! Я лучше напишу! Ыыыыыыы!

— Ха-ха! Мало поводов сомневаться в том, что Вы делаете! Ыыыыыыы!

Улыбка убийцы. С чего начинается Достоевский?

— Я убил человека.

— Таким образом роман не получается. Нужен план.

— Главное — есть концепция.

— А если бы Достоевский так написал три строчки: Студент убил старуху и потом раскаялся. Он бы не стал великим писателем. От концепции до романа ого-го как далеко!

— Главное — правильно начать. Я думаю, Достоевский тоже начинал свой роман с первой строчки.

— Ну как хочешь, начать не кончить, можешь писать первые строчки романов и ими любоваться. Ыыыыы! Только великим писателем ты не станешь никогда!

— Посмотрим! Ыыыыыыы!

Суд над плагиатором. Преступление и показания

— Я человека убил, а не это самое! Ну, процентщицу! Вернее, именно это самое! Процентщицу мой лирический герой убил, — замялся на суде студент.

— Что? Вы же написали: — Я убил человека. — при чем здесь Раскольников? Или Вы писатель? Ыыыыыы! — удивился судья.

— Да, я писатель! — замялся студент.

— Ыыыыыыы! А что Вы делаете на суде? Кто Вас просил совать Вашу первую строчку романа в уголовное дело? — удивился судья.

— А я не знаю, как это в дело могло попасть, — удивился студент.

— Ну за ложный вызов ответите! Ыыыыы! — засмеялся судья и на своем бейджике написал «Порфирий».

— Еще есть Раскольниковы? — поинтересовался судья.

Но следователи от стыда потеряли дар речи.

Я убил челоЫка

— Я убил челоЫка! Ыыыыыыы!

— Ыыыыы! Убери руку из–под юбки! Я кино смотрю!

— Ты подюбкой кино смотришь или глазами? Ыыыыыы!

— А что за челоЫыыыыыка ты убил?

— Ну мы же «Преступление и наказание» смотрим! Я от лица героя говорю!

— А руку ты мне под юбку тоже от лица Раскольникова засунул?

— Ыыыыыыы!

— Я сказала, убери руку из–под юбки! Ыыыыыы!

— Застряла!

— Аааааааа!

— Ыыыыыыы!

Творческий максимализм

— Я убил человека!

— Чудовищно недоработанная первая строчка романа! Надо ее полностью переписывать! — сказал редактор.

— Ыыыыыы! А что будет дальше, если уже к первой строчке такие претензии? — возмутился я и пошел искать другого редактора.

Но мне посоветовали обратиться в милицию.

Предусмотрительный редактор

— Я убил человека.

— Да я знаю, у нас три буквы пишут и там, где забор только планируют построить. Ты, наверное, Достоевскому подражаешь, но, на всякий случай, пойдем искать баб!

— А зачем?

— А надо дописать первую строчку твоего романа пореалистичнее!

Хороший редактор

— Я убил человека!

— Не пиши тавтологии! Человек и так мертвый, его нельзя убить!

— Но я подражаю Достоевскому, как Раскольников!

— Достоевский много чего не знал, не повторяй его ошибок!

— Ты слишком строгий редактор, такую хорошую идею в пух и прах раскритиковал.

— Я тоже когда-то подражал Достоевскому, но делал это культурно!

Писарь и наставник

Молодой человек, не понимающий, что чувство юмора и остроумие — это разные вещи, считал, что раз он много читает, значит он уже великий писатель. И вот однажды, прочитав роман «Преступление и наказание» Достоевского, написал первую строчку своего будущего великого романа:

— Я убил человека.

Но роман этот так и не дописал, так как про первую строчку забыл.

Бумажку с признанием нашла милиция и приговорила молодого любителя Достоевского к пожизненному заключению за убийство.

Но бумажку с его почерком увидел графолог, признал почерк идеальным и попросил, чтобы совершившему убийство человека в тюрьме дали должность писаря.

Так этот молодой человек все–таки стал великим писателем.

Рассказы свои писарь писал под копирку. Первый экземпляр писарь вклеивал в уголовные дела, а копию продавал на рынке в виде рассказов писаря. Рассказы пользовались популярностью в мире уголовников, которые узнавали из них о судьбе своих подельников.

А про то, что свою первую строчку будущего романа «Я убил человека» он написал, подражая Достоевскому, он вспомнил через двадцать лет, но выходить из тюрьмы не захотел, так как должность писаря его вполне устраивала.

— А вот Бальзаминова не устраивала, он мечтал о большем! И Обломова не устраивало. — сказал ему графолог.

И тогда великий писатель, спровоцированный графологом, сбежал из тюрьмы, стал бродяжничать и, описывая свою приключенческую жизнь, стал еще более великим писателем.

А графолог предложил ему писать носом, что сделало его величайшим писателем всех времен и народов.

Все дело в подтексте

Я прочитал роман Достоевского «Преступление и наказание» и решил написать еще лучше.

— Я убил человека! — написал я и положил под текст селедку. Она стала подтекстом.

Теперь надо искать контекст, интертекст и гипертекст, — решил я.

Но графолог понюхал мой текст и предложил пойти в бордель.

Через двадцать лет, когда я уже восемнадцать лет отбывал срок за убийство человека, я перечитывал Достоевского и вспомнил, что фразу:

— Я убил человека! — я написал как первую строчку будущего романа.

— А почему твое признание селедкой пахло? — спросил следователь.

— А это был подтекст! Я селедку положил под текст! — объяснил я.

— Ааааа! Ну тогда можешь идти в бордель! — сказал мне следователь и я переехал из тюрьмы в более благопристойное место.

Анонс будущего романа

Прочитав «Преступление и наказание» Достоевского, я решил, что тоже буду равновеликим писателем и написал первую фразу своего романа:

— Я убил человека.

На что редактор скинул мне такой текст:

«Три вреда русской литературы

Первый вред отметил Розанов: русская литература целый век высмеивала и унижала тех людей, которые составляют опору нормального общества: чиновника, офицера, священника, предпринимателя, торговца — и вообще мещанина, крепкого обывателя.

Второй вред заметил Тургенев, говоря об «обратных общих местах» у Достоевского: вор непременно честный, убийца — ходячая совесть, пьяница и распутник — философ, проститутка — великая душа, идиот — умнее всех.

Третий вред — имени Тютчева — это постоянное упорное убеждение всех и уговаривание самих себя, что мы — особенные. Что нам не писан никакой закон: ни европейский, ни славянский, ни христианский, ни, Боже упаси, общий для всех людей, типа международного права. Почему? А потому что мы вот такие уникальные, отдельные, ни на кого на свете не похожие. Русская литература долго лелеяла этот застарелый подростковый комплекс.

Лелеяла, лелеяла, и вот наконец вылелеяла.»

Тогда я решил, что надо придумать «четвертый вред» русской литературы, но так, чтобы как палка о двух концах и крайности сходятся, этот вред являлся ее достоинством.

Я решил не дописывать сам фразу «Я убил человека», а притвориться маньяком и спровоцировать следователей стать соавторами моего будущего романа, так, чтобы получилось жизненно. А на примере этого романа раскрыть все проблемы современности.

Следователи не читали Достоевского и мою фразу «Я убил человека» поняли буквально. Все так и получилось, как я задумал, только героем моего романа стал не второй Раскольников, а настоящий маньяк.

Если Вы не найдете мой роман в интернете, значит он пока проходит проверку модераторов.

Казус бета-ридинга

— Я убил человека, — написал я первую строчку романа.

Бета-ридеры подарили мне топор и сказали, что надо убить на чистовую.

— Достоевский бы одобрил, ты же ему подражал? — засмеялся бета-редактор.

Я взял топор и пошел искать альфа-редактора.

ВеликийЯ трансгуманист

Я прочитал «Преступление и наказание» и, подражая Раскольникову, написал первую строчку своего будущего романа:

— Я убил человека.

Отложил роман на потом и забыл.

А через тридцать два года я вдруг узнал, что я — классик трансгуманизма.

Оказалось, что мою фразу «Я убил человека» нашли критики и объявили меня великим трансгуманистом.

Но мою первую строчку романа попросили не дописывать.

Сказали, что это уже и так шедевр.

День Великого Писателя

Учась в восьмом классе школы, прочитав «Преступление и наказание», я взял листок и написал «Я убил человека». Это, как Вы уже догадались, была первая строчка моего нового романа.

Тут у меня сразу началась мания величия, я представил себя великим писателем, роман которого — лучше, чем у Достоевского.

Мой герой осознавал и искренне раскаивался, что убил человека и это было более глубоко и более рефлексивно, чем у Раскольникова.

Но, как говорится, чукча все делает наоборот. Я отложил свой роман на потом но… вскоре пришлось эту строчку еще раз отложить и еще раз не дописать. Потом пришлось ее еще и еще раз отложить и еще и еще раз не дописать. Я очутился в Дне Сурка и каждый день писал строчку «Я убил человека», начиная свой великий роман. У меня каждый день возникала мания величия, что я круче, чем Достоевский, но я откладывал и откладывал свой роман на потом, а потом опять и опять писал всю ту же первую строчку «Я убил человека» и…день сурка не кончался никогда.

Вчера мне исполнилось семьдесят три года и я до сих пор каждый день начинаю свой великий роман, пишу строчку «Я убил человека» и чувствую себя великим писателем.

Я думаю, что буду долгожителем и роман свой обязательно допишу. А День Сурка продолжается.

***

Углубление в тему

— Я убил человека.

— А ты по Марксу его убил или по Фрейду?

— По Достоевскому. Это первая строчка моего будущего романа, подражание Раскольникову.

— Понятно, что по Достоевскому. Но я все–таки настаиваю, чтобы ты объяснил, по Марксу ты его убил или по Фрейду?

— Не знаю, кто такие Маркс и Фрейд, я только Достоевского читал!

— Ну сначала почитай Маркса и Фрейда, а потом дописывай свой роман!

**************

Я убил человека в себе, но ни обезьяной, ни сверхчеловеком не стал.

Я убил человека в себе и стал обезьяной.

Я убил обезьяну внутри себя и она воскресла человеком.

Убивая в себе раба, я убил сверхчеловека, а раб остался.

Дело черного квадрата

— А у Вас не было наполеоновских планов нарисовать черный квадрат? — спросил Парфирий у Раскольникова.

На этом протокол допроса обрывается рисунком черного квадрата.

Дело положили в рамочку и отнесли в музей.

И именно в этом музее Малевич работал сторожем и подписал черный квадрат своим именем.

*

Убивая обезьяну в себе, человек теряет свою человечность.

Убивая в себе раба, становишься обезьяной, а не сверхчеловеком.

Обезьяна, начавшая обсуждать болячки и давить прыщики — без пяти минут человек.

Человек — это понятие, которое обезьяны будущего отбросят за ненадобностью.

Достоевтика — диалектика Достоевского.

Я убил в себе обезьяну, но человеком так и не стал.

Я убил в себе куклу, но живым так и не стал.

Я убил в себе шаблон, но оригиналом так и не стал.

Я убил в себе варвара, но цивилизованным человеком так и не стал.

Я убил в себе плебея, но господин из меня не получился.

Я убил в себе творца и превратился в паразита.

Я убил в себе полузверя и стал полубогом.

Я убил в себе принца и стал железным мужиком, который работает сам.

© Юрий Тубольцев