Крайне важное доводит до крайностей.

Все горы — это бывшие песчинки, попавшие кому-то в глаз.

Цивилизация пошла не по тому пути, ибо туалет не там, где он построен, а там, где тебя прихватило.

Чтобы не прогадать — надо не гадать.

Не смотри на горы долго: ты можешь ощутить, что они выше даже тебя, тогда они наползут и раздавят и что ж от тебя останется — дух или плоть или ничто?…

Если овца строит волку глазки — значит у нее вставные клыки.

Если камень мнит себя горой — он непереносим.

О чудо! Я замочил человека в пустыне!

Не улучшай хорошее, ибо хорошее для хорошего, а улучшай лучшее, ибо ему нет границ.

Если совесть упала в лужу — лучше остаться без совести, чем поднимать замаранную.

Время творений прошло, а творцы то продолжают мнить себя богами творчества, не понимая, что тем самым уже давно разрушают и даже сотворенное прежде.

Дарвинское общество создавалось не Дарвиным, а хихиканьем обезьяны, которое будет разноситься эхом по вселенной, неведая, что от земли оно не оставило даже пепла…

В человеческом сообществе могут жить только обезьяны и Дарвины.

Кто завсегдатый — тот никогдатый.

Дарвин сам отбирал, какие обезьяны станут человеком, а какие не станут. И те, кого он не отобрал — попрятались в лесах, боясь, что вдруг кто-нибудь другой отберет.

Когда два картежника играют в шахматы — они все равно играют в карты.

Человек стоит столько, сколько килограммов золота он может за ненадобностью выкинуть из своего ума.

Уролога и художника объединяет то, что и тот и другой наносят мазки и когда-нибудь эти профессии сольются окончательно.

Если ты задумал идеальное убийство, но попал в дешевый детектив, значит ты витаешь в облаках и не понимаешь, что идеала на земле нет. Но не отчаивайся, внеси в убийство философскую подоплеку, как это, например, сделал Достоевский, это будет не хуже, а даже лучше любого идеала. Но, в отличие от Достоевского, ты должен взять сам в руки топор, а не впихивать его своим несчастным персонажам и руби всех подряд: ты на Земле, а не где-нибудь.

Если твоя стрела пронзила сразу двух лягушек — вообще не женись, а устрой групповуху.

Всё напрасно, кроме красивого, но к нему все привыкли, даже дети, и не может никто уж давно отлличить красивое от уродства.

Раз забыла. Два забыла. На третий раз даже не стала запоминать и поэтому перестала быть.

Дарвин вынуждает нас не замечать и не помнить о значительной части животного мира: ведь, чтобы быть человеком, теперь мы должны ничего не знать про обезьян!.

Вознамерился что-то утверждать? Но подумай: совпадет ли это с консинстенцией бытия? Если она мягка, то к чему утверждения? А если тверда — твердее ты ее все равно не сделаешь. Так что сосредоточься на размягчении себя за ненадобностью.

Куриная кость — собаке, собачья кость медведю, золотая кость — Рокфеллеру — все животные костееды.

Человеку не мысли приходят, чтобы стать стихами, а стихи приходят, чтобы стать мыслями.

Человека в обезьяну превратил его зоофилический интерес к научной фантастике Дарвина.

Человек был создан из игорной фишки, но игра преобрела неожиданный поворот — обезьяны заявили, что тоже хотят играть.

Уходящий поезд, на который все–таки успели запрыгнуть несколько обезьян, чтобы стать людьми, на самом-то деле ехал в тупик, в конце которого стоял стрелочник тупика Дарвин.

Человек — это обезьяна в художественном смысле, однако реальность настолько упрощена, что в натуре мы от обезьян отличаемся только хвостом.

Не попадайся под руку безрукому — затопчет.

Откуда бы ты ни падал — держись передовых взглядов — с ними падать веселее.

Если у тебя нет голоса, то ищи рыбу на уроках пения — она научит тебя молчать.

Политика — дело сумасшедших, поэтому в следующем веке новости будут смотреть только психиатры.

Если ты не признанный гений — не огорчайся. Возможно за тобой давно следят инопланетяне, которые тебя признали.

Жизнь — это Кафкианско-Дарвинский парадокс. По Кафке Человек мертв, а обезьяны живы, по Дарвину обезьяны мертвы, а человек — жив.

Идеал живет и в тексте, и в тебе, но доводя текст до идеала, ты неизбежно расстаешься с ним, чтобы видеть его со стороны.

Жизнь — это конфликт человека с обезьянами, но где обезьяны, а где люди — никогда не станет известно ни тем ни другим.

Жизнь — это пустосплетение дерьма инопланетян.

Инопланетяне — это не наши братья, а братья обезьян.

Мир — это программа, в которой злостным вирусом является человек.

И знай, у жизни нет контрольных параметров — всё фигня.

Кофе с молоком убежало. Сегодня догнал кофе, завтра догоню молоко.

Люди давно вышли из нор и не живут в них, но норы вошли в нас. Они как червячные переходы связывают нас с прошлым и не дают выйти на свет.

Импровизация — вечное русло, логика — вечный тупик.

Наш век закрывает маска, которая давно уже проникла в человека, став его смыслом и условием выживания.

Не вставляй пять копеек в жопу банкиру.

Кто может всё себе позволить, тому всё позволительно.

Не ищи совесть в картах — она давно сбежала в шахматы.

Вверх идти достойны только снисходительные.

Из ста волков найдется один, который овцу перед тем, как съесть, пожалеет так сердобольно, что потом отрыгнет, что от нее осталось, наружу.

И нехитрое дело в кривых руках становится хитрым, что б из него хоть что-то вышло.

Жизнь — это бесконечная борьба за материализацию бесконечного желания, и если б их не роднила бесконечность, все бы распалось и погибло из–за невозможности желаемое воплотить.

Не лови смысл жизни сочком, если ты бабочка — себя поймаешь, не хватай смысл жизни клешнями, если ты краб — себя перекусишь, не грызи смысл жизни зубами, если ты волк — себя сожрешь, вдохни его, как запах цветка, который растет в твоем воображении.

Чуйка на хвосте не сравнима с чуйкой на носу, ибо всегда сзади есть опасность.

***

Клади бабло в булку — и изюм появится.

***

Мы не одинаковые, ибо от меня останется морковка, — сказал снеговик снежной бабе.

***

Все лысые планеты Земля хуже одного обросшего — индейцы не стриглись вообще: волосы-антены вплетали их в пареллельные миры и они жили в слоях многих измерений.

***

Человек — это болванка-заготовка, обработать которую — предназначение обезьян.

***

Дарвин крутил любовные романы с обезьянками, но человек у них на практике так и не получился, зато в теории — прокатило.

***

Если ты задумал сплющить школьный глобус — то подумй хорошенько, что при этом случится с Землей — ведь не даром они так похожи.

***

Чтобы законы подлости не сработали, ты должен уверовать не в ангелов небесных и не в йоговские мантры, а только в одно: чем хуже, тем лучше.

***

Инопланетяне иногда контактируют с людьми, но избегают обезьян, потому что в них живет дух Дарвина.

***

Наше всё — это не Пушкин, это обезьяна.

***

В голове человека может уложиться не больше семи слонов, но всех остальных слонов человек может выдумать.

***

Не думай на ходу в зоопарке — а думай по ходу своего перевоплощения из человека в обезьяну.

***

Страусы на самом деле не играют в прятки, а показывают человечеству единственный способ, как спрятаться от ядерной войны.

***

Выбирай путь, на котором больше граблей, ибо только такой путь — проторенный.

***

Вечно свежие мысли есть, но только в холодильнике разочарований.

Скульптор, не обрабатывающий камень, сам становится камнем.

Пушкин — это собирательный образ всех марсианских поэтов, фантазия которых залетела на планету Земля с целью спасти ее, но земляне не хотят спасаться, они только назвали Пушкина гениальным и дальше дело не сдвинулось.

Марсиане тоже хотят «спать и хныкать и пальцем в небо тыкать», но неба у них нет, поэтому они тычут пальцем в наше небо, но т. к. земное небо от Марса очень далеко, они не такие пессимисты, как земляне.

Только вернувшись в состояние обезьяны человек может стать счастливым, но обезьяны не хотят обратно принимать в свои ряды людей.

Куда бы ни ползла улитка — она ползет на Фудзияму, ибо у всех улиток и Фудзиямы один эгрегор.

Безформенное не оформить, адепты искусства — исключение.

До слонов доростают те мыши, которые стремятся постичь сущность абсолютного нуля.

Каждая умность немного глупа, каждая глупость немного заумна, их сводит вместе и взаимоанулирует само это «немного», так что ни глупости нет, ни умности нет, а есть лишь «немного», «немного», «немного», очень много «немного».

Российский бизнес очень плоский, ибо плоскую землю, на которой он процветает, держат три кита: облом, динамо и кидалово.

Каждый камень мечтает стать планетой, не понимая, что поле для великой деятельности есть только пока он мал.

Оберни камень чеком на миллиард и он станет дороже алмаза.

Две первых актрисы никогда не превратятся в одну суперзвезду и обрекают свою труппу быть всегда третьесортной.

Если бы камень выбирал себе место, он отказался бы даже от самой возможности выбирать его и предпочел бы быть планетой, но ему не дано выбирать, поэтому существуют и камни и планеты.

Камень, вставший на путь страданий — превращается в слезу, а потом — в бриллиант.

У Дарвина был хвост, и свои идеи он вынашивал в хвосте, но когда они осуществились, хвост у него отсох и отвалился и поэтому теперь так и не понятно, откуда ж они взялись.

Страшны нам грабли только в дирижабле.

У постриженного ежика возникает мышиный инстинкт к сыру.

Настоящая боль — это когда никто никому не делает больно, — вдруг осенило добропорядочного гражданина и он понял, что он родился мазохистом.

Надутый шарик думает совсем не так, как не надутый, ибо «бытие определяет сознание».

Есть история, а под ней её свалка, в которой крот роет незаметно, так что когда всё обрушится, будет повод подумать, что же это всё было — история или свалка.

Страсть к перемене мест даже улитку заводит в компьютерный квест.

Жизнь — это вечно повторяющийся фальстарт. До вожделенного старта не доживает никто.

В начале было четвертьслова, потом — полслова, а потом — облом, потому что обезьяна спрятала нематериализовавшуюся часть слова между мазолистых ягодиц Дарвину.

Любую цепь можно разорвать, кроме цепи непредсказуемых случайностей.

Рыбы никогда не дают обет молчания — чтобы не лишиться веры, что когда-нибудь заговорят и тогда глухие рыбаки может быть поймут, что рыбы тоже хотят жить.

А всевышний-то создал ни персон, а персонажей, вот нам и приходится не жить, а играть в жизнь. Но играя, мы настоящую жизнь не затираем, она затирает нас.

© Юрий Тубольцев