— В словаре «тёмного просвещения» Собор означает систему поддержки идеологического статус-кво на уровне эффективного исключения определенных высказываний из публичной повестки. Именно Собор как система насаждения истины, а вовсе не бесспорность умозрительных аргументов в пользу правового равенства и преимуществ представительной демократии обеспечивает их гегемонию. По мнению нео-реакционеров все политкорректные леволиберальные клише могут и должны быть побиты хорошим аргументом из области политической философии.

Однако по мере погружения в темное интеллектуальное подполье открывается следующая ступень тьмы. Это философия чумы и вымирания — антигуманистический уклон в пост-гуманизме. С этой более тёмной точки зрения критика нео-ракционера сама обеими ногами стоит на фундаменте собора — собора, в котором приносятся жертвы на алтарь рода, памяти, жизни, словом, ограниченной экономии системы человеческой безопасности. Самый брутальный повстанец-реакционер с этой точки зрения является заложником идеологической формы политической программы, а также догмы о том, что опыт общежития подлежит обработке и усвоению в рамках перспективы исторического становления человечества и соразмерности вклада в обещанное благополучие.

Однако, существует еще и третья, темнейшая ступень, с точки зрения которой само теоретическое предприятие в принципе есть не что иное как форма выплаты дани собору, чьи контуры отчетливо проступают в тёмном пессимизме и императиве всеобщего разнуздания. В этом смысле хорроризм Ника Ланда и вымирание Рэя Брассье структурно ничем не отличается от левого активизма, мелиоризма и эгалитаристской утопии. Интенция вирулентного нигилизма и апокалиптической оргии точно также прикована к горизонту самовоспроизводства абстрактной формы человеческого общежития, и ее заполнение обнаруживает своим условием нечто наподобие агитационной практики. Подземный фундамент собора различим на этой крайней ступени тьмы как условие возможности всякого сколь угодно неприемлемого публичного высказывания, как нескончаемая тирания общего блага.

— Я приобрёл способность к утрате способности аккумулировать смысл. Я теряю работу по смыслопотреблению, и в этих сумерках мне мерещится и мнится какое-то условие концептуального производства, которое было мне прежде недоступно в силу глубокой вовлеченности. Это производство обнаруживает отчуждающий характер, поскольку в пропусках перекрёстных взаимообязанностей вещей, путём инвестиции забвения в соединения чуждого и затыкания дыр словами, смысл постоянно скрадывает провал в самом себе, постоянно латает в самом себе дыры. Усилие понять — это усилие по вытеснению того, что само по себе ничто ни к чему не годится. Тело желания собирается из мусора наговоренного как более или менее скученное, более или менее готовое приделаться к говорящей человеческой голове. Собор — это позиция публичного высказывания как таковая. Ингуманистический активизм может быть приостановлен только ультра-пессимистической речью:

Некуда прорываться сквозь это существование. Оно и есть несводимый остаток пропажи бытия. Дилан Тригг не прав в главном, сентиментально рассуждая о теле Чужого, в котором мы случайно обитаем. По-настоящему жутким является то, что мы заражены вирусом смысла. Смысл заставляет нас прясть пряжу, которую продаём не мы. Победа капитализма над идеологией позволяет иметь множество кустарных производств и лавочек. Чтобы понять, как выйти из капитализма, необходимо это из рук вон плохо понять. Традиция слабой мысли, тёмный Делёз и апология простодушного неточно и спустя рукава подгоняются под формулировку обещания новой победы над капиталистической ретро-метафорой. Человеческий смысл — это и есть материя Чужого. Назвать её кошмаром было бы слишком по-антропоцентристски. Она всего лишь не имеет к нам никакого отношения. Это действительно скорее нечто, нежели ничто, и оно не то чтобы уже-ничтожно. Оно просто ни с чем не связано.