21 мая 1936 года токийской полицией была задержана бродившая по улицам женщина по имени Абэ Сада. При обыске в её кимоно были найдены нож, веревка и отрезанный пенис в аккуратно сложенном свертке. Последнее, по словам женщины, принадлежало возлюбленному Сады, задушенному ею во сне. Лежа среди окровавленных простыней, она еще несколько часов обнимала тело, на котором выцарапала своё имя. Детородный орган ее партнера был не просто трофеем, а настоящим сакральным фетишем — последним напоминанием об их любовной страсти:

«Я сроднилась с пенисом Исиды и думала, что смогу умереть только, когда тихо и спокойно попрощаюсь с ним. Я развернула бумагу и рассматривала пенис и мошонку. Я брала его пенис в рот и даже пыталась вставить в себя… Тогда я решила лететь в Осаку, взяв с собой пенис Исиды. В конце концов я спрыгну с обрыва горы Икома, сжимая пенис в руках».

Ничуть не страшась смертной казни, о которой она сама просила следователей, переживая не столько о своей участи, сколько о том, чтобы её поняли и посочувствовали, Сада спокойно призналась в мотивах своего преступления:

«Я так его любила, я хотела заполучить его всецело. Но поскольку мы не были мужем и женой, то пока он был жив, он мог оказаться в объятиях других женщин. Я знала, что если убью его, то никакая другая женщина уже к нему не притронется».

Совсем несложно представить фильм с сюжетом по мотивам подобной истории, например, в исполнении пинку-мастера Нобору Танаки или классика японского эро-гуро Теруо Исии. Это может быть мрачный байопик в исторических декорациях, либо эксплуатационная доку-драма с акцентом на насилии и эротизме, и даже провокационный арт-хаус с еще большим обилием откровенных сцен, благодаря которому имя Нагисы Осимы получило дополнительную порцию скандальной славы в 1970-х. Но если за дело взялся такой экстраординарный режиссер как Нобухико Обаяши, то придется оставить всякие предположения о привычных стандартах рассказывания историй. К концу 90-х Обаяши уже успел поэкспериментировать со всеми возможными жанрами — от тихих бессюжетных мелодрам и подростковых комедий до фантастических и мистических триллеров, не говоря уже о сюрреалистических фантасмагориях с демоническими котами и прожорливыми домами.

Обаяши, как истинный знаток постмодернистских игр с формой, с ходу превращает реальную историю женщины, получившей народную славу обезумевшей гейши, в череду завораживающих виньеток о взрослении наивной мечтательной девушки (её играет звезда японского телевидения Хитоми Куроки). Всё это не покажется слишком удивительным, если вспомнить что в 70-е и 80-е режиссер успел снять сразу несколько айдол-муви, весьма популярный субжанр среди японской молодежи того времени. Словно речь идет об очередной карамельной мелодраме с обыденным сюжетом о первой любви, Обаяши уделяет подавляющее количество времени тому, что игнорировали другие режиссеры: характеру героини, её взрослению, отношениям с близкими, параллельно наполняя фильм теплыми нотками сентиментальной ностальгии по старой Японии. «Сада рассказывает нам свою историю» — поёт закадровый голос в тот момент, когда героиня надрезает палец скальпелем, подаренным ей любовью юности вместе с понарошку вырезанным из груди сердцем. Этот символический жест, такой романтично-шуточный, но на всю жизнь засевший в памяти невинной Сады вернётся к ней спустя годы, когда она окажется перед мертвым телом любимого.

Но ничто в этой почти радужной по настроению картине не предвещает кровавого исхода, о котором заранее известно зрителю. Рассказ о молодости Сады развивается в духе размеренной трагикомедии иногда достигающей уровня ребяческого фарса достойного гэгов Чарли Чаплина (даже неудачная попытка самоубийства здесь вряд ли может вызвать что-то кроме умиления). Ностальгико-идиллическое повествование дополняется экспрессивной цветовой палитрой, по насыщенности и яркости напоминающей рекламу стирального порошка или сахарных пончиков, которые так любит героиня, и которые, пожалуй, еще никогда не были показаны в столь эротическом ключе. Похоже, что богатый стаж в тв-сфере навсегда отпечатался на стиле Обаяши, став неотъемлемым и неповторимым элементом его фильмов. Кадр здесь то и дело норовит перейти в живописно-минималистичное укиё-э, а сочные пейзажи кажутся срисованными с туристической брошюры.

Именно таким видит мир Сада — работница провинциального японского борделя, изнасилованная солдатом в 14 лет. Такими преподносятся зрителю истоки нездоровой страсти, ревности и убийства, словно увиденные сквозь розовые очки. Контраст между объективной реальностью и восприятием героини подчеркивается сменой монохромных и цветных фрагментов, которые при этом порой могут вторгаться на территории друг друга, сменяя черные и белые полосы в её жизни. Впрочем, задействование различных визуальных приемов и графических элементов в фильмах Обаяши порой столь хаотично и бесцеремонно, что выведение каких-либо четких принципов для всех происходящих на экране коллажных метаморфоз скорее спровоцирует синдром Стендаля, чем внесет ясность в происходящее.

Неожиданным наследником такого стиля можно считать Ларса фон Триера, взявшего за основу «Танцующей в темноте» приемы душещипательного мюзикла, наложенного на сюжет о хождении по мукам постепенно слепнущей матери-одиночки. В схожей манере, Обаяши показывает Саду таким образом, что ей просто нельзя не симпатизировать, нельзя не понять, и уж точно не хочется видеть в этой кроткой и искренней девушке одержимую до секса извращенку. Сада здесь изображена жертвой несчастной любви. Проведя сотни ночей с клиентами борделей, всю жизнь она была лишена искренних чувств, храня память о больном холерой студенте-медике, навсегда сосланном на изолированный остров. Женатый хозяин ресторана, отнесшийся к Саде не как к одноразовому развлечению, пробудил в ней притупленное ремеслом проститутки взаимное чувство привязанности, а затем и разъедающей ревности. В то же время, правдоподобный нарратив и достоверный реализм изложения — последнее, что интересует режиссера. Обаяши переосмысливает легенды вокруг фигуры Сады, вовсе не игнорируя их, а наоборот активно приспосабливая для своего камерного театра. В очередной раз он возвращает к жизни этот загадочный образ, сперва шокировавший, а затем восхитивший всю Японию (извечно очарованную идеей двойного самоубийства и преступлений, совершенных во имя любви), закрепляя за ним уже и без того прочный статус не только как любопытного казуса в истории японской системы правосудия (Абэ Сада пробыла в тюрьме менее шести лет), но и как части удивительной японской поп-культуры XX столетия.

https://vk.com/zenxiu