Текст опубликован в 19711 номере журнала «Здесь»

Иллюстрации: Илья Дик

Вместо предисловия:

Флэш-трэш-аниме

Максим Дрёмов

(ссылка на источник)

в серый дождливый день линялый, когда у стариков

кости болят, когда обгорелые урны роятся и тычутся

крыльями до щекотки — именно тогда выходит он,

синдзи икари, из выбитой солнцем кабины, чтобы

вслушаться в воздух, игольчатый пепел втереть

в безволосый живот — или разом одной ноздрёй

втянуть, другую зажав, представляя осенний

свальный грех в фосфоресцирующих дворах —

изолированных астероидах общежитий, мелкую

дрожь вспоминая, волосяные луковицы, проросшие

под пальцами его — все эти кашпировские пассы,

заклинания и залпы, растерзанные зиплоки, потроха

туристических рюкзаков, не видавших ни леса, ни

моря.

синдзи икари, опрокинутый в бетонную прорву,

обнаруживает дар левитировать — не лететь, а

только парить — на этой космической свалке, среди

чучел вымышленных животных, угрожающих слогов

школьных прозвищ, в общем, в постсоветском родном

бедламе, вот тогда-то икари синдзи начинает в уме

перебирать команды, которым был учен с детства,

звать алексу с алисой, звать машины, искрошенные

ангелами; до того, как свет тревожной звезды глаза

распахнул свои, отчего ржавчина ударила в голову,

а секретный сплав флегетоном горючим потёк

в паху — он сжимал рычаг, как сжимал некогда

руку матери, пока кипел страшный в запахе мяса

рынок.

гравитации нет, а значит, дозволено всё, что угодно:

понимает синдзи икари и героическим жестом вдаль

запускает камень, застрявший в ботинке — ответным

огнём долетает к нему: аллилуйя, ой-ой-ой — и мимо

в красных лохмотьях дыма проносится мёртвый

сократ, кожа его растворяется, мускул и жир обнажая,

сам запряжён в колесницу он, моб его едет на ней,

поражая окриками своими темноту, бритые, голые,

смертные люди добивают дотуда, где в короне

холодного космоса сидит лелуш ви британия, и гиасс

его влечёт неизбежно юношу синдзи икари в строй

безупречный s. a., теперь ты, икари синдзи, не пилот,

а беспечный штурмовик, розовой объятый зарёю,

шарфюрер.

и в медленной строительной пыли веймара синдзи

икари укладывает маршевый шаг в сбивчивые

всхлипы танго — из рук выскальзывает бокал,

среднерусский чернозём жадно всасывает брызги

бледного траминера, укрывающегося от рассвета;

дио брандо, пухлый король перверсий, навостряет

клыки — не в пломбированном вагоне, но за брезентом

кузова грузовика с грузом двести, где за рулём синдзи

икари зубрит двадцать пять пунктов; зил, озарённый

лесным пожаром, пролетает мимо подкопчённой

плиты взорванного торгового центра, где зябнет

судзумия харухи в юнгштурмовке с чужого плеча,

обмороженные руки продевает под кожу раскроенного

живота.

ролик «формата-18», где юно гасай улыбается во

весь рот, строевым шагом проходя мимо шеренги

работниц общепита — головы опущены, руки за

спиной, все — как провинившиеся детсадовцы,

хор шиноби деревни листа с «песней хорста весселя»

отправляется в тихие гавани; «всё васильки, васильки» —

повторяет костолом, раскапывая голыми пальцами

красный снег, из которого смотрит на него ясным

взглядом али хёлер, на котором — татуировка суркова,

пожирающего своих детей; харука, макото, рин, рэй,

нагиса подтягивают плавки — грядёт заплыв в вязкой

крови, тошнотворными корешками ризомы бегущей

вдоль тлеющего пушинского бульвара девятнадцатого

января.

синдзи икари изучает схему московского метро

после десятилетней отсидки: новые ветки, стучащие

под кожей клейкой бумаги кольца складываются

в иероглифы — это значит: начался филлер, зритель

уходит спать, загружается самая радостная часть

войны — бойня среди гранитных колонн, слюна изо

рта подбитого героя — сегодня он не проснётся —

смешанная с опилками и уличной пылью, провод

на шее кёна в железной клетке; лужи удушливого

дыхания гулей в турецких футболках, заново

вставленные стёкла, метроном метлы заспанного

мигранта — не этого ли ты бежал, синдзи икари,

и не этого ли втайне жаждал, пока натирали подошву

берцы?

час, когда пахнет выпрямившимися складами, гаражом,

полным банок жестяных, сыпучим туманом — в воплях

монотонных водопроводной воды, в шапке-гондонке,

от стыда надвинутой на глаза, икари синдзи бирку

спарывает с бушлата — и дифракционными ореолами

плывут перед вздрагивающим зрачком сестрёнки

цукаса и кагами, шнурующие свою обувь: пальцы

младшей скользят среди двух пульсом обжигающих

красных червей, старшая сплетает спокойно двух

змей-альбиносов холоднокровных, а по локтям

у младшей — ожог, у старшей — обморожение —

ловчей сетью расползаются; ах, бедные тонкие

руки старшеклассниц, за что поцелуй вам слюнявый

смерти?

пусть проносятся со свистом градины, сокращается

готовая выбросить что-то из недр своих земля —

синдзи икари, мальчик со взглядом раздавленной

ягоды, не спустит глаз с этого неба, пригвождённый

длинным ножом к могильному камню с кунцаря

на вершине этой инсталляции-свалки — на горе из

обезглавленных тел, проливающихся теплом между

ног, одноразовых аптечных перчаток, завязанных

вокруг синеющих шей, распоротых фурсьютов,

вымазанных бурой заразной кровью; расскажи,

от солнечных выделений на брызги распавшийся

мемориал — что делать живым большеглазым убийцам,

какого свитка в рот просим мы, расколотый надвое

голем?

он говорит: здесь пойдут пускай в ход скетчи, обрывки,

на клочьях салфеток намалёванные фигурки, планы

статичные с парафиновыми оплавлеными лицами —

так, под созерцание падучих звёзд, отлитых в формах

знакомых, заканчивается каждое аниме — и шелест

тарабарского эндинга больничным светом вливается

в молодецкую грудь; просто выслушай, синдзи икари,

и, может, подпой вполголоса — как может лишь тот,

у кого горла нету давно, да и то, что осталось от тела,

в камень вросло, пусть слезливая песня, болтовня

трёх одних и тех же сэйю прорезает промасленную

бумагу, дрелью вворачивается во вражеский борт —

в твою нестерпимую, как запущенная зубная боль,

жизнь.

***

Сергей Романцов

***

челябинский метеорит

был первым ангелом

вспышка взрыв

да

всё это было

но я помню что-то ещё

как я проснулся

под звуки чудесной песни

дза — н — ко — ку на тэн-ши, но йо-они

и только потом задрожали окна

как на долю секунды вспышку

заслонила огромная тень

***

евангелион

отправили в

еманжелинск

он стоит среди города но

его никто не замечает

слишком большой контраст

между ним

и родными пятиэтажками

его ноги долгое время

считали стройками

торгового центра

нового автовокзала

их затегали граффитисты

возле них собирались

и пили ночные компании

ноги стали привычными

непримечательными достопримечательностями

а всё что выше

пятиэтажек

просто срезает небо

***

временами в знакомых районах

возникает опустошающее

чувство нехватки

будто что-то пропало из вида

но любые

различающие обозначения

давно стёрлись

исчезни целая улица

никто не заметит

одинаковые стены

одинаковые углы

одинаковые подпиленные деревья

но всё равно

ходишь и думаешь

здесь

был какой-то недострой

какая-то штука мешала глазу

а сейчас нет

выходишь на пустырь

где стояла нога евангелиона

на долю секунды свет

заслоняет огромная тень

и едва успеваешь услышать

отзвуки

шо-о-не-н йо щинуа нина-ре

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Илья Дик

Тунгусский метеорит был первым ударом

Тело Ленина было обнаружено на северном полюсе

и запустило проект всемирной комплементации человечества;

после закрытия проекта тело первого ангела

сохранялось в подземельях Москвы-3

А Москве-4 уже не быть;

Гагарин был первым дитя, Аянами Рей,

А кто из нас не был третьим?

Когда Сёко Асахара вышел из мавзолея в слезах,

Он решил: я сниму аниме об этом,

Но мы смотрели и не смогли узнать:

действительно, Иван Грозный в роли Аски,

нападение ангела без объявления войны,

второй удар, нанесенный ангелом Горбачевым,

вызвал катастрофические изменения климата,

превратил нашу родину в тропическое государство.

По версии Асахары, мы выжили:

Икари Синдзи пилотирует Родину-Мать,

в безнадежных сражениях с ангелами и вирусами,

А отец, перчатки переплетя, глядит на него

во время прямого включения.

Возможно, все это было навеяно

токсичными газами, но в продолжении,

написанном уже в пожизненном заключении,

Асахара предлагает другой взгляд на события:

все дело в инопланетном вирусе,

поражающем тела жаждой гибели,

то есть, разумом — паразит ликует и размножается,

когда гибнет хозяин;

настоящие ангелы — это колонии паразитов,

натянувшие скрипящую кожу, а те,

с кем ты сражаешься — говорит Икари последний ангел —

это люди, которые пытаются их

уничтожить.

25-26-Мари

Женя Сташков

первый удар был коронный

второй похоронный на станции ачинск-3

где не останавливается поезд москва-владивосток

хотя ему и позволяется играть среди звезд

и видеть какая же весна там на марсе и юпитере

первый ачинск (ачинск-1) запустил свой бур в геофронт со словами

улети меня на луну

второй ачинск (ачинск-2) врос в руку и ушел в лес

расщепился

оставил коричневое в груди

до осени

три ачинска были

четвертому не бывать

я шипел хашшшшин!

и плакал когда ангелам приходилось умирать

в лавке отто на татуине

как покемон я мог говорить только свое имя

сил сил сил

чарльз дарвин в прошлой жизни до человеческого облика

был обезьяной

и распространил этот опыт

на происхождение всех лилит

если бы я занимался похожим

то создал бы теорию что лилит происходят от шумерских женщин

кстати поэтому слово мардук для меня не пустой звук

и все остальное (для меня) не просто отсылки (на философию и религию) ради отсылок

ни аска ни рэй ни мисато ни все остальные