Я начала заниматься японским еще в далёком жарком августе, когда всё вокруг было замыто и потно; я чувствовала себя жирной, разморённой, ленивой мухой; в рёбра впивалась вязкость дней. Неопределенность будущего вилась между моих груд книг и ног, она выглядела как длинная чёрная змея.

В дверь постучались, я тогда учила кандзи. Немного погодя, когда резкие, настойчивые стуки сменились на тихие, робкие, я подошла к двери и посмотрела в глазок. Двое в форме, глаз не видно из-под козырьков. Я поначалу отпрянула, на миг перепугалась; но потом передумала –– открыла.

–– Да? –– сказала я с немного наигранной интонацией –– так я пыталась повторять за японцами.

–– Здравствуйте. Полиция, –– толстый и немного неуклюжий, офицер достал своё удостоверение и протянул его на расстоянии вытянутой руки, прямо к моему лицу. –– Когда вы в последний раз контактировали с господином К.?

–– Господин К.? –– громко переспросила я.

Скучный, вздутый мужик; у него были седые усы, истеричная жена и работа в конторке напротив часовой башни в Яффо: в историческом здании уместилось рекламное агентство.

А реклама, как известно, в Израиле попросту говно.

–– Не уверена. Наверное, столкнулась с ним на лестничной клетке пару дней назад.

–– Вот как. Ничего подозрительного не замечали?

Я задумалась.

–– Нет, нет. Абсолютно ничего, –– сказала я.

Но на самом деле я, конечно, кое-что видела. Точнее, не кое-что, а кое-кого.

Сколько я нас помню, столько Зефир оставался шалопаем, который доставляет только одни неприятности. Кудрявый, коренастый, с круглыми щеками и узорчатыми глазами –– он был безусловным кандидатом на место моего лучшего друга. Так и вышло. Поначалу мы дрались, вырывая волосы с кожи рук друг друга; воспитательница детского сада строго на нас прикрикивала, пока мы, умываясь слезами, крепко держали друг дружку за локти, словно сдерживая агрессивные порывы каждого из нас. А потом мы оба начали играть в конструкторы, гулять на детской площадке у общего дома, звать друг друга в гости и прятаться в собственном домике на дереве, который нам собрал папа Зефира.

Это было бы попросту расточительством, забыть о том, как мы росли вместе.

Конечно, чем старше мы становились, тем сложнее было друг от друга отлипнуть, как и отпустить из виду. К концу старшей школы, мы, настырные, и все ещё трогательно-подростковые, поступили в университет П. на один факультет философии. Учеба нам давалась легко. А вот отношения у нас обоих не складывались; он пугал девушек своей заносчивостью и отстраненностью, я же не давала парням сказать ни слова хотя бы на одном из неудачной череды свиданий.

Зефир дрался, даже когда подрос. А ещё он воровал еду из магазинов, только чтобы подшутить; дерзил преподавателям, смеялся над родителями, растрачивал всех своих друзей за бутылку вина и ночлег на незнакомом диване. Месяц за месяцем он все чаще пил, и тем чаще мы стали реже видеться. Осенью третьего курса его отчислили. Я, сама того не понимая, осталась совершенно одна; напуганная и слишком гордая, чтобы опереться на кого-то. После Зефир и вовсе пропал из виду.

Мы всё ещё списывались и планировали пойти поесть в новой марокканской хумусие на Абулафии, но времени так и не находилось. Изредка я видела его около злачных местечек на Тахана Мерказит, когда наведывалась в аутентичный китайский ресторан, которые держали китайцы, странным делом попавшие в Израиль –– я же раз за разом ела бао цзы и стеклянную лапшу. Так время и прошло.

Я успешно устроилась в переводческую конторку и получала гроши, которые каким-то чудом всё равно хватало на съём маленькой квартирки на Алленби. Места там было чуть-чуть, а моя голова, умноженная на два, могла бы с легкостью стучаться об низкий потолок.

По вечерам я много курила и писала пространные эссе о смысле жизни. Его, конечно, я вовсе не находила.

Как-то возвращаясь домой после вечернего кофе, я вдруг увидела Зефира, растрёпанного, похожего на облезшего, больного голубя. Он сидел на асфальте, облокотившись о перила для стоянки велосипедов. В его руке была банка Гольдстар, самое дешёвое пиво из русского магазина.

–– А вот и ты, –– сказал он и, отряхнувшись, встал. Его слегка пошатывало, но в остальном он был похож на самого себя.

–– Ты меня ждал? –– спросила я растерянно, почему-то уперевшись взглядом на свои повидавшие вид бландстоуны. Руки автоматически потянулись к молнии сумки, которую я начала беспорядочно открывать и закрывать.

–– Разве ты не скучала? –– ответил он вопросом на вопрос и плотно подошёл ко мне. Я ощутила его дыхание на щеке. Пахло перегаром.

–– Скучала, конечно, –– я легонько щелкнула его по лбу и он, сделав гримасу притворной боли, положил мне на плечи обе свои руки.

–– Нам надо поговорить. Срочно, –– он методично надавил на косточки моих ключиц. –– Пошли ко мне?

Я не знала, где сейчас живёт Зефир. Если честно, мне подумалось, что я вообще его самого больше вовсе-то и не знаю. Я помнила его любимый цвет––жёлтый––и его любимые чипсы––с луком. А вот чем он занимался, например, даже последний год –– совсем нет.

–– Хорошо, –– я согласилась и аккуратно отодвинула его руки. –– Веди.

–– Давай только, –– он потряс пустой банкой, которую всё это время крепко держал в правой ладони, –– это… Ну… Надо немного расслабиться.

Он улыбнулся, растерянно и как-то совсем неуклюже. Я кивнула. Мы зашли в русский магазин и Зефир купил мне две бутылки пшеничного пива –– моего любимого.

Мы вышли на улицу. Зефир нервно засунул руки в карманы своих широких джинс –– я помню, как он еще носил брюки в облипку –– вид его худых ног в школе то и дело напоминали мне спички. Конечно, я об этом не говорила. Мы двинулись вперёд.

–– Мы, на самом деле, почти соседи с тобой. Я просто хорошо прячусь.

«Зачем?», хотела спросить я, но что-то внутри закрыло мне рот. Я никак не отреагировала, только еле слышно ухмыльнулась. Мы двинулись в сторону Тарханы Мерказит, огибая дома по пути, не заворачивая на улицу Членов.

–– И это ты называешь «сосед»?

Мы вышли в лиминальную зону, разделяющую гульной, молодёжный район с районом нелегальных иммигрантов, бедных художников, наркоманов и пахучих бездельников. Мне было брезгливо. «Надо же» –– подумала я –– «а ведь ты стал одним из них». По улицам кучковались люди, оглядывались. Я то и дело поправляла своё платье, хотя его длина и была ниже колен. Зефир как-то невольно копировал поведение этих из группок, положил руки в карманы и весь насупился.

–– Не всем жить на равных, –– сказал он, и продолжил идти вперёд.

На Леванде мы сделали поворот и остановились у когда-то безупречно белого дома, покрытый трещинами и пахнущий сырой штукатуркой –– и это в разгар лета. У меня вспотела ложбинка над губой.

–– Ну, пойдем!

Нажав на цифры на кнопках домофона, он с силой открыл дверь и пропустил меня внутрь.

–– Какой этаж? –– спросила я.

–– Самый последний.

–– Черт тебя подери.

Кряхтя, я кое-как добралась до крыши, медленно переступая со ступеньки на ступеньку.

Зефир следовал за мной.

–– Ого, –– вырвалось удивление. –– Неожиданно.

Терраса утопала в зелени. Несколько столов и стульев, стол, место для барбекю, странный, непривычно большой мусорный мешок –– вокруг него кружились мухи –– стоял около кадки с цветами. Шахматы, раскиданные на облезлом диване. Объедки на плиточном полу. Абсолютный бардак.

–– Было бы очень даже славно, вот только ты опять полный срач развел. Ты все такой же.

–– Но ведь, Ди, что-то в людях не должно меняться, несмотря ни на что! Ты так не думаешь? Это ведь как якорь. Удерживает человека на месте, даже когда корму отремонтировали или, там, экипаж поменялся, или вообще э-э-э, –– он замешкался, –– капитан умер. Или вокруг бушует шторм. Так скажем, якорь позволяет остаться собой и делать себя собой. И не потеряться где-то в волнах девятого вала. Да.

–– А когда пора выходить в открытое море?

–– Ты просто ненадолго прячешь его внутри.

–– О господи. И нудишь ты как прежде, –– я обернулась и тыкнула ему пальцем в ребро. Он сощурился, но стойко выдержал атаку. –– Сколько мы не разговаривали ртами? Полтора года?

–– Где-то так.

–– Ну, рассказывай тогда.

Я не знаю почему я продолжала считать его своим лучшим другом. Что вообще значит лучший друг, когда тебе уже слегка за 25? Иногда я думала об этом, когда сидела на скамейке где-то на Месиле, засматриваясь на прохожих. Они держались за руки, размахивали мороженым со вкусом оливкового масла, за которым стояла очередь до улицы, выгуливали собак, смеялись, пока пыль земли смешивалась с их стойким запахом свободы. Наверное, мне было просто очень-очень одиноко. Но я не хотела поддаваться этому чувству, этой разъедающей мои гланды тоске. Я думала о Зефире. О том, как он проводит свой день и почему-то исключает его из меня. Я негодовала, но продолжала жить дальше –– что еще остается тому, кого не выбрали в ответ?

–– Ди, у меня для начала к тебе один вопрос.

Он указал на разваливающийся диванчик и я послушно села. Зефир открыл наши напитки и протянул мне в руку холодное пиво. Пенка стекала по горлышку и докоснулась до моих ногтей. По коже прошелся мороз.

–– Ты бы отдала свой копчик на органы?

–– Чего? –– я опешила и сделала глоток. Брови остановились где-то на уровне середины лба.

–– Ну представь, если бы его можно было продать за большие деньги. За такие, что ты бы могла уехать куда глаза глядят. Начать новую жизнь. Не искать больше смыслов. Просто жить каждый день в свое удовольствие.

–– Ты это к чему? –– смаргивая подальше от век удушающий воздух, я пристально посмотрела в глаза Зефира.

–– Его бы, например, купили бы, чтобы добавлять как кость к куриному бульону. Или бы как трофей ставили на камин. Или дать погрызть собаке. Или… Или сделали бы из него ожерелье или кольцо. Здорово же?

В голове вдруг появился чей-то голос: наверное, он был мой, только очень строгий, серьезный, почти что мамин. Он сказал мне: беги. Икры непроизвольно сжались.

–– Мне бы не было никакого дела, что с ним собрались делать, если бы его у меня купили.

–– Правильный ответ!

Зефир улыбнулся. Я заметила, что у него слегка кровоточат десны.

–– Что стряслось? –– я продолжала гнуть свою шарманку. Еще одна муха пролетела мимо моего уха и уселась на черный пакет. На меня дыхнуло запахом чего-то гнилого. Замутило.

–– Что, если я скажу тебе, что твой сосед хотел купить мой копчик?

–– Мой сосед?

–– Да, полоумный дизайнер.

–– И что?

–– Ну, все просто. Я его убил.

На моем лице застыла полуулыбка. Я не поддалась эмоциям. Голос внутри становился громче, но я крепко взяла его под уздцы, как я часто делала с лошадьми в детстве.

–– А откуда ты знаешь, что это именно мой сосед?

–– Ну ты чего. Я же тебе сказал: я всегда был к тебе ближе, чем кажется.

Мы помолчали. Я снова глотнула пиво. Почему-то я совсем не испугалась.

–– И зачем ты его убил?

–– Чтобы тебе рассказать, блин, –– он даже фыркнул. –– Что за вопрос! Дай что покажу.

Он развернулся и приподнял свою выцветшую футболку. Наружу вылез багровый, загнивающий шрам, пошитый белыми нитками. Сукровица капала на кромку джинс Зефира. Я вновь сдержалась и лишь слабо кивнула.

–– Ну, понимаешь, он был моим собутыльником. Наш общий знакомый со встреч анонимных алкоголиков –– один известный хирург. Мы обо всем договорились, копчик мне вырезали. Но представь что –– прошла неделя, как он его забрал, а денег он все не выплачивал. Я позвал его в гости, мы выпили, зашел разговор об оплате –– он начал отнекиваться. Я тогда разозлился, ну и стукнул его по голове. Так вышло, что он умер. Вот и вся история.

–– Зефир, –– я старалась держать голос в ровном тоне. –– А зачем ему стал нужен твой копчик?

–– Не знаю. Для каких-то странных целей. Я же тебе их перечислил –– их может быть множество.

–– А тело его, –– я кивнула на пакет, –– там?

–– Ага.

Задержав дыхание, я мысленно начала отсчет. У меня есть 10 минут, чтобы убраться отсюда подальше. Как-то вмиг стало все равно на то, что у меня совсем ничего не складывается с жизнью, что я все старше, а легче не становится. Внутри забегала белка, она полоумно шаталась по горлу и спустилась в кишечник.

–– Ну, понятно. Бывает!

Я не думала, что Зефир меня убьет. Я просто знала, что завтра у меня японский, а моя домашняя работа все еще не готова. Заправив прядь волос, я в один миг осушила бутылку и поставила ее на стол. Что-то хрустнуло.

–– Ого, ну ты даешь!

–– Давай сыграем в кое-что? –– вдруг спросила я неестественно громко. –– Я же начала учить японский!

–– Да, да, знаю. Ты же давно хотела.

Я протянула ему вторую бутылку, чтобы он ее открыл. Зефир послушно сделал и передал мне ее обратно.

–– Ну вот. Мы часто в конце занятий устраиваем мару/бацу квиз.

–– Это что такое? –– он облокотил руку об колено и положил на раскрытую ладонь свой подбородок.

–– Верно-неверно.

–– О. Ну давай.

Прокашлявшись, я вытерла пот со лба и слегка отодвинулась в бок, подальше от пакета.

–– Зефир, мы с тобой дружим с детства. Я все еще твоя лучшая подруга?

–– Ммм, что значит «верно»?

–– Мару.

–– Значит, мару.

–– Ну, ты мой тоже. Отлично. Тогда следующий вопрос. Ты бы хотел, чтобы я тебе помогла спрятать тело?

–– Хм. Вовсе нет! Бацу!

–– Ага. Так. Так ты просто решил поделиться проблемой?

–– Мару.

–– Окей. Тогда последний вопрос: ты бы хотел, чтобы я тебя хорошенько поцеловала напоследок?

Он вдруг вскинул голову. В его глазах пробежала искра. Приподнявшись со стула, он тут же сел обратно.

–– М-мару… –– засмущавшись, он отвел взгляд.

–– Поднимайся, –– нетерпеливо сказала я.

Я заглушила бутылку за раз. Рыгнула через плече, чертыхнувшись. Встала, размяла шею.

Все-так Зефир был выше меня на полторы головы. Он неловко встал напротив меня. Я коснулась его губ первой. На язык сразу попал вкус крови. Поморщившись, я открыла языком его клетку зубов, провела им по небу. Он громко выдохнул.

Мы так простояли минут 5. К концу духота стала невыносимой. Я отдалилась.

–– Ну и как мы докатились до такого, ты мне скажи?

–– Не знаю. Прости, что так внезапно пропал.

–– Ничего страшного. Я пойду.

–– Да, конечно. Мне стало так легко, Ди!

–– Я рада.

Оглянув его веранду еще раз, я краем глаза увидела, как Зефир сел обратно.

–– Помнишь, как у меня была привычка грызть стаканы в детском саду?

–– Помню, –– уже почти дойдя до лестницы, ответила я.

–– Я тебе такой оставил в подарок, найдешь у себя на столе. Не выкидывай!

–– И не подумаю.

Так я и ушла. Уже вечерело, так что в полумраке я как можно скорее добежала до своего дома. Там приняла душ, поужинала –– мне нестерпимо хотелось жареной курицы –– и села заниматься.

Как раз на следующее утро пришли полицейские. Я сделала вид, что ничего не знаю и спровадила их подальше. Все-таки, Зефир все еще был моим лучшим другом. Хотя меня очень злило, что, кажется, все-таки он был в меня влюблен. Это портило всю картину моего мира. Он и правда пошатнулся, но вовсе не от его преступления.

Через месяц я прочитала новость, что Зефира хотели задержать, но вот только нашли его уже мертвым. Инфекция забрала его туда же, куда и моего соседа. Нашли скрюченным около того вонючего пакета –– тело так и продолжало там лежать.

Стакан с оттиском зубов Зефира лежит у меня на прикроватном столике. Из него я запиваю таблетки и мысленно прошу у бога не отправлять меня в ад.

А деньги сосед, оказывается, просто зажал. Его жена говорила по телефону в общем коридоре –– что-то про то, что нашла на кухне за холодильником конверт с 50 тысячами шекелей. Никто и знать не знал, откуда тот взял столько денег.

Осенью я буду сдавать экзамен по японскому. Как хорошо, что я всегда верно отвечаю на вопросы мару/бацу.