О лакановских случаях нам известно совсем немного, однако это не отменяет наличия некоторых свидетельств, сделанных его анализантами. Несколько лет назад меня увлекла тема о стиле Лакана, на этот счет в наших группах выходили небольшие заметки — 1,2, сегодня же мы хотим продолжить эту тему, правда теперь само понятие стиля отошлет нас не к семинарской работе, не текстуальной, а клинической.

Речь пойдет о небольшом очерке Эстелы Солано, перевод которого мы рады вам представить, "Стиль Лакана".

Эстела Солано была анализанткой Лакана, в настоящее же время она является членом Школы Фрейдова Дела (ECF), Всемирной Ассоциации психоанализа (AMP) и Новой лакановской школы (NLS).

Этот небольшой, но весьма трогательный текст, показывает, как меняются отношения аналитик- анализант и что остается после завершения этих отношений.

Приятного чтения!

В мае 1980 года начался заключительный этап моего анализа. Только тогда Лакан стал менее требовательным. Я говорила ему о пункте пересечения, о моей новой субъективной позиции, о времени завершения[1], которое открылось для меня в ходе моего анализа. Он снял это напряжение [от требования], это означало, что сейчас все изменилось. Во время сеанса я представляла ему выводы, сделанные между одной сессией и другой. Он больше не завершал встречу как раньше словами «совершенно верно», или «это очень важно, или «это принципиально важно», теперь в своих интервенциях он не присоединялся к моей речи (une position séparatrice). Он больше не представлял себя как тот, кто согласен с тем, что я говорю. Это было либо молчание, либо небольшая фраза, вроде «хорошо, моя дорогая» или «очень хорошо, моя милая».

С этого момента я стала подходить к происходящему совершенно отстраненно; у меня больше не было гнетущей тревоги, которая была характерна для сессий раньше. Однажды он попросил меня прийти к нему домой, впустил меня и не пришел. Я легла на его кушетку и ждала, пока не поняла, что он не придет, тогда я встала и ушла. Я вернулась на следующий день в то же время, как обычно. Он встретил меня широкой улыбкой, указал на свой кабинет, я вошла, легла, а он все не приходил. Я снова ушла. Когда я вернулась на следующий день, он зашел вместе со мной, я легла на кушетку и сказала ему, что поняла, что теперь могу проводить сеансы в одиночестве. Он согласился.

В то время после роспуска (dissolution) «Школы» ходили разные слухи. Время от времени я рассказывала Лакану о том, что говорили люди на улице, и он всегда был очень внимателен, спрашивал меня, что и кто сказал. Помню, что даже однажды я рассказала ему о его болезни. Он позволил мне продолжить рассказ, внимательно выслушал, но так и не дал мне ответа, который мог бы зафиксировать мою позицию в этом споре. Однако моя позиция была четко определена с самого начала, поскольку я принимала участие в деятельности «Школы Фрейдова Дела». Я стала участницей [«Дела»], от него не было и намека, указывающего на то, что я сделала правильный выбор. Хотя он всегда придерживался очень строгой позиции. Тогда я подумала, что субъекты могут определяться только в конкретных логических выборах, в зависимости от решения, связанного с позицией, которую они заняли в своем аналитическом опыте. Для меня дебаты о роспуске были сосредоточены не на власти, а на передаче (sur la transmission): другими словами, каждый, благодаря анализу, в зависимости от того, как он его понимает, может определить себя по отношению к своей кастрации. Для меня именно отношение к кастрации позволило каждому из них [членов «Школы»] занять определенную позицию в этом вопросе.

Позиция Лакана до самого конца отличалась крайней этической строгостью. В последние месяцы нельзя было не заметить, что он страдает, поскольку это стало физически ощутимо. Он всегда приходил на сессии, всегда был внимателен, и его присутствие ощущалось, как обычно. Он практиковал до самого конца. Однажды в 1981 году кто-то позвонил мне и спросил, как поживает Лакан, правда ли, что он очень болен, что он не принимает пациентов. Я ответила, что это неправда, что доктор Лакан был в своей лучшей форме, он ведет прием, что он был тем же аналитиком, что и всегда.

В те годы меня занимал вопрос, как психоаналитик представляет себе психоанализ. Я заметила, что эта дискуссия касалась позиции психоаналитиков в отношении их собственных представлений о психоанализе. Для меня было очень важно двигаться в направлении «Школы Фрейдова Дела» (l’École de la Cause freudienne), поскольку эта Школа, несомненно, отражала строгость психоанализа в том виде, в котором Лакан передал ее мне в моем аналитическом опыте. После того как я закончила этот анализ, и Лакана больше не было рядом, чтобы продолжать контроль с ним, лишь одна вещь оставалась в подвешенном состоянии: я не знала, что делать после его смерти с любовью, которую я все еще чувствовала к нему.

Я нашла ответ и поняла, что единственный исход этой любви — применить ее в работе. Поэтому с первых дней пребывания в «Школе» я решила представить небольшую работу. В тот момент я еще не знала, что проверяю на практике принцип рабочего переноса (le principe du transfert de travail).

[1] Прим. ред.: «Логическое время слагается из трех тактов. Во-первых, мгновение видения… Во-вторых, время для понимания. И, наконец, момент заключения». Лакан Ж. (1964) Четыре основные понятия психоанализа.

Текст подготовили Анна Хитрова, Алексей Зайчиков