I. Summum malum, величайшее зло — потаенное болото зловоний, колыбель для гоббсовского морского чудовища-суверена. В этой дурно пахнущей трясине группы-организмы ведут войну всех против всех, делая жизнь человека «одинокой, бедной, беспросветной, тупой и кратковременной». Это состояние природы и апофатического богословия порождает монстр государства: минимальный консенсус и монополию на насилие, возможную благодаря накопленному страху. Договор между сувереном и народом, защищающий шаткий мир в обществе/общем деле/commonwealth — это protego ergo obligo, защита в обмен на повиновение.

II. Хоть этот договор и доступен для наблюдения и понимания в охваченной войной периферии Запада, внутри него условия отдалились от органов чувств. Да, жизнь становится все более одинокой, но конец 20ого — начало 21ого века вполне считается периодом, во время которого жизнь была сравнительно приятной, унылой и долгой. Животные, звериные стороны существования осуждаются, запрещаются, дискредитируются. Даже разумное телесное наказание детей сурово карается государством, ревнивым и безжалостным, когда речь идёт о его монополии. Духовный помощник ему — пост-героический буржуазный консенсус, беспрерывно требующий увеличение продолжительности жизни, уменьшение риска и запрет на Насилие в общественной жизни. А если оно и возникает, прорываясь через гладко сконструированные поверхности индустриализированной городской воспитанности, то сразу диагностируется как социальная патология, которую следует изолировать, удалить и препарировать.

III. Следовательно, невооруженным взглядом действия Левиафана на западе не разглядеть, тут требуется изощрённое внимание к деталям. Часто не обойтись без толики воображения и интуиции, чтобы догадаться, что за ожидаемым подчинением, столь вездесущим в обществе, скрывается древний ужас перед опасностью насилия, столь возвышенный, что сам собой разумеется. На западе политическое сопротивление обычно не подвергается насильственным атакам прям сразу, оно имеет право на то, чтобы его сторонились, лишали платформы, чтобы его оклеветали, уничтожили, подвергли санкциям, налоговым проверкам и судебной войне*, проведённым со злонамеренной педантичностью. И лишь затем, для самых упёртых, применяется прямое государственное насилие — тюрьма.

*судебная война (англ. lawfare, law+warfare) — использование закона/судебных тяжб, чтобы навредить врагу/сопернику/etc

IV. Гоббсовское требование подчинения не менее сложно наблюдать, учитывая, что в последние десятилетия сама идея обладает весьма паршивой репутацией. С тех пор, как «Бунтарь без причины» стал центром западной субъективности, даже самые тупоголовые и глухие поняли, что показная покорность не может придать тебе ни политического веса, ни привлекательности. Суть траектории Гюстава Лебона-Мая 68ого-Джина Шарпа в том, что государство получает доступ к противоположности подчинения как политтехнологии. Кибернетическое государство нейтрализует сопротивление, превращая его в информацию. Идея, предвосхищающая подобное государство и его зачатие как машины, уже очерчена в Левиафане Т. Гоббса. 20 век усовершенствует его до поощрения сопротивления хотя бы потому, что контролируемые волнения в стабильности, основанной на дисциплине, генерируют ещё больше энергии-знания для жатвы. Таким образом, государство-машина вставляет себя все глубже и глубже в процветающие пространства беспорядка, чтобы наблюдать за ними и перепаковывать для внутреннего псевдонародного* сопротивления и экспорта демократии. Одновременно с этим, мощь государства кажется более распыленной и анти-авторитарной, чем когда-либо.

* в оригинале использован термин astroturfed, означающий что-либо, специально замаскированное под имеющее общественную поддержку

V. В Левиафане Т. Гоббса, политическая сущность, commonwealth, общество, установлено и подчиняется главной причине своего существования, «заботе о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни». Суверен, согласно Гоббсу, не по чему иному, как естественному праву, обязан защищать жизнь своих субъектов, которой также следует наслаждаться. Если суверен не предоставляет это, граждание больше не обязаны подчиняться и общество возвращается в естественное состояние.

VI. Одной из самых недооценённых констант западных элит является их мальтузианская кривая. Как правило, чем выше общество, тем всеобщнее horror plebis, страх перед плебсом. В 1972 году Римский Клуб выпустил «Пределы Роста», мальтузианскую страшилку, заявлявшей об опасностях перенаселения. Хоть и продолжают появляться наивные техно-оптимистические попытки критиковать этот пророчащий гибель прогноз, ход рассуждений сложно окончательно опровергнуть: В теории, глобальный мир может быть идеальными рынком и логистической сетью для того, чтобы обеспечивать население, растущее экспоненциально. Исторически сложилось так, что этот рынок, хоть и оказался эффективнее, чем ожидалось, фундаментально искажен политикой. С позиции государства же, рост населения — палка о двух концах: с одной стороны, мощное орудие, с другой — обуза. Источником любого ужаса для размножения элит, начиная сельским и заканчивая международным уровнем, является динамика интенсивной борьбы за ресурсы. Любой излишек роста населения в мире, изначально ограниченном в пространстве — предательство всемирной стабильности. Процветание жизни на конечной планете не может продолжаться бесконечно и, в конце концов, становится проблемой контроля над вооружениями.

VII. Отследить развитие Левиафана в 21 веке, включая его значительно расширившиеся горизонт прогнозировния и аналитические способности, значит принять во внимание, что перед его священной задачей сохранять жизнь стоит фундаментальная проблема: легитимность государства (V) опирается на восприятии его как защитника общества и компетентую власть, способную предотвращать угрозы существованию и обеспечивать жизнь и благополучие в ней. Но как государство может этим заниматься, параллельно гарантируя свою безопасность в будущем?

VIII. Нынешняя эпоха характеризуется проникновением элементарных сил в пространство буржуа: архаичное насилие в виде иммиграции из третьего мира, религиозного терроризма и смерти от пандемий, кажется, неминуемо процветает во взаимосвязанном мире. К ужасу неверящей, напоминающей Кассандру интеллигенции-журналистике* государство отвечает поочередно то запоздалыми символическими действиями, то апатией. Драконовские меры очевидны и доступны, но из раза в раз не получается их применить.

*иначе говоря, молдбаговский Собор

IX. В эпоху, когда вечный цикл материального* рискует стать недоступным населению, государство может оказаться в условиях своим главным защитником. В темную ночь экологической конечности, на огороженном пастбище в антропопарке, Левиафан оборачивается тихим охотником/хищником: Анти-Левиафаном, возвыщающейся фигурой, зачатой накопленным излишком процветания-вялости, беззубости, наивности и перенасыщения. Его исторический долг — временно, локально и тайно разорвать общественный договор и аннулировать право на жизнь.

*продолжительность жизни в смысле не отдельной, а как таковой

Николас Хаусдорф (twitter) — автор книги Superstructural Berlin: A Superstructural Tourist Guide to Berlin for the Visitor and the New Resident. Регулярно пишет на Jacobite.

Оригинал текста на английском языке — здесь.