La traducción de un incidente

Из сб. «Inquisiciones» — «Расследования» (1925)

Перевод с испанского Э. Бартенева (2023)

Дружба объединяет; ненависть тоже умеет объединять. Два имени, принадлежащие одному и тому же воинскому братству, словно мечи, скрещенные в пылу раздора, — это Гомес де ла Серна и Рафаэль Кансинос-Ассенс. Весь вековечный разлад искусства воплощен в фигурах этих угрюмо сблизившихся противников: в плотном, толстом и заземленном мадридце, который, хотя и увяз в действительности (в той чрезвычайно горькой твердыне, которую кастильцы называют реальностью), однако хочет от нее откреститься с помощью деталей, описаний и причудливых фантазий, — и в андалузце, высоком, как пламя мятежного костра, и безыскусном в своей выразительности, как дерево, в его медлительных и действенных словах всегда слышится печаль.

В выборе между этими двумя мужами, точнее, духа того или другого, литературный молодняк Испании какое-то время колебался. Гомес де ла Серна обосновался в тесном, как тюрьма, винном магазинчике «Помбо», в то время как севилец собирал своих приятелей в «Колониале», кафе с бездонными зеркалами, которые не только не искажали жизни, но вбирали ее в себя, множили и с щедрой настойчивостью комментировали, как псалом. Оба сборища проходили по субботам, за пределами ритуального полуночного часа: обстоятельство, укрепляющее пыл и болтливость и объясняемое не влиянием колдовства, а великим испанским обычаем отрицания ночи (nocharniega) и полезной, избыточной праздностью наступающего воскресенья. Оба собрания были эксклюзивными; тот, кто посещал одно, по соображениям религиозного толка отстранялся от другого, и лишь очаровательному Эухенио Монтесу удавалось, благодаря интеллектуальной ловкости, которая скандализовала его товарищей, обосновывать свое присутствие в обеих фракциях. Я был сторонником Кансиноса, и до сих пор скучаю по субботним встречам и ныне вольноотущенным сердцам, сплотившимся тогда в поэтическом всенощном бдении (vigilia de poesía) против опутанного мраком города, который надвигался на нас, как ливень, секущий по окнам кафе. Читатель заметит, что глаголы употреблены в прошедшем времени, этим я хочу указать на то, что описываемый спор, столь яростный еще четыре или пять лет назад, иссяк. Безучастность же не искоренила этого соперничества. Легкое озорство лишь умерило строгие причитания; грегерия** наступила на псалом, и любители страстных образов, которые раньше воспламенялись от одной только светящейся тени Кансиноса-Ассенса, сегодня уже отваживаются шутить в «Помбо». На вечера под наставничеством Кансиноса и к серьезным мужам, которых разочарование прибило к берегам искусства, уже не наведывается никто из молодых, кроме разве что меня, вернувшегося в конце концов к тому, что завтра скроется за лигами расстояний. Вот такой случай; давайте посмотрим, какое он имеет значение.

Но прежде я хотел бы сделать оговорку. В намерения автора этих строк не входит такое сравнение подлинных личностей двух писателей, которое могло бы кому-либо из них нанести ущерб. Это два очень разных и сложных мира, далеких друг от друга, настолько же решительно несравнимых, насколько, например, совершенство запущенности и замкнутости жизни, радующее меня в каждом пригороде Буэнос-Айреса, нельзя сравнить с нервическим совершенством жадности, кипящим на центральных улицах города. Я очень хорошо знаю, как трагичен Гомес де ла Серна в тяжелой борьбе со своей изможденной кастильской натурой и в той воле к фантазии, которую он навязывает своему видению. (Рамон, желая сотворить фантастический труд, написал обо всех нас свою автобиографию). И я вижу, что перетасовка метафор, которой так увлечен Кансинос, позволяет уличить его в том, что он заигрался. Но сведение мадридского писателя к остроумию, а севильского — к трагической серьезности остается неизменным, ибо закрепляет на знаменах те смыслы, которые видит в них молодежь и которые управляют ее предпочтениями.

Это симптоматично. Европейская литература обесценена бессмысленной болтовней. Нет уже ни того диктата собственной правоты в заданных формах, который составляет суть классицизма, ни той духовной горячности, которая пронизывает барокко. Вызвать у читателя панику и слегка припугнуть — обычное дело. В лирике Англии процветает жалостливый образ; во Франции все утверждают — при всем уважении! — что остроты чувств у какого-нибудь Кокто больше, чем у Мориака; в Германии скорбь застыла в напыщенных словах и библейских притворствах. Но и там тоже размахивают искусством сюрприза, раздробленности, а писатели группы «Штурм» превращают поэзию в утомительную игру словами и звукоподобиями. Испания, в противоречии с историей жаждущая заявить о себе, что она та же Европа, полагает, что все это очень хорошо.

Я не стану говорить об утраченных культурах. Постоянство жизни, непреходящая преемственность жизни — кредо искусства. Хотя видимости исчезают и нарождаются заново, подобно луне, сущность поэзии не меняется. Поэтическая реальность способна уместиться и в двустишии, и в вергилиевом стихе. Она может вписаться и в диалектные формы, и в грубый тюремный жаргон, и в языки, которые еще не вполне самостоятельны.

Европа одарила нас своей классикой, которая теперь тоже наша. Великий и расточительный дар, и я даже не знаю, имеем ли мы право просить большего. Я считаю, что наши поэты не должны замалчивать сущностной душевной тоски по болезненной и восхитительной креольской земле, где проходили их дни. Я думаю, что в наших стихах должен быть аромат родины, как у гитары, пахнущей одиночеством, сельской местностью и закатом над верхушками деревьев.

Jorge Luis Borges. Madrid.

Примечания

Эссе написано в Мадриде, в мае 1924 года опубликовано в 5-м номере «Inicial» — буэнос-айресского «журнала нового поколения». Эссе включено в сборник «Inquisiciones» — «Расследования» (1925).

«Inquisiciones» («Расследования») — третья книжка Борхеса и первая прозаическая. Сборник состоит из 27 эссе (включая пролог), из которых [к началу 2023 года] на русский было переведено лишь пять (Борисом Дубиным и Валентиной Кулагиной-Ярцевой), в том числе два эссе, дополняющих публикуемое здесь: «К определению Кансиноса-Ассенса» и «Рамон Гомес де ла Серна (Священная крипта кафе «Помбо»)».

* трансдукция (la traducción) — не в значении «перевода», а в значении умозаключения, когда по сходству некоторых свойств объекта делается вывод о сходстве остальных.

** грегерия (la greguería) — жанр, изобретеннный Рамоном Гомесом де ла Серна (1888–1963): «Грегерия — это оттенок, оттиск, словцо — красное словцо! — штришок, промашка, галочка, невнятица — пусть даже несуразица! — осколочек, черточка, камушек, цифирка, штучка, ошибка».