Al Margen De La Moderna Estética

Перевод с испанского Э. Бартенева (2023)

Исааку дель Вандо Вильяру*

Для человека, особенно юного, который взвалил на себя всю заносчивость и дерзость мира, новый стихотворный текст, новый роман могут стать обретенной Атлантидой, глубоко личным и захватывающим приключением.

Но запас восторга, которым мы обладаем, ограничен, и стоит исчерпаться первым впечатлениям, как по закону скуки мы сковываемся закостенелой концепцией искусства, состоящей из незыблемых норм, и в ее рамки заключаем все эмоции и всю красоту, которые переживали или когда-либо будут переживать люди. Для сегодняшней критики таковые нормы — порядок и гармония. Во всех странах, где возникали современные течения, в Богемии, Франции, Германии и Испании, критика приносила их в жертву на старом кресте понятности и подобающей соразмерности (euritmia). В ультраистских работах она только и заметила, что барочность формы, не обратив внимания на сам дух, на проявляющий его новаторский угол зрения.

Этот угол зрения диаметрально противоположен ее собственному. Вот почему каждое настороженное предостережение, каждая насмешка, каждая презрительная ухмылка с опорой на старые идеи не демонстрируют ничего, кроме полного непонимания истинного духа «ультра».

Попробую дать этому объяснение. Возможно, многие ультраисты со мной не согласятся, потому что это искусство, которое транслирует индивидуальные по своей сути впечатления, которое покидает толпу и устремляется к личности. Последующие слова выражают лишь мое отношение к «ультра». Они не стремятся быть чем-то объективно ценным.

Христианство, да и язычество основывались в сущности на статичном представлении о жизни. Поэтому, пока души были христианскими или языческими, искусству удавалось медленно, но верно устремляться к эвритмии и архитектуре. Сегодня торжествует провозглашенная Спенсером** динамическая концепция космоса, и мы смотрим на жизнь уже не как на нечто завершенное, а как на изменчивое становление. Как на шуструю карнавальную конструкцию, составленную из страданий и радостей. Как на лихорадочный шабаш красной листвы под белым террором звезд… Ультраизм — это новое искупительное выражение трансформизма*** в литературе. То буйное цветение метафор, которое во многих креасьонистских**** произведениях сбивало с толку обывателя, в данном случае полностью оправдано и отражает стремление поэта выразить вечную молодость жизни, которая, как и сам он, уничтожается, вынашивается и возрождается в каждом мгновении.

Правда и в том, что мы припозднились. Тысячи других художников рвали струны жизни. Между внешним миром и нами самими, между нашими сокровенными эмоциями и нашим собственным «я» прошедшие века возвели прочные стены. Они навязали нам одержимость вечной и дряхлой вселенной с ветвями, увешанными седой паутиной и личинками древних символов. А мы хотим открывать для себя жизнь. Мы хотим видеть ее новым зрением. Вот почему мы решили предать забвению пышную мифологическую фантасмагорию, которая в каждой похотливой женщине готова видеть нимфу, а вспененной сельвой моря непременно намекает нам, с посинелой вкрадчивой улыбкой, на жалкое зрелище Афродиты, выходящей из Средиземноморья цвета индиго перед услужливым хором тритончиков…

Мед ностальгии не услаждает нас, и мы хотели бы видеть вещи в их первозданном цвету. И когда мы блуждаем в этой невповторимой слепящей ночи, великолепные боги которой — царственные отблески золотых огней, запертых в хрустальных лампах подобно Соломоновым джиннам, нам хотелось бы почувствовать, что всё здесь ново и что восходящая за синим зданием луна — это не вечный круг гимнастической площадки (palestra), на которой мертвецы так долго упражнялись в риторике, а просто новая луна, девственная и в сиянии своем именно что новая.

Даже нечто тривиальное, вроде тех ярко сияющих апельсинов, которые страстным, распутным пламенем горят в запертых лавках, так же уникально, как уникальна трепещущая слепая ночь, оглушенная синевой и подобная громадной горе с фонтанами звезд и ясно очерченными лесами созвездий…

Ультраизм — это, быть может, не что иное, как великолепный свод древней литературы, последний кирпичик, завершающий ее тысячелетнюю кладку. Та плодотворная предпосылка, которая позволяет рассматривать слова не как мостики для идей, а как нечто самоценное, находит в нем свой апофеоз.

Может быть, эта истина и не абсолютна, но хотя бы на мгновение поразительно разглядеть в новейших течениях литературы нечто похожее на божественные сумерки, на последний пурпур, на лебединую песню риторики…

Примечания

Опубликовано в севильском журнале «Греция», № 39 от 31 января 1920.

Свои ранние эссе о литературе и о политике Борхес собирался издать в виде книжки под названием «Los naipes del tahur» — «Карты шулера». По его замыслу она должна была предшествовать изданию «Красных псалмов», то есть стать вообще первой книгой. Издатель не нашелся, а рукопись после возвращения в Аргентину в 1921 году Борхес, как он уверяет, уничтожил. Состав «Карт шулера» неизвестен, но, скорее всего, сборник включал уже опубликованные в периодике тексты. В стол Борхес не писал и, если уничтожал или дарил рукописи, то в большинстве случае это значило, что тексты уже опубликованы. «Уничтожить рукопись» значило для него «забыть», вычеркнуть из памяти навсегда, утопить в Лете, ну, или кому-нибудь подарить. 

Так же, как сохранилась большая часть «Красных псалмов» (как минимум 13 стихотворений из пары десятков, а может быть и все, неизвестен лишь состав сборника), — сохранились, вероятно, и тексты «Карт шулера». Публикуемая заметка, в которой Борхес впервые формулирует собственные «ультраистические» идеи, с большой вероятностью могла быть включена в «Карты шулера», а то и открывать собой сборник в том случае, если последовательность текстов в нем следовала хронологии создания.

* Исаак дель Вандо Вильяр (1890–1963) (Isaac del Vando Villar) — испанский поэт и журналист, издатель севильских журналов Grecia и Tableros, автор единственного сборника стихов «Японский зонтик» (1924). В «Автобиографических заметках» (1970) Борхес рассказывает: «В Севилье я вошел в литературную группу, образовавшуюся при журнале ‘‘Греция’’. Эта группа, называвшая себя ‘‘ультраистами’’, вознамерилась обновить литературу, область искусств, о которой они почти ничего не знали. Один из этой группы сказал мне, что прочел всего лишь Библию, Сервантеса, Дарио и одну-две книги Учителя, Рафаэля Кансиноса Ассенса. Мой аргентинский ум был потрясен, когда я узнал, что они не знают французского и не имеют ни малейшего понятия, что существует такое явление, как английская литература. Я был даже представлен местному светилу, известному под прозвищем Гуманист, и не замедлил убедиться, что его познания в латыни куда беднее моих. Что до самого журнала ‘‘Греция’’, у его издателя Исаака дель Вандо Вильяра весь его поэтический сборник состоял из стихов, написанных его помощниками. Вспоминаю, как один из них сказал мне: ‘‘Я очень занят — Исаак пишет поэму’’». (Борхес 2005, III: 571.)

** Герберт Спенсер (1820–1903) — английский философ и социолог, ныне полузабытый, но чрезвычайно влиятельный во второй половине XIX века. Приверженцем Спенсера был отец Борхеса. Имя и произведения Спенсера, как одного из родоначальника эволюционизма и идеолога либерализма, часто упоминаются Борхесом.

*** Трансформизм — учение о непрерывном изменении видов и происхождении сложных органических форм от одной или нескольких простейших.

**** Креасьонизм — литературная теория чилийского поэта Висенте Уидобро (1893–1948), жившего в Европе с 1916 года. Творчество поэта уподобляется деятельности Творца, — правда, поэт создает исключительно нематериальные объекты: метафоры и их совокупности. В переписке и знакомстве с Рафаэлем Кансинос-Ассенсом (1882–1964) «креасьонизм» приобрел черты, близкие детищу последнего — «ультраизму», и стал основой испаноязычного авангарда.