Биеннале «Киевский Интернационал», как и прошлое её издание — «Киевская Школа», — проект Центра визуальной культуры (Visual Culture Research Center). В украинском культурном ландшафте эта институция стоит особняком. С одной стороны, направление деятельности Центра и его миссия либо принципиально не считываются, либо игнорируются профильными институциями в сфере современного искусства. С другой — выставки ЦВК, не скрывающего своей политической левизны, громятся представителями националистических праворадикальных группировок. Незавидная, одним словом, ситуация: и коллеги не понимают, и недоброжелателей хоть отбавляй.

Состоится ли Биеннале в 2017 году или нет, было неясно до последнего. Ходили слухи, что после разгрома февральской выставки «Утраченная возможность» в Центре визуальной культуры вообще отказались от идеи проведения такого рода мероприятий. И вот в конце августа социальные сети облетело сообщение: Киевскому Интернационалу — быть! Вскоре после появления этой несомненно хорошей новости на сайте ЦВК были опубликованы списки основных локаций, институций-партнеров, а также программа. Сказать, что я был заинтригован — значит не сказать ничего. Ревизия модернисткого проекта, взгляд в будущее без национальных государств, вопросы цензуры, революции 1917 года, рейв-культуры, концерты экспериментальной электронной музыки и богатейшая параллельная программа, плюс поддержка таких известнейших европейских культурных институций, как DAAD и documenta, помноженные на уникальность и неповторимую атмосферу здания «Летающей тарелки», обещали насыщенный интересными событиями месяц.

Подбор локаций Киевского Интернационала — отдельная тема для обсуждения. Половина из шести площадок, в первую очередь «Тарелка» Флориана Юрьева, а также Житний рынок Валентина Штолько и художественные мастерские на Сошенко 33 могут исчезнуть с карты города в самое ближайшее время. Владелец ТРЦ «Оушен-плаза» планирует построить на месте, занимаемом «Тарелкой» и корпусами УкрИНТЭИ, еще один молл. Житнему рынку грозит до неузнаваемости изменившая Подол в последние годы гламуризация. Что касается Сошенко 33, то их попечители в Национальной Академии Изобразительного Искусства и Архитектуры посчитали, что мастерские слишком дороги в содержании, и втихую продали участок под ним застройщику, который собирается возвести там современный жилой комплекс с издевательским названием «Лесная палитра».

Что получилось, а что — не очень у организаторов киевской Биеннале, какую роль играет в обществе неспектакулярное политизированное искусство, появился ли за последние годы (да простят мне такое выражение!) потребитель у интеллектуальной художественной продукции, — об этом и о многом другом мне хотелось бы поговорить, сохраняя, по возможности, критическую, нонпартизанную дистанцию от предмета обсуждения.

Детей на праздник не позвали

Старт Киевского Интернационала вполне соответствовал названию выставки кураторского объединения Худсовет «Праздник отменен!» Выставка разместилась в неотапливаемом фойе института научной, технической и экономической информации, где изрядно замерзшая публика могла наблюдать около полутора десятков произведений искусства. В по-спартански аскетичном визуальном ряду выделялось видео Деймантаса Наркявичюса «Однажды в ХХ веке», в котором нехитрая обратная склейка архивных кадров демонтажа памятника Ленину превратила процесс уничтожения монумента в процесс его восстановления, а зависший в воздухе с вытянутой вперед рукой и развевающимися складками пальто Ильич напоминает одновременно и Бэтмена, и хакера Нео.

Никита Кадан и Юрий Лейдерман (их работа называлась «Черный охотник») взяли за отправную точку высказывание Михаила Рашковецкого о детском пофигизме и построили сложный и вряд ли однозначно трактуемый полемический нарратив о детях, предложив три вымышленных детских отряда: имени Януша Корчака, Пол Пота и святого Франциска. Итальянский святой, наверняка, отсылает к расхожему стереотипу о святости детей (или к евангельской формуле «будьте как дети»), тогда как отряд Корчака, возможно, служит напоминанием: дети необычайно податливы внушению (и промывке мозгов). Эксплуатация этой особенности детской психики разными пол потами и рождает на свет армии малолетних палачей. С сугубо формальной стороны интересен лайтбокс Анны Звягинцевой «События (прогалина)», где обычная белая полоса, разделяющая две части диптиха, приобретает мощный смыслообразующий эффект. На материале сказок для детей отрефлексировал феномены цензуры и идеологии Павел Хайло (видеоработа «Конец фильма» и документация). Борьба с народной сказкой на заре советской власти сменилась переформатированием этого жанра в 30-е годы в важный для власти инструмент идеологического воспитания. И наконец по-человечески трогательный фильм Эмануэля Алмборга «Говорящие руки» о слепоглухонемых детях, каковы бы ни были заложенные в него автором смыслы, внёс ощутимую толику теплоты в сдержанность и интеллектуализм экспозиции.

Тыч-on / Тыч-off

Вторая часть праздника, отмену которого провозгласил Худсовет в «Тарелке», состоялась в квартире-музее Павла Тычины, поэта, не раз ощущавшего на себе взгляд Большого Брата. На этот раз заявленной темой были манифестации цензуры «тогда и сейчас». Музею Тычины суждено было стать ареной событий, которые при всей своей симптоматичности на пользу выставке, по моему глубокому убеждению, не пошли. Дирекция в последний момент отказала кураторам в показе одной работы, мотивируя свое решение особенностями ее, работы, выставочной истории. В итоге вместо злосчастного произведения в зале поставили пустой планшет с прикрепленной объяснительной запиской. Подобное проявление цензуры на экспозиции, эту самую цензуру и проблематизирующей, завело Худсовет в ситуацию, оказаться в которой я бы не пожелал ни одному куратору: ситуацию, когда не дать произведению искусства голос нельзя, но, получив возможность говорить, оно заставляет замолчать всю выставку. Настоящий цугцванг, прямо как в шахматах: любой твой следующий ход лишь ухудшает твою позицию на доске. Прекрасно понимая императивы членов Худсовета (благо художники дали себе труд изложить весь их спектр в большой публикации на сайте Prostory), я вынужден констатировать, что ответственность за нарушение целостности экспозиции, о котором писала Евгения Белорусец и другие, следует разделить между музеем и кураторской группой поровну. Преднамеренное нарушение целостности допустил музей, запретив к показу определенное произведение искусства, а неосознанное (и в известной степени вынужденное) — сам Худсовет, сфокусировав на этом запрещенном произведении все внимание общественности, фактически нивелировав смыслы и значение проектов остальных участников выставки. А ведь сильные работы там были: чего стоит видео «Актеры профанной истории» Клемента фон Ведемейера об Эйзенштейне, в творчестве которого были случаи, когда под прессом цензуры оказывался не сам киноматериал, а лежащий в его основе творческий метод режиссера. Но кому теперь дело до какого-то там Эйзенштейна?

Модерн в капусте

Выставка на Житнем рынке, курируемая Анной Цыбой, называлась незамысловато: «Рынок». Начало вернисажа совпало с завершением очередного рабочего дня этого торгового учреждения, и те, кто пришёл на открытие пораньше, стали свидетелями редкого феномена: Житний буквально на глазах переставал быть базаром и превращался в пространство искусства. И лишь стойкое амбре лежалого мяса еще долго напоминало о том, чем тут занимаются обычно. Что до представленного искусства, его хоть и было немного, один проект мне запомнился очень хорошо: «Рыночная экономика» Александра Бурлаки и Алексея Быкова. На нескольких платформах, которые внешне напоминали торговые прилавки Житнего, авторы представили визуальный обзор крытых рынков, павильонов и других вантовых большепролетных сооружений 60-х — 80-х годов, исполинского проекта украинских архитекторов. Впечатление от остальных работ получилось смазанным, и не в последнюю очередь по вине экспозиционного решения. Художников, которых я в жизни не стал бы сравнивать друг с другом (настолько сильно разнится их манера), насильственно уравняли посредством экспонирования на баннерной ткани одного формата, закрепленной на таких же одинаковых передвижных строительных конструкциях.

Уроки документы

Художественные мастерские на Сошенко 33 известны не только пятилетней борьбой с застройщиком. Сюда в 2015 году приезжал Адам Шимчик, директор документы 14, и так ему запала в душу и сама вилла, и её обитатели, что через год он пригласил художников с Сошенко в Кассель, где им предстояло жить и сотрудничать с местным коллективом TOKONOMA. Впечатления от этой поездки неплохо суммированы в видео Алины Якубенко «Мокумента», снятого в псевдодокументальном стиле. Быт украинских художников в Касселе Якубенко показала так, что невольно возникли ассоциации с гастарбайтерами, но вместе с тем фильм скорее комичен. В соседней комнате стоял заваленный фотографиями стол, не давший большей ясности, что именно наши герои делали на документе. Как рассказала мне Анна Сороковая, неформальный лидер группы, документа, по всей видимости, планировала лишь состыковать две группы художников вместе, не имея конкретной цели и плана действий. Можно долго спорить, является ли сооруженная ребятами с Сошенко душевая кабинка (к слову сказать, вполне функциональная), установленная прямо в галерейном пространстве, высоким искусством или нет. Гораздо более важно другое: новые контакты и новые дружбы, появившиеся у группы с Сошенко 33 благодаря приглашению документы. Нетворкинг иногда важнее искусства.

Новые восточные танцы

По поводу заявленной в программе Киевского Интернационала выставки Dance Dance Dance о рейв-культуре в галерее Bursa меня терзали смутные сомнения еще до открытия. Во-первых, для меня была неочевидна связь между рейвами (довольно аполитичным видом досуга, to say the least) и неприкрыто политизированной повесткой Интернационала. Во-вторых, обычно внимательные к «гению места» кураторы в этот раз сделали ставку на галерею без выставочного контекста, для которой Dance Dance Dance была дебютом на столичной арт-сцене. Согласитесь, куда более логично выставка на такую тему смотрелась бы на Нижнеюрковской. И все же аншлаг на открытии был жесточайший, что правда, то правда. Экспозиция, за исключением остроумно сделанных диптихов Миши Бочкарева, никаких эмоций и размышлений у меня не вызвала, и я занялся расспросами. Куратор Сергей Климко информировал меня, что рейв-культура в пост-снгшном поле манифестирует «Новый Восток», дух свободы и нонконформизма, царивший до 90-х годов в Берлине, а теперь перекочевавший, в частности, в Киев. Художник, участник Худсовета Никита Кадан предположил, что на рейвах происходит формирование коллективного Я, и поэтому Dance Dance Dance не сильно-то и выпала из общей канвы биеннале. Так это или нет, мог бы, наверное, рассказать основатель и идеолог «Схемы», самого посещаемого киевского рейва, но как раз он от комментариев категорически отказался.

Ненависть как медиум

Не так давно, а именно в конце лета этого года, влиятельный интеллектуал Франко ‘Бифо’ Берарди опубликовал текст, в котором назвал лагеря беженцев в Европе «Освенцимом на пляже» (Auschwitz on the Beach). Меня не удивило, что на Киевской биеннале дискурс беженцев и нелегальных иммигрантов был одним из центральных. В Центре визуальной культуры постарались, чтобы освещение этой деликатной темы было как можно более полифоничным. Например, проект «Мертвые души» Марины Напрушкиной и Оливера Рёсслера не рассказывает о беженцах, а даёт им самим слово и шанс быть услышанными. На противоположном полюсе по отношению к Напрушкиной/Рёсслеру расположен метод польского художника и куратора Артура Жмиевского, примененный им в немом черно-белом фильме «Взгляд», показ которого состоялся в рамках Интернационала. Жмиевский снимал свой фильм в «Джунглях», самом крупном лагере для беженцев неподалеку от Кале во Франции, ныне уже несуществующем. В кадре художник вначале передает обитателям лагеря верхнюю одежду и обувь, а потом раскрашивает их лица белой краской. Издевательство над людьми? По сути так и есть. Оправдания происходящему на экране нет и быть не может. После показа Жмиевский пояснил, что его фильм отсылает к иконографии кинопропаганды, и в нем предпринята крайне рискованная и открытая для критики попытка аппроприировать в качестве средства художественного выражения так называемую hate speech, риторику ненависти. Где-то посредине этих полюсов находится практика Кати Эрхардт (AthenSyn), разработавшей образовательную модель — исследовательский проект «Universitas». Участники проекта, художники из Германии, Греции и Сирии вместе с иммигрантами работали в лагерях для беженцев в Афинах, ища ответы на вопрос, чему может научить «кризис» беженцев.

Товарищ, можно с вами познакомиться?

Cетовавшим на отсутствие яркого и запоминающегося контента на выставках Киевской биеннале любителям аттракционов, поясняю: мероприятия такого рода преследуют не развлекательно-увеселительные, а какие-то совсем другие цели. Вневыставочная программа Интернационала, т.е. совокупность лекций, кинопоказов, дискуссий, перформансов и презентаций, большинство из которых проводилось в конференц-зале «Тарелки», была насыщенной, интересной, и, хоть мне и не очень хочется использовать именно такую формулировку, куда более значимой, чем все выставки Биеннале вместе взятые. Вот где абстрактное и невидимое «институциональное сотрудничество» наконец вышло из сумрака, обрело смысл и начало приносить плоды для простых смертных! Вот когда начали устанавливаться связи и завязываться знакомства. А все потому, что в рамках этого пресловутого сотрудничества на биеннале собралось не просто много, а очень много интересных личностей. Одна только Юлия Штраусс, создатель инициативы Avtonomi Akadimia чего стоит: она пережила нашествие документы 14, имеет за плечами опыт взлома сайта 7й Берлинской Биеннале, делала лазерную проекцию на городскую телевышку с призывом освободить Pussy Riot, редактировала афинский и берлинский номера альманаха Krytyka Polityczna, — и все это лишь малая часть ее послужного списка. Прибывший в Киев вместе со Штраусс соединенно-штатский активист Ноа Фишер, идеолог движения Occupy Museums!, выслушав мое краткое объяснение ситуации вокруг выставки в музее Тычины, решил включить в свою лекцию блок о проявлениях цензуры на художественной сцене США, и что характерно, его анализ смотрелся если не как осторожная полемика с Худсоветом, то как минимум как попытка посмотреть на цензуру по-другому.

А был ли контакт?

Если верить сторонникам конспирологических теорий, Землю в далеком прошлом не раз посещали представители внеземных цивилизаций и даже, вполне возможно, пробовали вступить с землянами в контакт. Но, видимо, наши предки либо вообще не заметили этих посещений, либо не сочли их достойными упоминания в истории. Странная «инопланетность» Киевского Интернационала по отношению к современной украинской арт-сцене становится отчетливо видна, когда пытаешься подобрать адекватное сравнение с каким-то другим культурно-массовым мероприятием. Сравнить Киевский Интернационал можно, разве что, с Киевской Школой 2015 года издания, то есть со своей собственной предыдущей инкарнацией. Но если про Киевскую Школу писали, что нерадивая общественность её прогуляла, то с инопланетянами не все так однозначно. Василий Черепанин, директор Центра визуальной культуры, упомянул в интервью, что зрителя Киевского Интернационала еще нужно создать, и что на осуществление этого проекта может уйти не один год. Но кто же тогда те люди, которые еженедельно приходили и мерзли в холодном НЛО? Разве они вместе не являются тем самым коллективным реципиентом, уже вполне сформировавшимся? Если действительно зритель Киевского Интернационала — не более чем гипотеза, то зачем вообще прилетала тарелка?

Биеннале завершена, и хотя на проповедь для обращенных она не похожа, немало вопросов осталось без ответа. Хочется верить, что ответы поступят уже в конце весны следующего года, когда Центр визуальной культуры запустит продолжение Интернационала под слоганом «Шестьдесят восемь ‘сейчас’» (очевидно, приуроченное к событиям мая 1968 года).