Какие бывают заборы? Оградки на кладбищах, тюремная колючая проволока, забор соседа по даче из профлиста… В последнее время новый вид заборов — заборы выходного дня — стремительно становится нашей повседневностью. Прогуливаясь субботним днем в Петербурге, мы решили поразмышлять над ролью забора в российской политике.

Забор — вербализация запрета. Жак Лакан настаивал на тесной связи запрета с желанием: без запрета не возникло бы и желания, объект желания задается запретом. Жорж Батай добавил к этому замечание о трансгрессивности человеческого существа, для которого запрет служит своего рода провокацией, призывом к его преодолению. Именно благодаря установлению запретов, не свойственных животному, мы становимся людьми. Рискнем предположить, что заборы, которые представляют собой искусственно установленные запреты государства, производят из людей граждан.

Железный барьер направляет либидинальную экономику масс, служит ей руслом, интенсифицирует запрещенные протесты, отмечая их чертой. Заборы — это то, что нагружает пространство смыслом. Здесь могло бы произойти нечто важное, говорят они.

Там, где располагалось безразличное неотмеченное пространство, возникает черта, метка. Баррируя и запрещая, власти тем самым конституируют желание.

Черта в лакановском понимании субъекта обязывает как-то с ней обходиться: возникать вопреки черте, под чертой, над чертой. Если продолжить аналогию с заборами, существует несколько способов субъективации в соответствии с тремя возможными психическими структурами. Перверсивный субъект бесцеремонно бы перелез через забор, психотик действовал бы так, как если бы забора не было. Невротическое решение состояло бы в следующем — принять забор таким, какой он есть или, напротив, начать отчаянно его критиковать, анализировать феномен заборизации (как это делаем мы) и фантазировать о его преодолении.

Примечательно, что заборы появляются в выходные дни, организуя досуг горожан. Субботняя спонтанность получает разрешение. Городские власти как бы говорят: «Наслаждайтесь вот здесь, мы отвели для вас место». Пространство меж двух заборов — тропа безопасности. Тротуар огражден от дороги, еще один ряд заборов отделяет горожан от городского сада — это сооружение ведет прямиком на другой островок безопасности — пешеходный переход, перейдя который, горожанина вновь заботливо подхватывают километры безопасных заборов.

Забор — метка частной собственности: «Здесь мое, а здесь — не мое». Это жест присвоения, различения своего и чужого: «Все свое я сразу же отделю забором и тем самым покажу другим, что это мое». Государство как великий собственник, дорвавшийся до власти, суверен, спешит отделить свою территорию. Все — мое, все — в заборах.

Забор действует, как бюрократическая машина. Почему забор настолько отвечает русскому духу, что претендует стать государственным символом, как двуглавый мутант-орел? Потому что в нем заключена идея препятствия.

Забор созвучен бюрократической машине: нельзя пройти просто так — там, где нужно делать шаг, приходится либо обходить забор, либо перелезать его, либо вообще отказаться от идеи его преодолеть.

Там, где можно было бы ничего не заполнять, требуется заполнение бесконечного числа бумажек, так, что достижение цели становится невозможным.

Забор сакрализует власть. Проводя разделение, заборы не просто формируют сакральное пространство, пространство для трансгрессии, отличное от места для профанного существования меж двумя заборами, простой прогулки, но и различают людей на тех, кто существует по одну сторону забора и тех, кто может его пересекать. Ближайшую аналогию этому мы находим в православной церкви. Ограждение охраняет алтарь, но есть люди, для которых забор — это просто калитка — священнослужители.

Забор — это паноптикум, вывернутый наизнанку.

Перед взглядом горожанина появляется рамка, куда смотреть. По ту сторону заборов обнаруживается сопротивление транспарентности. Власть оказывается просматриваемой, обнаженной в самой своей сути — закрытости, которую олицетворяет забор.

Заборы против баррикад. Заборы устанавливаются превентивно, тогда, когда проведение протестных акций не предполагалось. Иными словами, власть обращается к самой возможности протеста, тем самым актуализируя ее.

Заборы становятся провокацией, руководством к действию: «Здесь что-то могло бы произойти». Их действие подобно надписи: «Здесь могла бы быть ваша реклама». Давая реальность возможности, заборы служат приглашением к протесту. Оппозиционно настроенный горожанин мог бы подумать примерно следующее: «Ничего не получится, система задавит, система слишком сильна». Но установка заборов демонстрирует ему защитные меры, выражает уязвимость. То, что казалось невозможным, обретает свою реальность посредством заборов, поскольку возможность протеста признается властями.

Будучи защитной конструкцией, заборы сопровождаются рационализациями. Зачем нужны заборы? Для того, чтобы обеспечить безопасность мирных граждан: защитить наивных пешеходов от автомобилей, школьников — от террористов и киднепперов, могилы — от мародёров и некромантов. Заборы в доселе свободном городском пространстве предостерегают от потенциальной опасности.

Православие, самодержавие, заборность — так можно было бы резюмировать нынешний политический курс. Заборы разрастаются и вырастают: когда забор достигает своей энтелехии, совершенного состояния, он становится тюремной решеткой.

Авторы текста: Дарья Зайкина, Алишер Хамидов