Подобно онтологии требующей
надрез, чтобы извлечь сок.
  Медовое fruitio entis — манго, плод.

***
Три сестры кружат хоровод,
в длинных покровах.
Одна — живая, другая
мертвая,
    третья посередине.

От одной — память, от той
забвение, третьей —
настрой.
Когда смотрит одну, не видит второй. Ступая
в три шага: — вбирает, другой — отдает,
к центру не дышит,
    нет в нем движенью, у меры —
       все трое.
Вращаются медленно, держатся крепко —
                 поют.

Как тыкву от ножки — избавь от круженья,
отдай нас свободе!

Бессмертный — одной масти со смертным.
Та грудь твоя, неисчерпаемая — без опоры.
Сохранит меня вторая — вернет.
Та грудь твоя, неисчерпаемая — с опорой.
Очистит другая — омоет.
Кто овладел уходом идет со всех сторон.
По черному пути золотистые оперенные,
рядясь в темные воды, взлетают на небо.
Поочередно склоняясь пьёт от набухших,
вращаются быстро,
    держатся крепко — молчат.

На тринадцатом круге
оставляет сестер,
    достигает бессмертия,
       достигает бессмертия.


***
Он летит, летящий —
кто такой же быстрый как свет.
Бежит рядом сообщить
с птицей в руке за птицей.

Тебя знают здесь самым быстрым,
тебя — проходящим пространство.
Обладая двойной природой
сбежавший из остывшего лона,
награждает озарениями.

Кто бежит с тобой рядом,
открывает неузнанный?
Не успели мы распознать,
не успели расслышать.


***
Глазу
положен цвет.
Ведь предмет зрения — видимое.

Живет далеко на запад, с острова
холодный охотник.

Силуэт — первая форма видимого.
Оттенок же прежде, — энергия,
формой глаза неуловим.

У него змеиный хвост, плавник
на спине, на все стороны света
один глаз. Метает йо-йо.

Движется бесцветно-прозрачный,
промеж листвы, — промедляет зеленый.
Рождается с приходом дождей,
весной умирает.

Скрыто присутствие, ему,
беспристрастность кристалла
— различает тепло.
В ворохе бледных трав,
сходя, закрывает счет.

Мерцает распознанное —
возвращает цвет,
возвращает тепло.


***
Различные формой
сосуды людей плоских гор.

Пьют из койота,
пьют из птиц,
пьют из сосков.
Да войдет это в нас,
в нас — сокровенное!
Койот, хитрый пес.
Эта Речь — песочный поводок,
старой силой связаны оба.

Одной речи с нами j'aime le Coyote.
Иногда мы болтаем, de todo un poco.
Учит выслеживать цель; чует движенье, — нераздельно петляет,
ухватив направленье, идет неотступно!
Вчера, хитрая морда, — в слух мне промыслил:
энергия сущего в возможности,
поскольку она такова,
es ist движенье.
(Мочится на куст).
— Der Капкан, ты, скажи про него!

Пером целясь в перо —
вдохновение приди раньше нас.
В местах, где не увядают цветы,
утренней передай нас заре.
На кончиках шерсти — черная вода.
На кончиках перьев — белый свет.
В открытое пусть стрелы летят.
Распустят на нас все узлы;
которые речь, которые мысль.
Зажат обоими мирами узкий проход.

Пусть льётся обильный дождь.
Пусть из туманов радость течет.
Небесный пес найдет нам дорогу.
В местах, где не увядают цветы,
пыльца и роса коснутся наших ног.


***
I
В начале
он плавал
один
в огороженном океане, — голодный.
Искала она пищу, не могла кормиться
высшим, не было там и низшего.

Когда пришли эти двое,
вышел из тьмы, вышел из пространства,
невидимые охотники с приманкой —
собственной плотью.
Что первый с собой, беспредельно —
они содеяли с этим, возводя здесь
предел.

Войдя с двух сторон, одно
на два поделили.
Днем царствуя как мужское, ночью
окутывая женским, стало небо.
Два раза сходятся двое.
Где выступает навстречу отец,
зачав дочерей — рождаются зори.
Это наше одиночество, перед рассветом
в груди пробужденных, то изначальное,
наследство ему, светлые уносят сестры.
Где мать к нему выступает —
сумрачной тканью скрывается дух,
смиряясь в темное лоно.

Восемь — по паре, крылатые,
щедрые грудью поставлены жены
в углы, держат небо,
проливают дождь.
Четверо плотных
сели с другой стороны, вдыхают дым.
Что осталось внизу —
стало землей.

II
Из волос вышли деревья, высокие травы.
Из волос — цветы, низкие травы.
Из волос — Rósa, Paeónia, Camellia.
Ее кожа стала гранитом, ее кожа базальтом.
Она глина, она кварц, из нее изумруд,
из нее аметист, из нее топаз.
Плечи подняли горы, ноздри — ущелья.
Ее сердце стало крокодил.

Спрятав во всем, это Она!
В каждом одном,
— голод и пищу.
Они уже здесь.
Вижу боль, — внутри,
вижу движение судеб.
Дети мои.
Будет дождь.

Не щадили слепую двое зорких,
расчленяя, принудили видеть
смутные еще очертанья.
Так в нас боль изначальна,
словно жемчуг укутана плотью,
день уплотняется днем, обездвижив
за жабры, вскрывает;
— наследство,
острые ее уносят жертвы.
После дождей проступает темная кожа
в старой дороге.

Где оплавилась галька Crocus поднялся,
от горячей крови Triandra Monogynia — шафран.
В стигматах красные нити, им укрепляется пища.

Одну унцию нитей смешать с теплым грудным молоком. Перетереть в базальтовой ступке клубнелуковицу, жгучие семена макуны, золу сукрока, добавить в смесь, пропаривать на слабом огне три дня. Опустить мешочек с червецами и глазами рыбы, варить в течение ночи, растереть обе части в однородную пасту. Мера: четыре части молока, к одной остального, В сумерках, обратившись на восток, наложить на веки, натереть виски, произнеся тайное имя первенца, зайдешь за горизонт — обретешь способность ясно видеть.

III
Вышли те двое за одним — одним, что ценно.
Войдя с двух сторон, пуповину открыли.
Сила видеть была им обсидиановый нож,
ярость была им смирение.
Надбровную, упрямую кость проломили,
извлекли медовую сладость,
золотое свечение.
Не нам эта жертва, не им — наслажденье.

Вот пришли, так досталась ей пища: часть одного стала приманкой, плоть вошла в плоть, так в пище он обитает. Все, что здесь от нее, ей возрастает и в пищу умирая, уходит.

Вот пришли, так вошло в сердце биение: кличем, тишину разорвали, содрогнулась глухая. Слышим — ликуем навстречу, слышим — входит в нас сожаление.

Вот пришли, движеньем — так породили желанья, ярость и голод стали нам страстью. Поставив предел, середину открыли, в ней еще пребывают. С собой унесли ожерелье.

Это было первым — уловка: установив предел, установив середину, установив пищу, ударили в барабан, поэтические размеры родились от поэтических размеров, люди. Так мы приходим, ослепленные ею, блуждаем.

IV
Яркость устрояет сущее, пленив
зрачок — блик действительного,
затеняет ясность темных вод.
Волны базальта, вплотную
хранят письмо, алтарь слепцов,
Пространство сужается, высветляя
отчетливую близость коры.

Изумруд жертвует себя полям,
одевая родовую бледность трав.
Сладкий аромат Rósa, Paeónia, Camellia,
скрывает структуру волос. Эрозия бытия.
В обнаженных
корнях — утрата!
В открытом — призыв,
холодные отблески птиц.
Впиваясь в кожу, грубый мех,
не дает охотникам уснуть.
За крылом стрекозы дождь
смягчив очертания, будит память. Пасмурно.
В складках света зреет мед.

Держащий сожаленье, держащий голод,
— этот размер.
Свободный от дня, свободный от ночи.
Призываю этих двоих:
у кого сила видеть, у кого различать,
кто с ножом,
кто с ожерельем.

Пусть увидят!
Во имя Беспредельного.
Во имя Беспредельного.


***
Запертый в сновидении,
черным чередованием.

Растягивает ткань с ушедшим
ароматом камфоры и можжевельника
на острых ребрах
неправильного тела —
дышит.

Между невидимыми метами
ступает.
Попутно — три шага
— обратно.

В симметрии диагоналей — пещера,
ее ты когда-то делил вместе с другом,
кто помнил
мужское, хранил женское —
почитал тебя за свинец,
почитал
за запад, за осень, за чувства.

Он еще ждет — своего,
когда ты тут, с последним ветром
уйдешь в невозвратное.