Лев Шестов сравнивал философа, современника распространения эпистемологии Ницше, с человеком, лишённым жилища, с бездомным. Вера в существование вещи в себе, субъект-субстанции, не требует усилий в отличие от исследовательской работы, например изучения противоречий естественной истории. Познание является формой роста организма — это обмен материей, завоевание территории или определение местоположения пищи. Научное познание признано относительным: Поппер определил научные теории как подлежащие проверке опытом, а Рорти — как подлежащие опровержению. Вопросы об истине, свободе и морали решаются философами на основании изучения результатов научного познания биологической эволюции и истории культуры. Оценки философа определяются социально-экономическим статусом и генетической удачей. Существование альтернативной реальности, пещеры или матрицы, не влияет на успех философа в изучении законов и исключений истории экономики или идеологии. Вопрос о реальности эмпирического мира ангажирован, Ницше писал, что скепсис идеалистов вызван ностальгией по предрассудкам древности, «бессмертной душе» или «старому Богу», которые делают жизнь «полнее и веселее» [3, с. 21]. Фрейд различал заблуждение и иллюзию: когда Декарт понимает, что принимал квадратную башню за круглую, — это заблуждение, но когда первобытные охотники мочатся в огонь, — это иллюзия, поскольку тушение огня является фаллическим соревнованием с воображаемой фигурой тотемического отца. Вера в существование подлинной интеллигибельной реальности является иллюзией, поскольку вызвана потребностью в прекращении тяжёлого и неточного научного познания.

Ницше считал, что вопрос о «подлинной реальности» является пессимистическим вопросом: философы сомневаются в истинности чувственного мира, идеальный мир кажется реальным, а значит материальный мир несовершенен и ложен. Философия — апология морали с помощью воздержания от чувственного познания. Только в сверхчувственном мире возможны постоянство, нирвана, мораль. Мораль является отрицанием принципов жизни: стремления к росту, завоеванию материи и пространства. Философия у Ницше является противоречием высшей формы культуры, проявлением противоестественности культуры. Синтетические суждения a priori являются вымыслом человеческой нервной деятельности, но они полезны для поддержания процветания человеческого рода [3, с. 16]. Традиционалисты поняли эту мысль Ницше так, что верить нужно в заблуждения, характерные для наиболее исторически витальных и «аморальных» человеческих популяций. Неточность интерпретации Ницше связана с односторонностью его оценки конфликта природы и культуры. Ницше считал, что деградацию доместицированного человека можно решить путём варваризации капитализма, «дионисийского» мученичества. Классическая философия защищает мораль не потому, что философ является аристократом-эскапистом, а потому что философия — это вера в возможность бесконечного роста с помощью средств культуры.

Философия не является забавным gag в истории науки. Диоген Лаэртский пишет, что среди его современников многие ведут начало философии от халдейских магов, то есть от Вавилонских жрецов, которые предупреждали против кремации покойников, но считали запрет на инцест предрассудком. Они не занимались колдовством, носили белую одежду и питались овощами, сыром и хлебом. Философский инстинкт — это инстинкт «принципа реальности», вера в возможность сублимации через производство культуры, например, создание космогоний или описаний божественных «истечений» и «воспарений». В классовых обществах Месопотамии статус аристократии определялся сначала доступом к средствам принуждения, а затем способностями к административному реформированию машины Urstaat. В италийских колониях VI в. до н. э. родовая аристократия либо уничтожается тиранами, либо сливается с демиургами, статус определяется в первую очередь способностью создавать культуру и во вторую очередь наличием средств для покупки гоплона.

Философия появилась как более утончённая форма сопротивления запретам культуры в цивилизации, в которой победа в общественном соревновании стала зависеть в большей степени от интеллектуальных способностей и в меньшей от способности к насилию. В ранних классовых обществах религия инсценирует фантазию об успешном насилии и о росте внутренней дисциплины. Хадза верят в существование великанов, обладающих сверхчеловеческой силой: один из великанов, согласно мифу, питался цветами, охотники встречали его с почётом и тот приносил людям удачу на охоте, но однажды один из мальчиков племени обидел великана и был убит, чтобы предотвратить месть верховный бог превратил великана в белого моллюска. Человек мечтает о сверхъестественной физической силе, удаче в культурных предприятиях, но для того, чтобы сохранить порядок культуры необходимо чудо, вмешательство богов, необходимо выдумать миф, совершить ритуал, сделать что-то, что не является трудом или злом. Симптом невроза замещает реальное действие, но реализует низшие формы инстинктов. Например, сновидение, в котором волки сидят на дереве, — это замещение сознательного страха кастрации. Религиозный ритуал — амбивалентная мечта о наслаждении и интериоризации альтер эго. Ночной магический танец хадза должен принести удачу на охоте во время полнолуния и защитить охотников от львов, так как львы лучше видят в лунном свете. Философия — вера в возможность решить конфликт природы и культуры с помощью средств культуры. Эпохе субъективного идеализма — выделение мира «принципа реальности», описание которого является ритуалом, эскапизмом.

В философии проявляется дикая страсть к росту и потребность в моральном катарсисе, но если не уклоняться от задач жизни, она даёт оценки естественной истории и культурному состоянию человека, которые определяются уровнем здоровья философа. В «К генеалогии морали» Ницше доказывает двойственность понимания категорий «добро» и «зло» для народа-завоевателя и для завоёванных, для разных каст. Победители, варвары, мизантропы и расисты, наслаждаются жизнью и считают себя «добрыми», а чандалу — «злыми», мстительными, несчастными и лживыми. С другой стороны, дравиды или аккадцы в арийских государствах считают себя «добрыми», поэтому в народе с категорией «добрый» ассоциируется глупость, слабость и сервильность. В действительности, оценка мира, вещей, событий, определяется успехом субъекта оценки в биологическом и социальном соревновании. В период феодальной мутации в конце XII века Иннокентий III писал, что человек был создан из низшей материи, в грехе страсти и из грязного семени, страдает от неутолимой похоти и жадности и, умирая оставляет после себя червей и гниющую плоть. В цветущей городской экономике Италии XV века Пико делла Мирандола доказывал, что человек может стать чем хочет: растением, животным, мудрецом или божеством, это самое счастливое и одарённое существо, созданное Творцом.

Традиционалистская, фрейдо-марксистская или постструктуралистская философские парадигмы являются формами производства интерпретаций, возвышающих одну из способностей человека над остальными и отклонением от полноты жизни. Ницше объясняет генеалогию понятий о добре и зле страхом перед наказанием в первых государствах, причём рассуждение о публичности пыток преступников перетекает в тезис о естественности наслаждения от насилия, которое растерялось с рафинированием цивилизации. Мораль у Ницше — это болезнь человеческого рода, первородный грех мифических арийских государств. Сами кшатрии страдают от созданного ими же порядка и направляют агрессию на себя, становясь носителями нечистой совести, «Unbehagen in der Kultur» Ницше. В действительности мораль, как и труд, как и язык, как и способность к научению, — это количественный атрибут человека, количество переходит в качество, когда в человеческих популяциях альтруизм становится признаком, повышающим вероятность оставить потомство. Шимпанзе де Вааля также способны на альтруизм, эгалитаризм и эмпатию, но только в культурах вроде эскимосов или фуэгинов можно увидеть коллективное распределение дичи, иногда принудительное участие в поедании ложками моржовьего жира или мученическое гостеприимство, раздача необходимых запасов чужакам. Неолитическая катастрофа «Происхождения семьи» описывает превращение шизоидного охотника в нуминозного pater familias. Морганическое объяснение эволюции формаций — самое точное, поскольку берет за основу экономический инстинкт, историю интериоризации альтер эго. Очаровательная одномерность диалектико-материалистической истории в игнорировании соревнования этносов и разнообразия культурных форм, связанных с действием законами популяционной генетики (об этом размышлял на лагерной койне Л. Гумилёв). Гегель считал, что греческая религия была лишена суеверия, поскольку рассудок осмыслял непосредственную действительность, мифы объясняли явления природы, инстинкт познания выводится из свидетельств о страсти греков к сочинению мифов и толкований: нимфы и наяды — это продукт наблюдений за деревьями и ручьями, «природа отвечала грекам на их вопросы», мантис превращает звуки, издаваемые пифиями, в предсказание, а Нестор объясняет ахейцам шум над морем на похоронах Ахиллеса [1, c. 262]. Это пример навязывания истории законов отвлечённой диалектики, мира господства логики над чувствами. Делёз переносится в Страну Чудес, в которой вещи одновременно возникают и исчезают, в мир платоновского становления, «чистого умопомешательства». Победа западной цивилизации в соревновании пассионарности — «шизоидное путешествие», «Всемирная история существует только как история случайностей» [2, с. 353]. Встреча свободного капитала и обезземелевших рабочих — это «раскодирование потоков желания», капитализм таким образом — рвущаяся наружу через тонкую ризому государства и институтов сила природы, которая в потустороннем мире Делёза ускользает от категоризации и сохраняет тотальность и имманентность натурфилософии Батая.

Литература:

1. Гегель Г. В.Ф. Лекции по философии истории. — СПб.: Наука, 1993. — С. 57—480. — 480 с.

2. Делёз, Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / Жиль Делёз, Феликс Гваттари; пер. с франц. и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов. — Екатеринбург: У-Фактория, 2008. 672 с.

3. Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах / Ин-т философии. М.: Культурная революция, 2005. Т. 5: По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. Случай «Вагнер». / Пер. с нем. H.H. Полилов, К.А. Свасьян. 2012. 480 с.