Create post
Society and Politics

«Это наша Родина — несмотря на все проблемы, на то, что многое не так, ты понимаешь, что это твой дом»: три монолога бурятских женщин

2023 год независимые активисты и активистки из разных республик, входящих в состав РФ, объявили годом деколонизации. Деколонизация — это открытый разговор о российской экспансии и колониальном наследии, о лишении права на идентичность, о свободе, о борьбе с расизмом и ксенофобией. Это возвращение памяти и признание всего ужаса, с которым сталкивались и продолжают сталкиваться народы населяющие территорию России.

Анна Зуева, бурятская журналистка, специально для Феминистского Антивоенного Сопротивления собрала монологи трёх бурятских женщин о том, с чем им приходится сталкиваться, будучи нерусскими в России, и как война повлияла на их жизнь.

Протест против мобилизации в&nbsp;<nobr>Улан-Удэ</nobr>. Фото: Карина Пронина (Люди Байкала)

Протест против мобилизации в Улан-Удэ. Фото: Карина Пронина (Люди Байкала)

Туяна, Иркутская область

Я этническая бурятка, последние 15 лет живу в Москве. Быть азиаткой в России — значит сталкиваться с постоянной дискриминаций, унижением, бытовым расизмом. Недавно я покупала фрукты в киоске, набирала груши в пакет. Зашла женщина и попросила завешать ей яблок. Ее не смутило то, что я не стою за прилавком, а нахожусь на стороне покупателя, набирая себе фрукты. Для этой женщины главным показателем является моя раса. И только на этом основании она посчитала, что я продавщица.

То есть россияне, имеющие славянский фенотип, привыкли считать, что азиаты в России — это обслуживающий персонал. Хотя в нашей стране живет около двух миллионов азиатов — граждан России.

Поэтому нарратив кремлёвской пропаганды про денацификацию Украины циничный и лицемерный. Эта военная цель, которую заявил президент, совершенно расходится с проводимой им политикой в отношении коренных народов России.

Я почти весь день 24 февраля прошлого года провела на работе. Про войну узнала только вечером, когда возвращалась на метро домой. Я разрыдалась прямо в вагоне. Я никогда не могла подумать, что в моей жизни может случиться война. Я была в ступоре, смятении, тревоге. Спустя пару недель приняла участие в акции ФАС «Тихий пикет» — развешивала зеленые ленты по маршруту своего передвижения, на асфальте рисовала мелом лозунги «Нет войне», «Гаага», «свобода слова, совести и собраний». Однажды в начале марта я отважилась пойти на антивоенный митинг, но в метро прочла, что пацифистов начали задерживать. Я проехала еще пару станций, чтобы не оказаться в эпицентре событий, вышла и прикрепила антивоенный плакат на рюкзак. На одной его стороне было написано «Миру мир!», а на второй я нарисовала бурятку и украинку, они обнимали друг друга, там же на старомонгольском было написано «Мир». Прошла с ним пешком до места сбора того самого митинга, но там уже всё зачистили. Это был такой сюр — я иду по городу, вокруг очень много автозаков, полицейских, а центральные улицы, которые обычно бурлят, опустели.

Мне невыносимо от мысли, что военнослужащих этнических бурят, проживающих в республике Бурятии, Иркутской области и Забайкальском крае, умирает в непропорционально большом количестве, чем этнических русских. Некоторые скажут: в абсолютном выражении потери русских больше. Однако нужно учитывать не только абсолютные, но и относительные показатели. На 10 тысяч населения бурят умирает больше, чем русских. Важно учитывать и то, что вышеперечисленные регионы бедные. Особенно Бурятия, Усть-Ордынский округ. Мужчины хватаются за любую возможность заработать, несмотря на то, что эта возможность разрушительная и опасная. Кроме того в Бурятии много военных частей — это ведь тоже государственная политика по сохранению и охране своей территории и, конечно, в этих военных частях служат много этнических бурят.

Вербовку бурят на войну облегчает патриархальность бурятской жизни. Немало бурят живут в сельской местности, в тесно связанных между собой общинах, где важно сохранить «лицо» перед своими односельчанами. Ценности коллективного общежития превалируют над индивидуализмом. Например, среднестатистический русский из Тулы может сказать: моя жизнь важнее всего, я уеду после объявления мобилизации в Казахстан. Среднестатистический бурят из деревни Курумканского района скажет: как же я откажусь, если мои соседи уже воюют, я что, трус? Всё это приводит именно к той диспропорции смертности, о которой я сказала выше. Однако не стоит думать, что буряты по своей природе склонны жить вот такими общинами.

Дело в том, что для нерусских народов существует «стеклянный потолок». Буряты и бурятки стоят между выбором: остаться на своем родном месте и чувствовать себя более-менее комфортно, но жить в бедности, либо поехать в Москву на заработки и столкнуться с запредельным уровнем расизма.

Я нахожусь в сложной этической ситуации: с одной стороны, мне безумно жалко украинцев и украинок, которые умирают на войне, и мне стыдно, что мои земляки принимают в этом участие, но с другой стороны я очень сочувствую своим землякам, которые приходят на войну, потому что они поставлены в такие условия. Это нисколько не свободный выбор! Это не снимает с них личной ответственности, но, рассматривая все эти дискриминационные факторы, мы должны понимать, что эта война колониальная: метрополия препятствует самостоятельности бывшей колонии, используя человеческие ресурсы других колоний, финансируя войну доходами от нефтегазовых ресурсов третьих колоний.

Арьяна, республика Бурятия

Я помню день, когда объявили о начале военной операции. Мы шли на день рождения, но настроения праздновать его не было. Все компании за соседними столиками обсуждали новости. Кто-то старался продолжать веселье, но в глазах у всех был страх и печаль.

Я надеялась, что катастрофа скоро закончится, но она шла и шла. Я плакала каждый день в течение первой недели, казалось, что все мои планы и внутренний порядок полностью разрушились. Чем больше я читала новости, тем страшнее мне становилось. Тогда я в первый раз начала пить успокоительные, потому что уже не справлялась с ужасными чувствами.

В марте мы с семьей переехали в другую страну. У нас ничего не было, только мы друг у друга. Навалились проблемы, причем разом: куда отдать ребёнка в школу, как снять квартиру, ведь жильё было очень дорогим. Нам помогали друзья и родственники мужа.

Мне было очень сложно в новой стране. Было странно видеть улыбающихся людей на улице. Казалось, что я больше не могу улыбаться. Во мне всё меняется, я чувствую, как становлюсь другим человеком. Такие события бесследно не проходят.

С февраля по июнь я жадно следила за военными сводками и новостями.

Мне хотелось услышать или прочитать, что не всё потеряно и скоро мы сможем вернуться на родину. Но никто не давал такой надежды.

В сентябре, когда объявили мобилизацию, я испытала очередной шок. Я всё это время не переставала верить в прекрасное далёко. Я слушала обращение президента и снова плакала. Мне хотелось помочь каждому, кто приедет в ту страну, где я оказалась. Я и мой муж не могли сидеть на месте и жить свою обычную жизнь. Мы помогали людям, бегущим от мобилизации, информационно и предлагали им переночевать у нас и наших друзей. Было страшно смотреть, как много парней из Бурятии приезжают с потерянными глазами и рюкзаком за плечами. Я встречала мужчин, которые были вынуждены оставить семью и работу, они были абсолютно растеряны.

Чем дольше я нахожусь не в России, тем больше я туда хочу. Я очень скучаю. Это наша Родина — несмотря на все проблемы, на то, что многое не так, ты понимаешь, что это твой дом. Я учусь искать опору внутри, так как понимаю, что мы живем во время хаоса и надо научиться существовать в нём. Это сложное время учит меня любить, несмотря на обстоятельства, радоваться сегодняшнему дню и жить.

Сэсэг, республика Бурятия

В начале января 2022 года я была в гостях у родственников, и выяснилось, что мужа одной из моих сестер — профессионального военного — отправили на границу с Украиной. Я опешила. А 24 февраля началась война и всё встало на свои места: военных отправляли на границу в декабре–январе вовсе не на учения. Первые несколько месяцев я не могла поверить в происходящее, я стала наблюдательницей этой катастрофы, было невыносимо читать новости, которые публиковали независимые медиа.

Сейчас мне 21 год. В 18 я впервые пошла голосовать на выборах, а в 19 лет ходила на акции протеста, которые проходили в Улан-Удэ. Мне хотелось, чтобы в моей стране случились перемены, поэтому я считала своим долгом выходить на митинги. Но, увы, мне и другим россиянам не удалось что-то поменять.

Бурятия — маленький регион на Дальнем Востоке России. В республике живет один миллион человек. Мне кажется, что у нас уже нет семьи, которая не потеряла бы близкого человека во время этой войны. Республика входит в пятерку регионов, из которых гибнет больше всего военнослужащих и мобилизованных. В национальных республиках за умерших на фронте военнослужащих дают муку, пельмени, дрова и баранов. Когда я читаю эти новости, моему возмущению и гневу нет предела!

Нарратив кремлевской пропаганды про «боевых бурят Путина», появившийся в 2014 году, меня угнетает. Не все буряты и бурятки поддерживают вторжение в Украину. Однако сейчас, когда началась полномасштабная война, этот нарратив вновь всплыл и открыл глаза нерусским народам. Мы поняли, в каком ужасном положении находимся, живя в России. Мы осознали, что буряты заключают контракты с Министерством обороны не от хорошей жизни.

Это жуткое осмысление — что Москва выкачивает ресурсы из Бурятии, оставляя её ни с чем — произошло, и теперь нам нужно предпринимать усилия, чтобы сделать отношения центра и периферии равными и справедливыми.

В августе я поступила в университет в Монголии, а в конце сентября, когда началась мобилизация и огромное количество бурят и буряток приехали в Улан-Батор, у меня было ощущение, что я падаю в пропасть. Я словно лечу и не могу упасть. Буряты спустя сто лет вновь повторили массовый исход из Бурятии в Монголию. Стали приезжать мои друзья и подруги из Улан-Удэ, я старалась помочь всем, чем могла — консультировала тех, кто хотел поступить в монгольские ВУЗы, подсказывала, где поменять рубли на тугрики, налаживала связи в эмигрантском сообществе. По некоторым данным около 20 тысяч жителей Бурятии въехали в Монголию в конце сентября. Сейчас в Улан-Баторе осталось около 5 тысяч российских эмигрантов, остальные использовали его как транзитный город и отправились дальше — в США, Юго-Восточную Азию, ЕС.

Весь этот год, что идет война, я замечаю, что всё как будто на своих местах, но никогда уже не будет прежним. Мои друзья словно играют в нормальную жизнь, хотя внутри у каждого горечь и боль. Мы пытаемся держаться за что-то хорошее, что у нас осталось, и друг за друга, это очень поддерживает.

Война сделала меня жёстче в плане политического и национального контекстов.

Раньше я сдерживала и успокаивала себя, была терпимой к бытовому расизму, нарушению своих прав и положения. Сейчас я не позволяю другим обращаться с собою некорректно и недостойно, отстаиваю личные границы сразу.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About