(фрагменты из записей в фб и telegram)

••••

Тирания претворяет себя как серия перформативных актов, постепенно захватывающих социальные институты с целью добраться до человеческих жертв — потому что идиотский спектакль можно сделать реальностью только кровью.

••••

Именно действия вне всяких законов логики, моральных принципов, экономической целесообразности и т.д. делают власть “верховной”. Высечь море, сделать коня сенатором, убить тысячи, говорить абсурдную ложь — чем выше власть себя позиционирует, тем больше она стремится выставить себя за пределами всяких ограничений. Действия, создающие инаковость, легитимизирующую действия.

Когда люди дают убедить себя в инаковости власти — они получают доминат, с правителем, одновременно являющимся сверхчеловеком и шутом. Одновременно страшным, непредсказуемым, всесильным в своей власти, всежалким в своей беспомощности. И конечно незаменимым.

Когда не дают — правитель сакрализируется в пространстве, внутри дворца, из которого ему нельзя выйти — или во времени, так что его ритуально умерщвляют каждые один или два срока.

••••

Если очень коротко. Бремя доказательства своих благих побуждений всегда лежит на том, кто имеет монополию на насилие.

••••

Ветхий Завет делит грехи на две категории: есть личные грехи, отравляющие только самого человека, и есть грехи, также отравляющие и землю, на которой совершены. В пятом веке до н. э., когда Танах принимал современную форму — это была распространенная мысль: Фивы страдали за вину Эдипа, Аргос за вину Ореста, Микены за вину Агамемнона, и так далее.

Современный человек делает ошибку, пытаясь читать это положение в моральном ключе — что люди не причастны к чужим грехам, и не должны разделять их последствия. Оно описывает не моральную, а чисто физическую механику: отравление земли это не кара свыше, это просто то, что происходит.

••••

Определенный род преступлений превосходит границы пострадавшего и становится преступлением против общества как такового. В этом смысле подтекст гражданского иска — в ущербе; подтекст уголовного — в трансгрессии.

В условиях здорового разделения власти преступления против общества выносятся на суд его представителями. Если этого не происходит — это становится “событием”, маркером допустимости антисоциального поведения для людей как со стороны структурной (государственной), так и социальной (активистской) власти, и наконец со стороны людей, которые просто всегда готовы что-нибудь разбить.

Так, если трансгрессия не находит личной ответственности, она становится общей ответственностью не как фигура речи, а совершенно на практике.

••••

Регулярную смену власти можно представить как ритуал миметического насилия, способ переиграть конфликт в терминах институциональной символики. Даже определение главы государства как представителя нации — делает его скорее символом власти, нежели её обладателем (тем более что и полномочия правителей в здоровой республике достаточно ограничены).

Именно поэтому даже символические жесты вроде признания поражения и добровольного снятия полномочий обретают такой вес. Когда ритуал нарушается, или глава государства начинает считать себя чем-то выше условной фигуры — насилие теряет символическую реализацию, и начинает реализовываться вовне.

••••

Мне кажется, что у большинства людей на самом деле нет убеждений. То, что у людей есть — это личные эмоциональные реакции, в которые они вкладываются больше, чем во что-либо: реакции на своих близких, незнакомых людей в метро, массмедию. Вещи, похожие на другие вещи, похожие на другие вещи.

Это важно, потому что человек, не имеющий убеждений, и не хранящий их внутри себя в какой-то форме, в постоянной готовности быстро, по первому же требованию, всплыть в голове и переписать любую реакцию — этот человек всегда сильнее рискует совершить абсолютное преступление. По приказу, от страха или от скуки, за мелкую кражу или ещё что. Не против воли, а безо всякой воли вообще.

Так, оправдывая насилие, многие защищают не свои убеждения, а именно их отсутствие — потому что именно отсутствие убеждений даёт человеку неограниченную возможность к оправданию собственных действий.

••••

Вся суть реакционной идеологии укладывается то, что единственным доказательством величия и свободы нации может служить только бесцельное, предотвратимое зверство.

••••

Одна из причин, по которой мы так стабильно связываем Средневековье с образом тотальности религии — потому что проецируем в прошлое наш собственный мир, находящийся в тотальности национального государства. Как сейчас кажется диким умирать за пророка, так большую часть мировой истории было бы диким умирать за сумму равнин, поселений и частных лесов, провозглашенную кем-то “Францией”.

Тотальность государственности ставит нас в ситуацию, которую невозможно решить не рациональным, но человечным путём — сложить оружие и разойтись — потому что к ней принуждает не частное солдатское зверство, но сила централизованного военного комплекса, завязанного на интересах промышленников, бюрократии и непропорциональной власти отдельных лиц. Именно тотальность государства осуществляет связь между президентом и ядерной кнопкой.

Именно тотальность государства делает ядерную кнопку вообще возможной.

••••

Помимо ксенофобии, страха перед другим, нужно ввести термин омойофобии, страха перед подобным — когда больше всего ненавидят культурно самые близкие народы, объявляя их различия заговором и предательством, а само их существование — исторической ошибкой.

Нормальный ксенофоб ненавидит кишечнополостных, а не вот всё это.

••••

Наверное, ведущей экономической моделью любой автократии является финансовая пирамида: она работает до тех пор, пока ей удаётся косплеить emerging market и привлекать лохов из внешнего капитала; чиновничество и олигархат, в свою очередь и будучи чуть более в теме, участвуют в ней, надеясь слиться за день до того, как всё неизбежно пойдёт по пизде. Главное отличие в том, что финансовая пирамида как правило не живёт достаточно долго чтобы даже её верхушка в какой-то момент уверовала в собственный питч.

••••

Всё, что удерживается силой, может быть только своекорыстно.

••••

Лидеры государств — не государства; государства — не нации; нации — не культуры. Даже носители культуры — это не культура: мы просто люди, связанные одними вещами, и не связанные другими. Если завтра государства не станет, мы никуда не денемся, мы организуемся как-то иначе, и нам не нужны будут для этого ни границы, ни нефть, ни ядерные ракеты. Мы объединимся как посчитаем нужным, потому что это естественно — объединяться по доброй воле, вокруг вещей, которые меняются, постоянно.

Быть людьми важнее, чем не быть национал-предателями. Если государство само приближает исчезновение собственной культуры, то распад этого государства уже не должен восприниматься недопустимым.

••••

Зла в мире в целом наверное больше, и оно наверное сильнее, потому что оно не обязано играть по правилам, так что добро наверное не может именно взять и победить зло. Но наверное добро может в достаточной степени затормозить зло, потому что на дальней дистанции зло нежизнеспособно и уничтожает само себя.

(в иллюстрациях использованы изображения нейросети по запросу «Пауль Целан убивает Путина»)