[отдать отчёт: больше никто] мне нужно было выяснить отношения с печалью.

Федя Шарнир бегал по казарме,

делал приготовления, которые ему заказал командир,

какие-то шурупы, шелуха,

он бегал как ходил, без осанки, что воздух был всегда сильнее его,

после неудачной попытки отравиться, он стал мимо ходящим,

отменились все долги,

просто воздух был сильнее его,

заносил куда-то вихрями,

куда он прибивался.

Федя уже сортировал жидкости в медсанчасти,

он разносил иней в тылу,

а ближе к линии он

следил, чтобы долго не читали сообщения от родных,

отводил всех от стекла:

«не смотри в зеркало,

если рядом разорвёт снаряд,

ты испугаешься,

душа провалится в другой мир,

а ты будешь без души шататься»

[ничего не пиши и не говори]

их отряд вышел в закрытую фигуру,

вокруг одна воронка, нельзя выйти.

«мы выберемся отсюда только если выпадет дубль» — Саня Пятерня

из приграничной зоны, появился на свет своих товарищей после осени,

вёз с собой чёрные точки и хлеб, а сам был в одежде для страйкбола,

он всегда понимал, что правильно перешёл дорогу,

когда шёл дым, громкий звук и чёрные полоски за машиной

[отдать отчёт: мы зашли в такое место жизни,

где всё остальное место жизни,

оставшееся в клетке или за клеткой,

входит в оборот,

ему присуждается значимость

меновая — всё на что

это стоило бы поменять]

с одной стороны чёрточка и нельзя ходить,

с другой стороны минное поле,

ещё стороны — чужие дали,

три стороны, а между ними топи речные.

андрогинное проходило между ними,

расталкивало. Саня Пятерня терял из рук, Федя частично понимал,

что за всеми детьми приходили вовремя, а его забывали.

смерть проходила

или давала понять

[ты — никто]

Антон Дополнительный не вспоминает ничего,

у него бывшая жена,

а по праву нынешняя,

они сделали брак,

сидели вместе где-то,

но ничего у них не было в итоге,

так и ушёл он сюда сразу,

никто и не знает.

когда новые поступают

он говорит «ты после Респавна,

ты не мог отказаться,

тебе было от чего отказываться».

но всё равно они пьют по хоботам

отработку вместе, отдают отчёт,

что так они принадлежат

одному источнику

«родились от одной свечи»

[нужна ли России смерть, чтобы выжить?]

 — ты братан,

ты

дашь денег взаймы,

мне надо папирос купить,

я тебе верну послезавтра,

это слово пацана, большее из слов,

ты мне веришь, что я тебя не наебу никогда?

–я тебе верю, но ещё я верю в ветровые обороты,

ты хочешь мне вернуть, я это вижу,

ты больше хочешь вернуть мне деньги,

чем выпить и покурить, это часть твоего лица, которая душа,

но кроме тебя есть ещё

вихри, которые за тобой,

и ты не вернёшь мне деньги,

потому что вихри заберут тебя,

и тогда я не куплю папиросы,

ты не купишь папиросы,

между нами пройдёт воздушная яма

[за кого поместиться, чтобы выйти полностью]

Гена Бригада, совсем жил без отца, про него было известно только какое-то пустоте место за обеденным столом, а отчим воспользовался,

он пил много и это как будто в отместку матери было,

об этом стало известно, был скандал,

это сделало только хуже,

а потом Гена просто узнал много лет спустя, что отчим умер,

пил сильно, последние моменты долгие был почти без движения и воли,

у него не было вздоха в дыхании,

а когда начался Респавн, он просто с повесткой пришёл,

без мыслей и других дел.

когда все спящие спали в своих изложницах,

бормотали во сне,

Гена замечал, что в окнах

пластиковые цветные кони

в звёздочках,

позолоте, сияньках,

после заката хромом отдают,

перед восходом по ним взбегает ртуть.

у Гены был очень маленький

эшелон солдата.

пришествие, мобилизация служащего

в военное поле сил делает

его время — это тот эшелон,

в который западает форма,

глина попадает в ботинки,

в его эшелоне моль, проедающая его ухо

вместе с штабом, говорящим громче,

и с корректировкой огня,

теперь очень тощей и трясущейся.

они застряли,

в эфир говорят:

«мосты глотают,

дороги душат,

вертолёты глушат,

вы одни с собой».

сколько Гена был в эфире, столько он и был для себя

в очень тёмной погоде,

где не было звуков

и от чего найти свою жизнь

[отдать отчёт: помните про наш эфир]

–зачем мы здесь?»

–через 3 года родятся дети,

которые не знают войну, а мы знаем

–чтобы ехать просто на бтр,

много вокруг древесин,

и найдётся девушка одна, у которой война забрала дом,

мы подвезём,

а потом случайность,

будем жить всегда вместе

–Петь, ты никому не нужен,

а нам нужна вечность

— вечность — это как когда тебе скучно, и время не кончается,

но только немного дольше?

тогда идите туда без меня,

вы торгуете паническими атаками как свечками,

как разноцветным мармеладом

–здесь бассейн,

ты знаешь, колоссальный углепровод

живущие миллиард лет назад

потеряли счёт времени.

это и есть вечность, а не твои атаки

[ты бы подумал

прежде чем такое писать]

часть бегущих пошла прямо руслом

по грудь в ледяной воде.

раненные сразу тонули в реке,

а Федя Шарнир сказал:

«не пей ручей, в котором мы идём,

не дыши больно,

пока под ногами угарная вода,

кирпичи рядом

и окуренные дома»,

и только на другом берегу истёк кровью и умер —

с зажатым в руке инеем.

[отдать отчёт: такие же мины мы несли сами,

рюкзаки полные,

такие же модели,

из похожих складов.

здесь соприкосновение двух миров

одна схема, один тротил,

две судьбы.

плавал в воде листьями

безвременник осенний,

чёрные точки показывали течение]

Тёма Спичка говорит:

хотите покажу

Русский фокус?

Вове Копейке запретили взять с собой

его сертралин, кветиапин, клоназепам,

оставили дома его радости предметно-количественные.

уже в первый день начался синдром отмены, облака давили ему на веки,

и ему было страшно умирать

или совсем не страшно умирать.

кто-то говорит: надо разрядить это поле,

тогда мы сможем пройти.

Гена сделал прививку от дождя,

проверил свои вещи — нож, вещь, штука, тайна,

пистолет одиноких и нитки.

приходит смс никому: [ты мне никто]

Вадим Батарейка в панике, что не нашёл точку,

он много раз объяснял, что в этой войне энергия знает закон симметрии,

когда мы запускаем туда,

кто-то идёт в госпиталь,

идёт дождь,

щебень пахнет как-то странно,

ложки роняют,

а потом точка симметрии,

снова ложка упала или лопата,

щебень и дождь, как минимум ручей, болит,

потом прилетает нам.

и всё так было много раз,

нужно просто найти точку симметрии,

можно с помощью этого закона находить вплоть до секунды,

когда произойдёт новое событие,

можно иногда предугадать и место,

но там не так просто,

в пространстве симметрия работает сложнее,

это нельзя рассказать, это надо показывать.

рядом с ним знали приметы.

автоматы быстрее ломались от земли,

но лучше стреляли и дольше стреляли от земли,

куда их закапывали к могилам приглянувшихся людей,

чтобы попросить у них удачи и сил

[мёртвые желают удачной стрельбы]

Ваня Слюда был с замёрзшим

и уже холодным Женей Безделушкой,

Ваня был тоже холодный,

но немного живой и в окружении,

шептал Жене:

«ты молчи, иначе они нас найдут,

ты холодный, и я холодный

нас не увидят тепловизором,

ты молчи, и нас не найдут».

ранние деревья

дышат корнями воздух.

Ваня сидел за валютный терроризм,

его случайно выдернули со всеми и отправили,

каждая минута у него была без костей,

у наледи были

сильнейшие электрические свойства

[отдать отчёт: нашими действиями смерти нет,

только череда точек от рождения к рождению]

Артём Проволочка собирает в подвздошную сумку что отвезёт родным,

чтобы показать — «война».

палец пустой скульптуры внутри,

военный свисток,

скорлупа вертолёта

[в сумке много метонимии]

в этом зажатии дороги конвои

теряли свои худше лежащие вещи

здесь никто больше не живёт, только роятся собаки

если их завести в ничейный пустырь,

снабжать их неограниченной едой,

волкованию не придёт конец,

они будут крутиться опромеж положительных рвов,

вихри друг другу и кому-то ещё — ничьи,

водителей пугают

молитвой изнеотсюда,

сороками слетающих из низа тел.

там была поляна

чистая, там грязь танков дочерняя

масло, солярка, глаза окуней, жидкость гусеничная,

никакой глины, болота никакого,

только выход железный,

из дыма шло что-то удивительное,

страшно было, но не мне,

а кому-то никому.

это было приблизительно ты,

но быстрее и можно было куски сохранить в кармашек,

спасти навсегда

[конвой износился, настало лето,

сложно было оценить

пыльцу и газ]

говорите кто вы и откуда:

«я начинал руководить автокраном,

закончил ПТУ Коломны,

служил…»

«я из Владимира,

белибердой увлекался…»

и нахуя вы такие из Владимира, из автокрана

если вы мычите одинаково,

никакой разницы и глубины,

придуманные, запасные,

где вас только нет

Ваня тоже из Владимира,

в его эфире было

«можешь стать выпью на болоте,

тогда тебя не заметят, мимо ехать будут»

это был не только эфир,

но и простой товарищ

[отдать отчёт: мы здесь создаём эфир.

перебейте меня,

мы переполняем эфир]

Андрей Чертополох смотрит без конца украинские каналы,

смотрит пугающее

видео корректировкой артиллерии с квадрокоптеров,

сбрасыванием гранат и мин с обычных детских безделушек,

тихо летающих для фотографов и простых любителей.

Андрея теперь легко напугать,

сослуживцы ставят в окопах на мелодию звонка электрические пропеллеры,

Андрей вскакивает в испуге, ползёт из окопа,

а сослуживцы смеются, кричат:

«Чертополох, мы тебя как ребёнка!».

Андрей учится боятся,

читать сообщение

везде в воздухе

летает тихая, невидимая смерть

или того хуже

[останься со мной,

у меня появились мысли]

Тёма Спичка кружился по полю

будто в поле ждала его любимая дама

/взорвался/

обычный кто-то поворачивается и говорит:

«логично. ну, а хуле ещё делать»

лепесток вышел на Вову Копейку,

он застыл, движение вышло из него.

ему вкололи больше, чем было положено по рангу,

а боль шла и шла.

неужели злая толерантность

заселила ребро

[отдать отчёт: на самом деле

всё просто привычно,

поэтому нет чувств.

отдать отчёт: на самом деле надо поддерживать привычное,

растить привыкание]

Гена разлил всем лежащим из фляги,

да из неё и лился то 

серебряный вакуум,

все смотрят друг в друга,

неловко очень.

[мы преодолеем людскими волнами,

а не людскими частями]

Артём кричит

«я утерял красоту»,

бордовая стекляшка

вышла из его сумочки подшипной.

отряды Донбасса сияют,

всё в блёстках.

самые лучшие военные предметы,

которые хочется забрать домой,

лунным маревом подсвечены.

здесь похоронены

магнитофоны и ковры,

проклятое кладбище

бардачное

распирается в позе лотоса,

а в складки завёрнуты

друзья медленные, им

растопыриться, упереться от потоков

андрогинного, междусобойного

[помни за что ты воюешь]

осколок в ногу влетел,

а Гена просто поместил рану на зенит,

дальше идёт и только хромает.

смолоду приготовлялись.

в школу ходили в белом сюртучке,

гладили, смотрели, подходит ли он под кожный верх,

как будет смотреться на линейке,

стройно, без движения.

с детства учились по команде терять всякую волю,

в тихий час на дневной сон,

а ещё мама всегда запрещала говорить про смерть,

только обходными манёврами,

как на похоронах совсем,

а «кем ты хочешь стать?» —

это то, что ты хочешь, чтобы про тебя сказали на поминках,

вспомнили

[зачем вспоминать, больно вспоминать]

Саня Пятерня очень холодный,

он оставлял точки, и на них слетелись воробьи и голуби

думали, что это хлеб или, тем более, семечки,

но только разделялись метками,

сокращались от одного пункта к другому.

Саня будет доставлен,

сам он будет доставлять склянки и иней,

чтобы составлять мозаики.

когда ему будет плохо,

ему скажут «сделай это в слух»,

Сане меньше всего стало от издания звуков,

чуть больше в нём осталось от поля зрения,

когда он взвесил ценность воды

и достоинство холода.

и ещё ускользающе-средним стало

быть наощупь

[отдать отчёт: молитесь за нас, зажигайте об нас бенгальские огни,

курите на балконе после нас,

очищайте от пыли наши столы,

делайте нашим ремонт,

скажите новым за нас]

забери смерть меня,

отвоюй у Народной Донецкой Республики,

забери навсегда, будь здесь со мной пожалуйста,

смерть, будь меня,

пошёл я нахуй, смерть, обрадуй меня,

забери меня завтра после 15,

сразу после созвона,

сними с этой странной земли,

убери от траншей,

пусть я буду спрятан в твой кармашек,

буду болтаться в нём забытым чеком,

комкаться,

а с меня будут сходить все буквы,

и останется только серый чертополох

[за что мы воюем: девочка эмо сидит на трубе]

за костром не ходившие и замороженные

как в лагере сидели и передавали горящий предмет

спрашивают, чего боятся больше всего,

а с сутунком тёплым говорит, что всё, что ему было близкое,

находит тут в боях своего двойника,

вторая родина, второй Смоленск

всё здесь новое, второе.

сидят на плоскостях кусковатых,

разбитом «здесь торгуют смертью»,

на горящих листовках «покажи, где продают смерть».

сидят в обороте друг друга,

знают себе цену

[здесь продают смерть]

Роме Автопилоту говорит его лейтенант или полковник,

кто разберёт,

что нужно в любой типографии

найти станок,

на нём распечатать в 30 раз больше, чем на картинке,

даёт флешку. с самого высокого здания

показать всем.

Рома ходит через местные слухи,

изучает принципы работы типографии

[зачем мы здесь? фотография — город с вертолёта]

Ваня Слюда вылезает из печного ущелья один,

а он не один,

а там враг

и смотрят друг на друга,

с карабинами

[отдать отчёт:

это ли мы с тобой тут два капитана космического судна,

которые выбирают путь

в черную дыру

или в космическую пустыню.

твой ход]

очень пьяная земля,

вокруг Артёма в потёмках

деревья просто в дрова,

здания в щепки,

вещи, разбросанные Артёма в хлам,

а одежда в клочья.

Артём еле на ногах щупает дорогу,

чтобы не упасть в яму вина,

опомниться, опохмелиться.

наступает на свой же звездорез,

переламывает пополам лучший подарок.

пьяным Артём думал глупые мысли,

положить в сумку себя,

привезти такое домой.

по всей дороженьке

и по окольным тропочкам,

докуда глаз хватал,

ползли, лежали, ехали,

барахталися пьяные

и стоном стон стоял!

народ идет — и падает,

и, как телячьи головы,

качаются, мотаются

победные головушки

уснувших мужиков!

[живые смотрят на нас с небес,

держат за волосы,

крутят головой

указывают путь]

Рома в спешке изучает штаб-казарму,

на предмет знающих людей,

там его сослуживцы и сторонние

смотрят обращение верховного по маленьким айфонам с антеннами:

«специальная военная операция идёт в заданном направлении

и будет завершена успешно

в срок

у каждого свой срок,

и нет кого-то, кто больше прав в своём времени,

есть только люди и часы,

в которые уложится специальная,

вы только себя берегите,

время то у нас не специальное,

а обычное,

расхожее —

раз, два и три,

ничего особого.

спасибо вам, военные,

благодаря вам мы победим,

ведь вы хотите умереть больше,

чем мы хотим жить»

[не в каждом эшелоне есть время]

за что мы тут под Андреевкой?

за костром, под окопом

говорит,

это место,

когда был Андрей, он держал здесь целое кладбище мёда,

когда враги нашли его слабости,

и предложили сообщить всю правду,

он отказался, и за это его утопили враги в реку мёда,

а он всплыл и указал всем, что здесь будет город,

это наша честь, мы должны удержать навсегда.

случилась молния столба,

очень светлое ночное небо

совсем как в Москве, а не безымянном селе

и гудело электрически.

мысль протекала в окоп, никому это не нравилось,

курили разрыв-траву, бессмертник и чертополох.

стреляют

и взрывы отводят глаза

[отдать отчёт: так попадаем в фотографии,

оттуда в страшные сны

и дурные стихи]

«мы не можем перейти Северский Донец,

в нём течёт мужская вода,

мы ещё не готовы,

нам ещё не пускали кровь»

«нет» — отвечает Вадим симметрии —

«в этом месте река даёт большого червяка,

нашу сторону нельзя наложить на их»

его просили найти нужный проход

«симметричное проверяет соответствие малой правде,

а не открывает дверь»

когда он доходил до точного подобия,

андрогинное проходило,

спутывало карты,

где были нарисованы

сходящиеся тупики

[износились]

Рома сделал свои дела в почти новой мшистой типографии,

вернулся, чтобы доложить.

его лейтенант или капитан сказал Роме,

что в рюкзаке вся его жизнь,

больше, чем он мог прожить как нормальный человек.

отворачивается от Ромы и говорит солдатам:

«это полезно для здоровья, кушайте салат,

это спасёт вам жизнь»

[отдать отчёт:

когда озеро с рыбой и лягушками становится мельче,

надводное пространство жертвует собой,

наполняет озеро снова водой]

Антон говорит:

позвал царь русского, немца и американца

говорит, что половину царства отдаст тому,

кто удовлетворит его дочь, пострижёт газон в его дворце,

поменяет ошейник его родового быка.

первым пришёл немец, говорит я всю молодость косил газоны в фрг, чтобы купить себе синтезатор,

пойду покошу газон молодой,

только пришёл в поле, а там — топь,

он проваливается, кричит, тонет в общем.

следующим идёт американец, говорит, что он в детстве жил на ранчо, уж с быком то точно справится,

пошёл он к быку, взял ошейник,

а у него руки так залпом — хоба и нет.

он на ужасе каком-то пошёл по прямой, да прямо под рога быка и попал,

потом полдня всё без руки от стен стирали.

наконец, идёт русский, говорит, что вырос он в Свердловской области, с детства его дураком все назначили, и когда война началась, все пошли мужики, а он остался дураком, хотя сам просился на войну

/взрыв / анекдот остался там, люди отбегают, начинают свои привычные дела /

[отдать отчёт: становимся из времени массой,

для своих становимся стволовыми клетками,

сомой, сывороткой,

живой и мёртвой водой]

у Гены было ночное зрение,

он заранее видел, когда начинается его ночь.

у его товарища была большая рация,

но она только хрипела от мелкого хлора в эфире.

её можно было кидать вперёд, чтобы проверять

до первого полного места.

у товарища больше не было имени,

только казалось, что он тянет большой канат,

и когда они пришли,

канат встал дыбом,

поднялся вверх

[снова ночь, пустой эфир,

нет обо что понять, кто я, а не никто]

почти занятый город,

зори ветра носят с собой железную шелуху

и шторы.

никаких батареек,

но группы передвигались методом полного подобия,

шли и стояли по песочным часам,

минутка занимала их,

секунда и уже наступает провал.

они окружили

и держались на одном расстоянии,

они были правильным многоугольником,

вершины которого менялись местами

между сторонами пробивался вид темноты с улицы,

хотелось избавиться и от света, и от их теней.

Рома был подобен всем остальным,

но не себе.

лучше всего помнил свою задачу,

когда надо было найти нужный дом,

изучал чёрные точки

и серебряные иглы.

в городе нельзя было ориентироваться,

только смотреть издалека.

улицы представляли собой

утопленный в жидкость мурал.

Рома бежал, подкашивался,

пробивал ногу арматурой,

но держал как парашютист свой рюкзак,

куда поместилась вся его жизнь.

очень трудно находит в городе на одной ниточке дом,

проходит, глазам кисло от копоти и свежей краски,

впереди только один шанс.

с первого раза не получилось,

со второго тоже,

потом он был серобелый,

любовь безответная.

заблудился, вышел названный пустым звуком

на улицу

без внутреннего чувства,

но это не улица, а чердак, и его завершает крыша.

никто не вспоминает этот момент:

двигает железо, вылезая тёмными ногами по битуму

идёт к краю,

сбрасывает с гостиницы транспарант,

разворачивается полотно в громкий ветер,

текстом рябит в дождливый день:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АДДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АДДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АДДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОП ОЖАЛОВАТЬВАДДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АДДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАДДОБРОПОЖАЛОВАТЬВАД